Дженис Хадсон - Память сердца
Бретт провалился в сон.
Сэз неторопливо спешился прямо у ворот конюшни и бросил поводья Джошуа.
— Добрый день, масса Сэз. — Старый негр расплылся в белозубой улыбке. — Все уже собрались перед домом и не хотят начинать пикник без вас.
— Ты хочешь сказать, чтобы я поторапливался? — улыбнулся Сэз.
Он мигом покинул площадку и быстрым шагом, почти бегом, припустил к большому белому дому, стоящему посреди зеленой лужайки. Дойдя до угла, он замедлил шаги. Наверное, Анна уже ходит под руку с отцом по лужайке, здоровается с гостями, может быть, ищет его глазами среди гостей.
Несколько месяцев назад Сэз вдруг перестал смотреть на младшую сестру своего лучшего друга и соседа Рэнделла как на маленькую девочку. Он словно проснулся в одночасье, почувствовав на себе ее взгляд. Теперь, даже проезжая стороной их поместье, он придерживал лошадь в надежде хотя бы издалека увидеть Анну. Стоило только Сэзу вспомнить ее глаза, искрящиеся смехом, представить ее руку в своей, как его сердце начинало учащенно биться. Почему-то у него сразу появилась уверенность, что он обязательно женится на Анне. Кстати, кто-кто, а Рэнделл уж точно был бы не против породниться с ним. Сэз поборол минутное смущение и двинулся вперед.
— Вот ты где, Сэз, дорогой!
Сэз скрипнул зубами, и улыбка мгновенно слетела с его лица. Кто-то цепко схватил его за рукав.
— Привет, Моди.
— А я уже решила, что ты больше никогда не приедешь к нам, так давно я тебя не видела. Я считала часы, Сэз.
Сэз, сдерживаясь, втянул в себя воздух сквозь зубы. Моди, кузину Анны и Рэнделла, даже последний чернокожий невольник за глаза называл самой злобной тварью в округе, и Сэз подозревал, что это был еще не самый нелестный отзыв. Даже мысль о том, что Моди и Анну связывают родственные отношения, казалась ему кощунственной.
Сэз был знаком с ними многие годы, и всегда он испытывал симпатию к Анне, а Моди словно не замечал и старался обходить стороной. Если это не получалось, он сразу же избавлялся от ее навязчивого общества. Потом он услышал, что Моди за спиной Анны распускает про нее грязные сплетни. Зная Анну — она была единственной, кто умудрялся сохранять с Моди дружеские отношения и с негодованием отвергать все, что о ней рассказывали, — Сэз посчитал излишним еще раз тратить время зря, но про себя решил дать Моди отпор при первом удобном случае.
Не взглянув на Моди, он вырвал у нее руку и, повернув за угол, зашагал навстречу Анне. Сзади послышался зловещий голос, достаточно громкий, чтобы его слышал Сэз, и достаточно тихий, чтобы его не слышали остальные.
— Ты никогда не получишь ее, слышишь? Никогда! Ты мой, Сэз, мой!
Сэз не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Он, широко улыбаясь, шел по лужайке к Анне.
Бретт проснулся от отвратительного писка будильника, стоящего на ночном столике. Половина четвертого! Господи, как он ненавидел утренние шоу на телевидении! Неужели так трудно снимать их в более приемлемое для нормального человека время, если в эфир их все равно пускают в записи! Бретт зевнул и сел.
Нет, не «Шоу сегодня», а что-то другое сверлило ему голову, будто тупая игла. Труднообъяснимое спросонья тревожное ощущение нависло над ним черной тучей. Случилось что-то такое, что резко изменило его жизнь… Что-то важное. Бретт напрягся, пытаясь привести свои мысли в порядок, и наконец понял: сон. Точно! Ему опять приснился этот чертов сон.
С жалкой улыбкой, тряся головой и постанывая, Бретт выбрался из постели и, шатаясь, отправился под душ. Этот сон снился ему уже не первый раз, всегда повторяясь с абсолютной точностью. Бретт считал это подарком судьбы, потому что именно это сновидение и легло в основу последнего романа.
И вот теперь, понемногу приходя в себя под струями прохладной воды, он понял причину своего беспокойства. Сон начал меняться. Не по сути, а в маленьких, незначительных деталях. Бретт еще раз напрягся, пытаясь вспомнить, что же именно изменилось. Стоп! Вот оно! Бретт облегченно рассмеялся. В последнем сне он, как всегда, шел к Анне, гулявшей среди гостей на лужайке. Ни гости, ни лужайка, ни сам Бретт не изменились, не изменилась и Анна. Она была все так же весела и приветлива. Ее джинсы и сделанная в Новом Орлеане рождественская майка великолепно облегали стройную фигуру.
Глава 4
Новоорлеанское кафе «Дю Монд» располагалось в начале французского квартала Вье Каре. Хотя это кафе являлось островком спокойствия в окружающей суете, оно почему-то напоминало Дженни оклахомскую ярмарку. Дело было вовсе не в оформлении интерьера. Здесь стоял свой, неповторимый и ничем не объяснимый запах. Стоило Дженни закрыть глаза, как под влиянием этого запаха она видела себя шестилетней девочкой, прыгающей на одной ножке и с наслаждением вдыхающей пряный аромат от жарящихся оладий. Эти оладьи не имели ничего общего с оладьями, продающимися сейчас на каждом углу вместе с индейскими поджаренными хлебцами и пончиками. Может быть, именно поэтому она питала к ним необъяснимую слабость. Они имели кисловатый домашний привкус, при жарке брызгались горячим маслом, затем посыпались сахарной пудрой… Такие продавались только здесь. Очевидно, рано или поздно эта привычка заставит ее сдаться на милость дантиста, но Дженни ничего не могла с собой поделать.
Теперь она сидела за маленьким столиком у входа и предавалась сразу двум удовольствиям. Во-первых, она поглощала оладьи, во-вторых, рассуждала на вольную тему: «Когда же я успела чокнуться». По ее мнению, это произошло в тот момент, когда она передала записку Мак-Кормику около книжного магазина. Трудно было представить себе более идиотский поступок.
Тот факт, что Мак-Кормик воспринял ее как малость тронутую почитательницу, не вызывал у Дженни никакого сомнения. Во-первых, беллетрист был красив. Дженни не сомневалась, что толпы восторженных фанаток, бомбардирующие его знаками внимания, видят в нем не только писателя, но и мужчину. Во-вторых, быть писателем — это тоже немало. В-третьих, Мак-Кормик был не просто писателем. Он уже мог претендовать на мировую известность и, следовательно, обладал денежными средствами. Конечно, в определенной степени. Бросив писательскую деятельность, он вполне мог превратиться в банкрота. Но в том, что женщины всего континента преследовали его, Дженни была уверена. Она могла поспорить на свой новый CD-ROM, что была отнюдь на первой женщиной, всучившей знаменитости свой телефон.
Господи, какой же идиоткой она себя чувствовала! Если бы у нее была хоть капля ума, она бы еще тогда, когда Бретт позвонил ей, вернувшись из Нью-Йорка, сказала ему, что вся эта история с запиской не более чем кретинская выходка, извинилась и положила трубку. А вместо этого она назначает ему встречу во французском квартале и теперь ждет его в «Дю Монд».
