Инна Волкова - Медовый месяц
Но вдруг, что это? Я почувствовала, как что-то тяжелое наваливается на меня, тиски, сжимающие горло, слабеют. Я открыла глаза и увидела над собой белое лицо, закатывающиеся белки глаз и посиневшие губы, из уголка которых течет алая струйка крови. И эти губы прошептали едва слышно мое имя:
— Маша…
Он хотел сказать что-то еще, но не успел, и упал на меня всем телом. А я, ускользающим краем сознания, смогла увидеть бегущего ко мне человека с пистолетом в руке. В этом человеке я узнала Сашу. Последнее, что я помнила, было его белое лицо, почти такое же белое, как у его мертвого сына, которого он только что застрелил… Он склонился надо мной и выдохнул:
— Ты жива?! Как ты?
— Все хорошо, — прошептала я непослушными губами, с трудом выталкивая слова из безумно саднящего горла, и потеряла сознание…
Глава 13
Жила-была девочка. Не то чтобы красавица, но вполне симпатичная. Не то чтобы умница-разумница, но и не дурочка. Не то чтобы неисправимая оптимистка, но и не нытик. Она верила в то, что будет счастлива, да и в настоящем ей жилось совсем не плохо. Ее окружали добрые славные люди, которые ее любили и которых любила она. У нее была подруга, верная, понимающая, веселая, с которой можно было подурачиться, посмеяться, а когда плохо, поплакаться и попросить совета. А теперь этой подруги нет. У девочки был любимый человек, который затем стал ее мужем. Им было хорошо вдвоем, и казалось, что так будет продолжаться всегда. Они собирались прожить долгую и счастливую жизнь, родить детей и нянчить внуков. А теперь этого человека нет. У нее была свекровь, мама ее мужа, милая мудрая женщина, которая так выгодно отличалась от ворчливых и вечно недовольных свекровей, а теперь ее больше нет. Потом эта девочка влюбилась со всей страстью и пылом своих девятнадцати лет. Как в романах, как в спектакле «Рюи Блаз», который они смотрели с подругой, когда та еще была жива. В том спектакле все закончилось печально. Возлюбленный королевы умер, потому что она влюбилась не в того человека. Королевы не имеют права влюбляться, в кого им хочется. А эта девочка хотя и не была королевой, а самой обыкновенной московской студенткой, из самой обыкновенной семьи, тоже влюбилась. В того, в кого влюбляться не имела права. И поплатилась за это. И теперь эта девочка осталась одна, совсем одна. Все ее бросили. И как ей жить дальше, она не знает. Да и надо ли жить? Разрешите представиться, эта девочка — я…
Я лежу в больнице, в отдельной палате со всеми удобствами, телевизором, ванной, холодильником и большим окном. В окно светит солнце, и солнечные зайчики играют на белых стенах, на полу, на белоснежном одеяле. Я всегда любила солнце, но сейчас я совсем ему не рада, потому что я разучилась любить. Я разучилась вообще что-либо чувствовать. Я лежу здесь несколько дней, точно не знаю сколько, да и какая разница? Время меня не интересует, как не интересует и все остальное. У меня ничего не болит, кроме горла, обвязанного белыми бинтами, да и то уже не сильно. Только глотать больно, хотя мне и дают мягкую пищу и теплое питье. Наверное, еда вкусная, но я не могу этого почувствовать, потому что забыла, что такое вкус. Я все забыла. Даже что такое страдание, хотя еще недавно я страдала. Я страдала, мне было очень плохо, но я жила. А теперь меня больше нет. Я ничего не чувствую, я умерла. На том самом холме около старинной церкви, откуда открывается такой красивый вид. То, что от меня осталось, всего лишь внешняя оболочка, красивая или уродливая, не важно. Что будет дальше, что ждет меня в будущем, тоже не важно. И будет ли оно, это будущее? Лучше, чтобы не было. Мне делают какие-то уколы, вроде бы успокоительные, но это глупо. Зачем меня успокаивать, когда я и так ничего не ощущаю, меня ничто не беспокоит. Наверное, скоро опять придут делать укол и кормить ужином или обедом. Какая разница, я все равно не замечаю времени. Но всегда послушно съедаю все, что мне дают. За что удостаиваюсь похвалы доброй толстой медсестры с мягкими ухоженными руками: «Вот и умница, хорошая девочка. Будешь кушать — быстрее поправишься». Но отчего я должна поправляться, я больна? Меня просто нет. А от этого не лечат, еще не изобрели лекарств…
Чуть скрипнула дверь. Я даже не повернула головы. Наверное, медсестра пришла. Но вместо медсестры в палату вошел мужчина. Я сразу узнала его, несмотря на то, что он здорово изменился. Мужчина из моей прошлой жизни, которого я когда-то любила. Я равнодушно посмотрела на него.
— Здравствуйте, — сказала я.
Меня когда-то учили быть вежливой, и хотя сейчас мне на все наплевать, я по инерции сохраняю эту привычку.
— Здравствуй, Маша. — Он присел рядом, на краешек моей постели.
Я подумала, что он мог бы взять стул, который стоит в углу, но промолчала. Вежливость. Когда-то звук его голоса и прикосновение руки бросали меня в дрожь, заставляли чаще биться сердце, но сейчас я ничего не почувствовала, разве что некоторое неудобство, когда он взял мою ладонь в свою и слегка сжал ее. Его пальцы были горячими и сухими.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, глядя мне в глаза.
— Нормально. — Я вспомнила, что по правилам вежливости надо добавить что-то еще, и сказала: — Спасибо. А как вы?
Он нахмурился, и в его глазах промелькнула тревога.
— Я тоже нормально. Горло болит?
— Немного, только когда глотаю. — Я сглотнула и поморщилась.
— Маша, ты помнишь, что произошло? — задал он нелепый вопрос, по-прежнему глядя мне в глаза.
— Конечно. — Я даже слегка удивилась, почему он спрашивает. Не думает ли он, что у меня отшибло память или разыгрался склероз. — Я все отлично помню, — заверила я его. — Мой муж, ваш сын, оказался серийным убийцей, он убил четырех женщин, включая мою подругу. Затем пытался убить и меня, но вы застрелили его прежде, чем он успел это сделать. Да, еще он хотел убить вас, и для этого испортил тормоза в вашей машине. Но так получилось, что на этой машине поехала ваша жена. Она попала в аварию и умерла. Вот и все. Я ничего не забыла? Все правильно?
Он отвернулся, кусая губы. Молчал. Я тоже молчала. Ждала, пока он еще что-нибудь спросит. Иначе для чего же он ко мне пришел, если не задавать какие-то вопросы?
— Людмила не умерла, — наконец произнес он. — Она жива.
— Как жива? — я все же удивилась, значит, какие-то чувства все же сохранились во мне. Удивилась, но не испытала безумной радости или потрясения от этой новости. — Я же помню, как вы сообщили о ее смерти. Это произошло на кухне. Потом мой муж убежал, я пыталась догнать его, побежала за ним. А потом… потом случилось все остальное. Или я ошиблась? И все было не так?
