Э. Джеймс - Грей. Кристиан Грей о пятидесяти оттенках
Какая же ты сволочь.
В голове звенят слова Аны. И его.
Дерьмо.
Я не смог помочь той скурившейся шлюхе. Я пытался. Господи, как я пытался.
Вот ты где, засранец.
Но Ане помочь я смог. Я ее отпустил.
Должен был отпустить. Ей ни к чему сидеть в дерьме.
На часах 3:30. Иду на кухню, выпиваю целый стакан воды, потом сажусь за пианино.
Снова резко просыпаюсь; уже светло, комнату заливает утреннее солнце. Мне снилась Ана – ее язык у меня во рту… мои пальцы у нее в волосах… восхитительное тело, руки вскинуты над головой…
Где она?
На какой-то сладкий миг я забываю все вчерашнее… потом воспоминания возвращаются.
Она ушла.
Черт.
Возбужденный от желания член – вот он, тут как тут. Впрочем, проблему вскоре решает воспоминание о ярких глазах, затуманенных болью и унижением.
Чувствую себя отвратительно, лежу на спине и, закинув руки за голову, пялюсь в потолок. Впереди целый день, и впервые за долгие годы я не знаю, куда себя деть. Опять смотрю на часы: уже 5:58.
А, черт, побегать, что ли?
Я бегу по тихой утренней Четвертой авеню, в ушах гремит Прокофьев, марш «Монтекки и Капулетти». Плохо мне: легкие горят, в голове стучит молоток, а изнутри гложет тупая и вездесущая боль утраты. От этой боли не сбежать, как ни старайся. Останавливаюсь – глотнуть драгоценного воздуха и переключить музыку. Нужно что-то… буйное. Точно, «Pump It» в исполнении «Black Eyed Peas».
Сам того не замечая, оказываюсь на Вайн-стрит, – безумие, конечно, но вдруг встречу Ану? Приближаюсь к ее улице, сердце бьется все быстрее, беспокойство нарастает. Мне бы только убедиться, что с ней все в порядке. Нет, вранье. Хочу ее увидеть.
Все тихо – по дороге катит «олдсмобиль», проходят двое с собаками на поводках… Окна ее квартиры безжизненны. Пересекаю улицу и останавливаюсь напротив, пот ом ныряю в подъезд и стараюсь перевести дух.
В одной из комнат шторы задернуты, в другой – раздвинуты. Может, она еще спит… если вообще дома. В голове разворачивается кошмарный сценарий: вчера она куда-то пошла, там напилась, кого-то встретила…
Нет.
К горлу подступает желчь. Представлю, что ее обнимает кто-то другой. Какой-то придурок купается в ее теплой улыбке, смешит ее, веселит… доводит до оргазма. Еле сдерживаюсь, чтобы не ворваться к ней в квартиру, убедиться, что она там и одна.
Ты сам во всем виноват. Забудь о ней. Она не для тебя.
Ладно, припускаю по Уэст-авеню.
Меня терзает ревность, яростная и дикая, что-то будит в глубине души, то, что мне не хочется обнажать. Бегу быстрее, подальше от воспоминаний, подальше от боли, подальше от Анастейши Стил.
В Сиэтле вечереет. Встаю и потягиваюсь. Целый день я провел за столом у себя в кабинете, хорошо поработал. Рос тоже постаралась: подготовила и прислала мне проект бизнес-плана и письмо о намерениях по поводу «Сиэтл индепендент паблишн».
Хотя бы смогу присмотреть за Аной.
Эта мысль и приятна, и болезненна.
Я отписался по двум патентным заявкам, нескольким контрактам и новому дизайну планшета – и все это время о ней не вспоминал. Игрушечный самолетик красуется у меня на столе, мучает воспоминаниями о более счастливых днях, как она и сказала. Представляю, как Ана стоит в дверях кабинета, в одной из моих футболок, длиннющие ноги и голубые глаза.
Снова впервые.
Я скучаю.
Ну вот, я признал. Берусь за телефон, тщетно на что-то надеясь… и вижу сообщение от Элиота.
По пиву, умник?
Отвечаю:
Нет. Занят
Элиот тут же пишет:
Ну, и в жопу тебя
Ага. В жопу.
От Аны ничего – ни пропущенных звонков, ни электронных писем. Боль в груди все сильнее. Она не позвонит. Ей захотелось уйти. Захотелось меня бросить, и виноват я сам.
Все к лучшему.
Иду на кухню, просто для разнообразия.
Вернулась Гейл: кухня прибрана, на плите кипит кастрюлька. Пахнет вкусно… но я не голоден. Тут входит она сама.
– Добрый вечер, сэр.
– Гейл.
Она удивленно останавливается. Удивилась чему – мне? Черт, ну и видок у меня, должно быть.
– Чешуа из курицы? – неуверенно предлагает она.
