Владимир Шибаев - Серп демонов и молот ведьм
– Так ты трусоват?
– Конечно, – восторженно согласился оратор. – Как всякий любознательный человек – не расхристанный авангардист или победительный наглец, не огромный любовник, составляющий жизнь из пасьянсов крестовых дам, не, в конце концов, человек-зверь, которому не дано глядеть на себя со стороны. Я осторожно осматриваю свою жизнь, трепетной рукой трогаю чужую и, рассчитывая поступки и чувства свои, всюду терплю крах. Я, Катя, развалина и сижу на руинах мечтаний, которые выдумывает детство и юность. Я мавзолей самому себе. А мавзолей может любить? А ты, как непонятная стихия и ненаписанная, но звучащая рядом мелодия, как упрямо переросшая себя копна летящей по ветру травы и как мерцающий в темноте каплями слез шиповник, что делаешь ты – забравшись в развалины. Там ничего нет, кроме ветра, шевелящего теплые призраки и охлажденные мечты.
– Ах, как красиво! – покачала головой женщина в простыни.
– И мне понравилось, – скривил какую-то кислую улыбку газетчик.
– Ладно, послушай. Теперь я, – тихо пробормотала практикантка. – Так вот. Я не трава у дома, я тетка, которой всю жизнь вместо нормальных людей почему-то попадались авантюристы и практикующие с дамской привязанностью скоты. Я не аметист, я простая баба – которой почему-то муж, узнав про зачатие, вместо вульгарных объятий, простейших амебных клятв и целования колен – корчил рожу и сообщал через плечо, спеша на очередной Совет: «Да сделай ты аборт». И я не неизвестного направления ветер в подворотне, а глупая девка, высматривающая, как сельская юная гадальщица, своего принца. Не на белом коне и на золотом седле. Просто пускай простого принца, нищего, – который утром погладит по голове, пока сплю, пригладит копну моих волос, а вечером расскажет не святочную сказку: «Катька, все будет хорошо! Спи». А тебя я не люблю не потому, что ты дурень или изгой. Нет, я иногда могла бы полюбоваться твоим умом и слушать вечерние твои страшные сказки про жизнь. И даже лизать тебя в объятиях. Потому что ты сам, сконструированный собственными руками, умник и симпатяга, никогда просто не подойдешь к девушке и не скажешь, улыбаясь: «Катька, плюй ты на все! И айда со мной в мой рай без шалаша».
– Ну и ладно, все равно ты хорошая, – пропел газетчик.
– Так я и поверила. Ищи глупышку.
– Вот и выяснили, – зажался вдруг Сидоров. – Но скажу тебе еще одно. Ты же вынудила молоть всю эту чепуху. Скажу одно: любишь не любишь – кому это все нужно. Но вот что правда. Если вдруг потеряю тебя – наверное перестану быть человеком, про которого рассказал. И стану никем – горсткой пепла от сгоревшего аметиста. И если ты соберешься в ад, боюсь – придется тащиться за тобой, матерясь, чтобы приглядывать.
– Врешь! – тихо сказала женщина. – Убью, если врешь.
– Правду сказал, – поник любовник. – Слушай, а почему ты не просила предохраняться? Все-таки…
Женщина оглядела кубрик, будто только что оказалась здесь.
– Дважды не залетают.
– Это как?! – поразился газетчик. – Не понимаю. Это ты о чем…
– Может быть, думаешь, – язвительно, но грустно сообщила дама, – думаешь, там, в волшебном подполе, ты, голубь, клевал у меня просо с руки?
Сидоров, пораженный, молчал.
– Так прошло… всего дней… Откуда же…
– Женщина знает, – упрямо ответила Екатерина Петровна и отвернулась. – На то она и сделана.
– Не знаю, что и сказать, – пролепетал газетчик.
– Тогда молчи.
– Давай одеваться тихонько, – предложил неровным голосом ухажер. – Уже утро.
– Зато поболтали. Это после хорошей вздрючки тянет потрепаться. Не обращай внимания.
Скоро Сидоров взялся нагревать чайник для кофе, а практикантка направилась в убогонький туалет навести хоть какой божеский вид. Сидоров щелкнул пультом телевизора туда и сюда. На фирменном TOTAL TV крутилась, все время перечеркивая рекламные склейки, какая-то безумная галиматья и неразбериха, похожая на массовую оргию обезумевших карликов и монстров. Сидоров шлепнулся на табурет. На лоб его мгновенно, как в бане или отстирывающей грязные мечты прачечной, выкатились бисерины пота, а лоб изнутри стал крышкой холодного студня.
Это была настоящая шутка, которую с ним шутили. Это была мгновенная неожиданность, пробирающаяся в ум постепенно. Если жрете кислый вялый салат под дешевым, лежалым майонезом, и на зуб попадает камень. Если тянете уклейку на удочке, и вдруг добыча срывается и крючок впивается в ваше ухо. Если смотрите в дорожной твердой «пробке» на «красный», и вдруг в левый глаз бьет кровь из порванного сосуда.
Мгновенная неожиданность – смертельное сальто для психопата.
Сидоров, как в полудреме, ничего, собственно, не понимая, вперился в рекламный, по-современному лихо нарезанный ролик. Лица, беготня. Крики, вспышки софитов, монтажный салат. С камнями вместо гороха.
Мелькнула заставка: «Только у нас. Через неделю новый огромный многосерийный интерактивный проект “ОСТАТЬСЯ В Ж.” Не пропусти ни секунды, женщина. Честная история страстей и смертей. Не пропусти ни минуты, мужчина. Страшная правда безумной жизни. Смертельная бойня святых отцов и мистических исчадий. Не пропусти ни часа, человек. НЕ ПЕРЕКЛЮЧАЙТЕСЬ. Безумная игра, где Главный – ТЫ. Зритель. Не потеряй ни кадра лучшего экрана страны. Лучшей истории. Истории твоей жизни».
Но вперемешку с этой ахинеей перед побелевшим обозревателем вдруг замелькали обломки знакомых ситуаций и лиц, вкрапленных жгучими медузами в переменчатую, тесную, потную, злую мельтешьню экранных чудес.
Какой-то идиот в кожанке мчится на мотоциклетке с коляской и закутанным и высовывающим нос адмиралом, но вот знакомая кухня – на секунду вскочила в изображение – жена? Фирка? Какая-то полуклеть, как в блевотной сериалке «За стеклом» и… его дочь? Нет, не она. Опять и опять – знакомые усмехающиеся лица, крупно – заплаканное Мишино? Година глаза, а вот и глубокий, снятый в непонятном ракурсе кратер институтской аудитории в день «Братания».
– Что это?
Сидоров разглагольствует в электричке, сует фотографии полуземного адмирала… Фирка с Альбинкой лезут в какой-то грязный подвал? Неистовствующий Иванов-Петров.
Алексей Павлович обернулся, будто сзади него сидела скалапендра с огромным гнутым, готовым въехать стальной иглой в голову хвостом и свесить с него каплю окончательного яда. Екатерина Петровна стояла, опершись спиной о прочностную балку и смотрела на него неотрывно и пристально.
– Что это? – судорожно перекатывая слова, повторил вслух журналист. Телевизор заорал:
«Сейчас все наши камеры установлены в селе Ничаево, где проходит международный военно-патриотический на местности перформанс “ПОШЕЛ В РАЙ!” и где в прямом эфире… эфире… через полтора… совсем скоро… вам счастье лицезреть… съемки интерактивно последних серий… великого сериала наших дней. Не переключайся. Если ты не идиот. “ОСТАНЬСЯ В Ж.”»
