Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
И надо же было Левушке именно в этот день зайти к ней перезанять небольшую сумму рублей. Это было очень несвоевременно, - зашедший получил от ворот поворот, с лекцией в придачу (о необходимости активнее трудиться, жить по средствам и еще – о том, что мужчине у женщины занимать неприлично). Левушка посетовал на Алену Нелюбову, который округлил глаза и возопил:
- Так вот, значит, что она на самом деле обо мне думает!
Левушка неуклюже отшутился, сказав, что так о Нелюбове думают многие, да чего там – все.
- Неужели? – прищурился Нелюбов. – Полагаешь, о тебе все думают лучше? Ладно все – спроси, что о тебе думает твоя жена. Спроси, что она думает о твоем постельном темпераменте… точнее, о его отсутствии!
Нелюбова Левушка выгнал, а жену спросил, с какой стати она говорит про их семейную постель с каким-то там ничтожеством Нелюбовым.
- Ничтожество – это ты, - выдала темноволосая Галя. – А Нелюбов – единственный человек, с которым я чувствую себя женщиной!
Левушка взял поллитра и пошел к Варягу. Катя проворно собрала на стол и деликатно покинула кухню, изредка, впрочем, забегая – поменять на столе посуду, подложить огурчиков, дорезать колбаски.
- Да потаскуха твоя Галя! – И хмельной Варяг, приобняв Левушку, похлопал его по плечу. – Все они потаскухи. Но знаешь, при каком условии? Если их дома не трахают с достаточной регулярностью. Так что ты, брат, на нее не обижайся, - сам виноват.
Катя, как раз домывавшая очередные тарелки, подзависла у мойки, потом направилась было на выход, но в дверях остановилась – будь Варяг потрезвее, он уже при взгляде на Катину спину заподозрил бы неладное. Но Варяг продолжал увлеченно объяснять Левушке природу женского блядства.
Катя обернулась.
- Слушай, ты, самец-чемпион. Мне твой шовинизм этот несчастный – вот уже где. Ты-то чего выступаешь, жалость жалкая? Тебе, что ли, есть чем гордиться?
- Кать, ты чего? – одновременно удивились Варяг и Левушка.
- А ничего! Надоела эта прямота гусарская! Портим воздух грязненькими, гнусненькими мыслишками – и прямо лопаемся от гордости: о как мы правду-матку режем! Во какие мы проницательные, постигли суть вещей и вам, дуракам, сейчас рассказываем! Правдолюбы хрЕновы, тьфу. Что же ты, великий правдознатель, не расскажешь своему другу, что со всем твоим удовольствием и ничем не стесняючись имел его жену тоже? А? По-честному так по-честному!
- Обана, - сказал Левушка. Встал, похлопал Варяга по плечу и ушел. Вернулся домой. Зашел в комнату, где черноволосая Галя, натянув одеяло до подбородка, притворялась спящей, и долго-долго сидел на подоконнике, смотрел на полно-круглую, подернутую туманами, голову луны. Так долго, что Галя устала притворяться и в самом деле заснула, а когда проснулась – уже за полдень – не было в доме ни Левушки, ни его большого походного рюкзака.
Галя выдерживала характер несколько дней. Кстати, в эти несколько дней все выдерживали характеры: Полина не разговаривала с Чучей, Варяг – с Катей (Катя – с Варягом), Нелюбов – с Аленой, Алена – со всеми, но главным образом, с Чучей, а Чуча – тоже со всеми, но главным образом, с Глебом, с которым она разругалась смертельно в тот же злосчастный вечер, причем почти сразу после ухода Полины.
- Она никогда не умела принимать данность как должное, - заметила Чуча.
- Ты говоришь об этом с излишним самодовольством, - заметил Глеб.
- Мое самодовольство излишне только в том случае, если ты жалеешь об ее уходе. Ты жалеешь?
- Пожалуй.
Желал ли Глеб уязвить женское естество Чучи или он принес себя в жертву божеству правдолюбия – неизвестно. Но только Чуча таких вещей не прощала никому, и вскоре девятый вал ее гнева вынес Глеба из квартиры.
Чуча привычно набрала номер Алены - поделиться. Однако вместо привычного сочувствия получила обвинения в эгоцентризме, после чего и решила обидеться на весь свет.
Так, обижаючись, все и прожили несколько дней, пока у Варяжьего порога не появилась заплаканная Галя с известием, что Левушка пропал и возвращаться не собирается, и что же делать… Катя увела ее в кухню отпаивать ледяной водкой, а Варяг позвонил Нелюбову. Через полтора часа общество в полном составе заседало на квартире Варяга, имело вид генерального штаба и разрабатывало план по нахождению Левушки. План, может быть, получился хорошим, только не пригодился – когда Галя посреди ночи вернулась домой, то обнаружила там свою пропажу, прихрюкивающую в кухне над банкой консервированного салата из овощей с родительского огорода.
Левушка вернулся покорным судьбе и ласковым. Галя пала ему в ноги, он явил ей милость. В обществе прокатилась волна примирений. И лишь между Чучей и Глебом сохранилось противостояние как остаточное явление…
Впрочем, все эти истории быльем поросли к тому времени, когда Полине пришла мысль писать диссертацию, а Левушке – всем обществом ей в этом помогать.
Все члены общества уже отпраздновали десятилетие окончания различных высших учебных заведений, но продолжали с ласковой тоской вспоминать о давнишнем совместном раскуривании последней сигареты, доедании последней банки шпротного паштета, пропивании самых последних денег… О, тогда это делалось под музыку, тогда все делалось под музыку, ибо она звучала везде: в актовом зале какой-нибудь школы, позволившей двум-трем-пяти десяткам энтузиастов продемонстрировать друг другу свое амбициозное обращение с электрогитарой; в тесных кухоньках – дополнением к вечному портвейну и беседе о вечном; в майских походах – под дубовыми кронами у костра или в заливаемых дождем палатках…
Теперь же… Теперь поездки автостопом на фестиваль музыкальной электро-самодеятельности сменились поездками на дачу, в тишину и благость. Суицидальные попытки трансформировались в более-менее удачные попытки найти мужа или жену. Предвкушение выпивки уже не горячило кровь, а телевизор, компактно заменивший стеллажи с аудиокассетами и виниловыми пластинками, после одиннадцати вечера делали тише – детям и соседям надо спать.
Безвозмездная работа над решением основного вопроса бытия уступила место просто работе за деньги. Потому что однажды наступил момент, когда Ответ был найден. Звучал он так, как изначально никто и предположить не мог, а именно: «Смысл жизни в том, чтобы просто жить, кто как умеет, а другого смысла нет никакого». Люди один за другим начали выбираться из скорлупы неопределенности, только треск стоял. И постепенно не осталось никого, кто не смог бы справиться с накатившей вдруг тоской, потому что причина ее была понятна и проста, и что с этим делать – тоже ясно и просто. Затосковалось осенью? Осеннее обострение врожденной неврастении. Делай зарядку и ходи в спортзал хотя бы раз в неделю. Зимой? Зимняя нехватка солнца («что ж, не впервой, а можно и в солярий»). Весенний авитаминоз – причина всех предлетних депрессий («вот этот препарат – очень хороший!»), а апатия, спровоцированная летней жарой, лечится рекой, дачей и офисным кондиционером. Постепенно слово «депрессия» почти исчезло из лексикона. А станет взрослый добропорядочный человек поднимать шум, беспокоить друзей среди ночи только из-за того, что у него третий день плохое настроение? Да ни в жизнь!
