Наташа Драгнич - Каждый день, каждый час
Лицо четырнадцатилетней Доры сияло. Она ничего не видела и не слышала. Ее тело пылало. Дора выполнила все, чему ее научили. Но прежде всего, показала то, что носила в себе, что буквально переполняло ее, и было вложено в каждый ее вздох. Доре не требовалось особых усилий, чтобы найти в себе нужные чувства, но для того, чтобы удержать их под контролем, не выпустить сразу наружу, медленно раскрыть душу, пришлось постараться. Именно так и должно быть. Не чересчур. Не все сразу. Вот он, секрет настоящей актрисы.
Представление имело громадный успех. И вовсе не потому, что публика состояла из родственников и друзей юных актеров. Все дело было в ней, в том волшебстве, которое распространялось вокруг нее, в пустоте, что оставалась, когда Дора уходила за кулисы. Пусть это была всего лишь маленькая школьная сцена без красного бархатного занавеса. Но все же это был Расин. Подлинный, тяжелый, пусть и сокращенный, текст Расина! И она была фантастической Федрой, несмотря на то что была так молода, что роли, да и вся пьеса были подогнаны под маленьких актеров и зрителей! Результат, достойный Комеди Франсез. Ей придется любить и умирать тысячу раз. Она хочет, но не может расстаться с ролью трагической героини, потому что это ее жизнь. Дора закрыла глаза и посмотрела в зеркало. Маленькая девочка контролировала каждый мускул лица, каждое выражение; каждую секунду она точно знала, что делает. Она не играла, она жила. Дора была всем одновременно. Целым миром, даже если он этого и не видел.
И даже если мир вокруг крутился в одну сторону, а она в другую, ничего страшного. Поздравления, объятия, поцелуи, смех. Это была она и в то же время не она. Жанна дернула Дору за руку, чтобы разбудить ее или чтобы увести. Дора точно не знала, но это было не важно. В тот момент у нее не было никаких желаний. Ей хотелось, чтобы все было так, как есть. Федра навсегда. Потому что сейчас всё, наконец, стало ясно. Таким ясным изредка бывает парижское небо. Ей было очень спокойно посреди этой суеты, она не испытывала больше рвения к работе. Наконец- то она могла остановиться. Она нашла.
— Видишь, вон там он стоит и смотрит на тебя, просто глаз отвести не может, — прошептала Жанна.
Дора хоть и слышала ее, но до конца не понимала, о чем та говорит. Тем не менее, она тоже видела высокую фигуру юноши, он стоял у сцены и следил за ней взглядом. Дора была уверена, что знает его. Он был на два класса старше, Дора часто видела его в коридоре: голубые глаза, длинные светлые волосы, должно быть, он спортсмен. Точно, баскетбол, она как-то ходила на игру. Может, он и не был лучшим в тот день, но играл хорошо. Быстро. Жерар. Его звали Жерар. Точно. И он всегда ей слегка, почти незаметно, кивал, когда проходил мимо нее в коридоре. Она не знала, как к этому относиться. Только не сегодня. Он же не Ипполит. Но когда он смущенно на нее посмотрел, у нее перехватило дыхание, внезапно возникло чувство — словно облако, — что ей как будто не хватает воздуха. Если бы она была другой, наверняка потеряла бы сознание.
— Думаю, он идет к нам, — восхищенно прошептала Жанна, больно сжав руку Доры.
Это спасло Дору, она вернулась с небес на землю, где Жерар был всего лишь Жераром, всё было в порядке, и она могла снова спокойно дышать, оставаясь восхитительной Федрой.
Он подошел ближе. Всё еще не Ипполит — что, возможно, и не плохо, ведь Ипполит все равно ее не любил! — но его улыбающееся лицо и лучистые глаза заставили ее ощутить собственное дыхание. Возможно, сегодня есть еще какое-то представление, о котором ее никто не предупредил? В первое мгновение Дора начала паниковать, но это чувство моментально испарилось, как только она поняла, что может сыграть любую роль, что импровизация ей всегда удается! Все должно получиться.