– Конечно.
– На двоих? – уточняет она и теряется под моим пристальным взглядом.
– Я один.
– Через десять минут? – Голос у нее дрожит.
– Ладно, – киваю я и направляюсь прочь.
– Мистер Грей? – останавливает она меня.
– Что, Гейл?
– Ничего. Простите за беспокойство. – Она отворачивается и снова принимается мешать в кастрюльке, а я иду в душ.
Господи, даже моя прислуга заметила, что в Датском королевстве что-то сгнило.
Понедельник, 6 июня 2011
Мне страшно засыпать. Уже первый час ночи, и я устал, но все равно сижу у пианино, вновь и вновь наигрывая Баха.
Вспоминаю, как Ана склонила головку мне на плечо, буквально ощущаю сладкий запах.
Черт-черт-черт, она ведь обещала попытаться!
Перестав играть, с грохотом наваливаюсь локтями на клавиши. Обещала попытаться, но при первой же попытке спасовала.
И сбежала.
Зачем я бил так сильно?
В глубине души я знаю ответ: потому что она сама попросила, а я в эгоистичном порыве не сумел удержаться от соблазна. Ухватился за возможность развить наши отношения так, как мне хотелось. А она не сказала стоп-слово, и я причинил слишком острую боль… хотя и обещал, что никогда так не сделаю.
Какой же я идиот.
Ну как мне после такого доверять? Ушла, и правильно. И зачем бы ей вообще хотелось быть со мной?
А может, напиться? Я не напивался лет с пятнадцати… нет, еще раз, в двадцать один. Ненавижу утрату самоконтроля, знаю, что алкоголь делает с человеком. Содрогнувшись, силюсь выкинуть из головы те воспоминания… Пора в постель.
Ложусь с молитвой, чтобы мне ничего не приснилось. А если сны, то пусть хотя бы про нее.
Мамочка сегодня красивая. Садится и позволяет мне расчесывать ей волосы. Смотрит в зеркало, улыбается по-особенному – только для меня. Раздается громкий шум. Удар. Он вернулся. Нет! Где ты, шлюха конченая? У меня тут другу помощь требуется. Другу с баблом. Мамочка встает, берет меня за руку и заталкивает в шкаф. Я сижу там на ее туфлях, стараюсь не шуметь, зажмурившись и крепко зажав руками уши. От одежды пахнет мамочкой. Мне нравится. И запах, и сидеть тут нравится. Подальше от него. Он орет.
Где этот крысеныш мелкий? Он хватает меня за волосы и вытаскивает из шкафа. Ты, говнюк, не порть мне удовольствие! Со всей силой бьет мамочку по лицу. Обслужи-ка моего дружка, сука. Мамочка смотрит на меня и плачет. Не плачь, мамочка. В комнату заходит еще один человек. Огромный, с грязными волосами. Великан улыбается мамочке. Меня тащат в другую комнату, швыряют меня на пол, и я больно обдираю коленки. И что же мне с тобой делать, крысеныш? Он воняет. Воняет пивом, курит сигарету, на кончике которой горит огонек. Он медленно движется, то разгораясь, то затухая, и пугает меня так, что я немею.
Я просыпаюсь. Сердце колотится, будто я пробежал сорок кварталов, преследуемый сворой адских гончих. Выбираюсь из кровати, заталкивая кошмары в глубину подсознания, и спешу на кухню за стаканом воды.
Мне нужно к Флинну. Кошмары хуже, чем раньше. Когда рядом спала Ана, ничего плохого мне не снилось.
Дьявол.
Прежде мне и в голову не приходило спать с моими нижними. Может, я боялся их прикосновений во сне? Не знаю. И только напившаяся неопытная девушка показала мне, как спокойно можно выспаться.
Я часто наблюдал за нижними, пока они спали, но всегда – в качестве прелюдии, а затем будил их для каких-нибудь секс-игрищ.
Помню, как часами смотрел на Ану, когда она спала у меня в гостинице. И чем дольше я смотрел, тем красивей она казалась: безупречная кожа светилась в приглушенном свете, темные волосы разметались по белой подушке, ресницы подрагивали во сне. Губы она слегка приоткрыла, так что мне было видно зубы, и иногда она облизывала губы язычком. Меня это дико возбудило – просто смотреть на нее. А когда я наконец заснул рядом с ней, прислушиваясь к ее ровному дыханию, глядя, как вздымаются груди от каждого вдоха, я так сладко спал… так крепко.
Медленно бреду в кабинет, беру самолетик. Он вызывает у меня теплую улыбку, успокаивает. Я и горд собой, что смог его склеить, и смеюсь над своей гордостью. Ее последний подарок. А первый был… какой?
Она сама.
Она пожертвовала собой ради моих нужд. Моей жадности. Желания. Эгоизма… проклятого воспаленного эгоизма.
