Элизабет Лоуэлл - Идеальная женщина
— Странно, однако, — заговорил Дерри через несколько секунд, — что Хок ведет себя совсем не как богач.
Пожав плечами, Энджел вернулась к сковородке с беконом.
— А что значит вести себя как богач?
— Ну ты знаешь. Сорить деньгами, то и дело бросаться названиями модных курортов или именами модных людей, иметь в собственности личные истребители и машины, что быстрее скорости света.
— Как Кларисса?
Дерри подумал, затем кивнул:
— Да, она была совсем другая.
Энджел с трудом подавила улыбку.
— Я бы сказала, какая она, — заметила Энджел, — да только мне не положено знать подобных слов. Слава Богу, Дерри, что ты вовремя разглядел ее сущность. Она, конечно, красавица, но у нее мозги устрицы.
— Сама ты устрица, — хихикнул Дерри.
Улыбаясь уже в открытую, Энджел выложила кусочки бекона на бумажную салфетку, чтобы они обсохли.
— Сколько тебе яиц?
— Пять.
— Голоден?
— Я же проспал ужин.
— Угу, — согласилась Энджел, занося нож над яйцом.
Зато она хорошо помнила этот ужин. Они с Хоком провели час, обсуждая будущую поездку. Она написала список предполагаемых дел. Хок быстро проглядел бумажку и, отложив листок в сторону, принялся подробно расспрашивать ее, не пропустив ни одного из тридцати семи составленных ею пунктов, хотя видел их в течение каких-нибудь нескольких секунд. Его вопросы были емкими и по существу, так что к концу этого часа Энджел чувствовала себя выжатой как лимон.
Получив необходимую ему информацию, Хок, все так же не заглядывая в ее список, набросал примерный план поездки, передал Энджел несколько тысяч долларов на расходы и, извинившись, ушел звонить.
Разбитые яйца шипели на раскаленной сковородке. Энджел помешала содержимое, постепенно добавляя в омлет различные ингредиенты.
— Грибы будешь?
— Давай по полной программе, — тут же отозвался Дерри.
Омлет загустел, блестя коркой расплавленного сыра.
Энджел положила готовый омлет в нагретую тарелку, затем вытащила из духовки противень с булочками, и по кухне поплыл соблазнительный запах свежевыпеченного хлеба.
— Спасибо, Энджи. — Дерри улыбнулся. — Это намного лучше орехового масла и тостов.
— Все что угодно покажется лучше орехового масла.
— Даже ливерная колбаса со сметаной? — невинно осведомился Дерри.
Энджел вздрогнула от отвращения.
Дерри положил в рот кусочек омлета и вздохнул:
— Кларисса была права.
— Да?
— Ты избаловала меня так, что я теперь не могу смотреть на других женщин.
Энджел рассмеялась и любовно взъерошила волосы Дерри. Затем повернулась, чтобы пройти к плите, и чуть не врезалась в Хока.
— Ой! — Энджел испуганно отшатнулась. — Боже мой, ну и легкая у тебя поступь.
Хок молчал, холодно поглядывая на Энджел. Черты его лица казались особенно суровыми, а глаза при искусственном освещении выглядели словно черные дыры.
Энджел хотела отойти, но помешали костыли Дерри.
— Хорошо спалось?
— Насколько это вообще возможно. — Ледяной тон вполне соответствовал его глазам.
Повернувшись к шкафчику, Хок достал себе чашку и налил кофе. Сделав глоток, он бросил взгляд на компоненты следующей порции омлета, колоритной горкой возвышающиеся на столе.
— Присаживайся, — быстро сказала Энджел. — Сколько тебе яиц?
— Не беспокойся обо мне, — резко ответил Хок. — А то вдруг после общения с тобой я тоже не смогу смотреть на других женщин.
Дерри словно бы поперхнулся и тут же разразился хохотом.
Энджел поджала губы, с трудом беря себя в руки. Ей хотелось бы тоже, как Дерри, с юмором относиться к ядовитым замечаниям Хока, но она воспринимала их как личные оскорбления.
— Не валяй дурака, — строго сказала она, подходя к плите. — Сколько яиц?
— Шесть.
Энджел удивленно обернулась к Хоку и неожиданно обнаружила, что он намного крупнее, чем это показалось ей вначале. По крайней мере под метр девяносто — очень стройный, мускулистый, мужественный.
Одежда, что сейчас была на Хоке, почему-то больше подчеркивала его солидные размеры, чем деловой костюм, который был на нем вчера. В обтягивающем черном пуловере, связанном на манер ирландского рыбачьего свитера, широкие плечи Хока, казалось, загораживали свет.
Линялые джинсы прекрасно сидели на его бедрах, обрисовывая мускулистые икры, но внимание Энджел больше привлекли мощь тела Хока, обманчиво тонкая линия бедер и талии, лишь подчеркивающая широкий размах истинно мужских его плеч.
— Все застежки на месте? — спросил Хок так тихо, чтобы слышала только Энджел.
Энджел вспыхнула от смущения.
— Все, кроме застежки на твоем рту, — буркнула она так же тихо.
Уголки губ Хока поползли вверх.
— А у тебя нет.
— Что?!
— Не застегнуто.
Энджел посмотрела вниз и обнаружила, что Хок говорил правду. В спешке она забыла о «молнии» на джинсах, и теперь через узкую щель проглядывали оранжевые шелковые трусики.
Смена ролей в этой известной ситуации с незастегнутой «молнией» моментально погасила раздражение Энджел.
«Может быть, Дерри и прав, — подумала она. — Грубоватый, неожиданный юмор Хока в конце концов начинает мне нравиться».
По-прежнему улыбаясь, Энджел спокойно застегнула «молнию», затем повернулась к плите и принялась разбивать яйца над сковородкой.
Хок наблюдал, как Энджел готовит омлет, отметив про себя, что у нее явно богатый опыт в кулинарии. Это не удивило его; мужчины любят, когда их ублажают, а Энджел, безусловно, принадлежала к той породе женщин, которые считают, что противоположному полу следует угождать.
Прихлебывая кофе, Хок гадал, каким образом она еще угождает мужчинам. Эта мысль мгновенно возбудила его, но он заставил себя отвлечься, зная, что его любопытство не может быть удовлетворено в ближайшее время.
Энджел, как самка, которая наслаждается преследованием, то будет отбегать от него в сторону, то возвращаться, дразня его и оставаясь вне пределов досягаемости. Впрочем, это не особенно его волновало — подобное поведение делает еще более сладостным неизбежный финал.
Легкая добыча не стоит усилий.
Хок молча ел нежный, тающий во рту омлет. Булочки оказались удивительно мягкими, а варенье имело вкус фруктов, а не сахара.
За окном забрезжила заря, колышущиеся тени понемногу исчезали. Хок слышал тихие звуки утренней трапезы — серебряные вилки легонько клацали о тарелки, потрескивали стулья, шаги Энджел приближались и удалялись, когда она отходила к плите.
Тишина и спокойствие этого утра каким-то образом проникли через защитные барьеры Хока. Слишком давно он не завтракал в такой обстановке.
Обычно по утрам он бывал один, а порой рядом оказывалась очередная женщина, которая говорила без умолку, выплескивая из себя слова в тщетной попытке заполнить пустоту, неизбежно возникающую наутро после окончания охоты. Подобная отчаянная болтовня оставляла Хока равнодушным, но сейчас ему было удивительно приятно находиться рядом с людьми, которые ничего от него не требовали.