ГЛАВА 6
— Пожалуйста, открой. — Голос Аны звучал невнятно, но упорно и настойчиво. Именно потому, что она такая тихая, можно подумать, что от нее легко спрятаться, но это только иллюзия. Даже сквозь закрытую дверь в голосе сестры слышалась сила. Даже сейчас.
Лука лежал на кровати в доме своих родителей и плакал. Очень тихо. Ему не было грустно. Он был в ярости. Он лежал на спине и смотрел в потолок, представлял себе небо, пляж. Вместо темных пятен Лука видел облака... Он уже знал, что совершил огромную ошибку. Есть запреты, они необходимы, их ни в коем случае нельзя нарушать.
Например, разглядывать облака. Или даже представлять, что разглядываешь.
В тот же самый момент к ярости добавилась грусть. Слова Аны звучали, словно капли дождя. Торопливые, бесчисленные капли.
— Пожалуйста, пусти меня. Ну, пожалуйста!
Хоть Ана и сказала «пожалуйста», она имела в виду совсем другое. Она требовала. Даже мысли не допускала, что ей можно возразить. Ана была милой, нежной и сильной девочкой. А ведь ей всего лишь тринадцать лет.
«Такая же, как папа, — думал Лука, — сильная». Он завидовал ей. Лука тоже хотел походить на отца. Дарить чувство уверенности и защищенности. Даже теперь, когда отца нет рядом.
Отец ушел от них в прошлом году. Переехал в другой город. Взял свою лодку и исчез. Даже теперь, когда у Луки был его адрес, и он мог в любое время его навестить или позвонить ему, отец оставался для него пропавшим без вести. Скрывшимся. Его нет больше там, где он должен быть. Рядом с ним. Рядом с Аной. Рядом с их мамой. Сбежал. Так просто. О его уходе было известно заранее, но все равно это произошло внезапно. Никто не думал, что это возможно. Кроме Аны, мамы, родственников, соседей, друзей. Всех, кто знал отца. Удивлен был только его сын. Словно облака или краски застилали ему глаза. Много лет Лука мог видеть, как счастье сходит с лица отца. Улыбка. Жизнелюбие. Он погрузился в молчание, спрятавшись от всего мира. Отдалился от своего сына. Своего лучшего друга. Его еще можно было найти на лодке. Пока он вовсе не исчез. И никто ничего не сказал. Никаких вопросов. Словно это было в порядке вещей. Только Лука как безумный метался повсюду, разыскивая его.
— Пора повзрослеть, — сказала его младшая сестра Ана.
Мама только молча отвернулась. У Луки было такое чувство, что мама не держала зла на отца. Как будто была с ним согласна. Но Лука был не согласен! Его бросили, предали, и он ничего не мог с этим поделать. Искать отца, как в прошлом году, когда это случилось, не было никакого смысла. Если бы тогда он его нашел, возможно, всё было бы иначе. А так поиски бессмысленны и смешны.
Другие уже все за него решили. Снова.
— Пора повзрослеть, — сказала его младшая сестра Ана.
— Нет, я не хочу!
— Ты меня не любишь.
Жерар отвернулся от Доры и опустил голову. Дора не была уверена, действительно ли он обижен или расстроен или все это игра, чтобы все-таки ее уговорить. Они были вместе уже год. Это был прекрасный год. Дора наслаждалась его заботой. Он хорошо к ней относился. Когда он держал ее за руку, ее сердце начинало биться быстрее. В январе они ходили вместе на открытие центра Жоржа Помпиду, стояли в толпе на вокзале, когда «Восточный экспресс» отправлялся в последнее путешествие «Париж — Стамбул». В апреле, когда умер Превер, она часами читала ему стихи, и он плакал, меньше, чем она, но все же. Дора ему доверяла. Тем не менее, было кое-что, чего она никак не могла понять, что смущало и сдерживало. Ей нравилось целоваться и обниматься с ним. Ей нравилось, как он гладил ее по волосам. Он говорил, что у нее самые красивые волосы. Такие блестящие. Ей нравилось, как он произносил ее имя. Как шептал его на ухо. Как нежно касался губами, заставляя дрожать всем телом.
