Татьяна Дубровина - Обмануть судьбу
Ванечка оставил в покое Микки-Мауса.
— Сережа, а мы куда?
— Куда глаза глядят. Гуляем пока.
— А куда твои глаза глядят?
— Да так… Вперед.
— Просто та-ак? — разочарованно протянул мальчик. — Ну не-ет. Это неинтересно, Тараканище.
— А куда интересно, рыжий?
— В «Детский мир», усатый!
Сергей поежился:
— Там я уже сегодня был.
Ваня деловито спросил:
— Ну и что там продавалось?
— Да ерунда одна. Маска была, резиновая.
— С клыками?
— С клыками.
— И ты не купил?
— Да она… дорогая.
— А-а, — понимающе протянул Ваня. Он хорошо знал это слово: «дорого». Катя всегда еле дотягивала до зарплаты, часто влезала в долги. Лишь в последнее время, когда устроилась в обменный пункт, они стали жить получше. Но все равно впритык. Но хоть еда и одежда Ванечке уже не составляли неодолимой проблемы. И как бы символом новой, безбедной жизни была вот эта куртка с ярким Микки-Маусом на спине.
Екатерина радовалась новой, случайно подвернувшейся работе:
— Вот уж повезло так повезло! Теперь заживем!
Вот тебе и «зажили». Вот тебе и «повезло». Как же это так, Катя, Катенька?
Сергею хотелось завыть, запричитать, как причитают деревенские бабы: на кого же ты Ванюшеньку остави-ла-а?!
И вдруг показалось, что в ответ прошелестело — не то во встречном ветерке, не то в шуме автомобильных покрышек: «На тебя, Сережа. На кого же еще?»
И вправду: больше не на кого. Ни родственников, ни близких в Москве у Кати нет.
Постойте-постойте… Как это — нет?
А Катин жених, Юрий Варламов?
Он ведь Ванечку усыновить хотел. Человек он положительный, спокойный, о мальчике позаботиться сумеет. По крайней мере, первое время, пока…
Пока Сергей вынужден будет скрываться. А скрываться придется, это несомненно. И вновь объявиться можно будет лишь тогда, когда разыщут настоящих преступников.
А разыщут ли их, настоящих? И вообще, станут ли их искать? Ведь в руках у милиции только одна-единственная ниточка, которая ведет к нему, Сергею Грачеву. И все конечно же уверены, что именно он и есть самый настоящий преступник.
Ладно, поживем — увидим. Сейчас необходимо решить ближайшую, самую насущную задачу — пристроить ребенка.
— А давай-ка, рыжий ты мой Таракашечка, махнем в гости к дяде Юре. Согласен?
— Ее, оф кос, — тут же перестроился на английский язык Ваня. — Дядя Юра накормит нас ананасом. Вместо ужина.
— Почему ты так решил?
— Знаю, — уверенно заявил Ваня. — У него целый склад ананасов. Ему их девать некуда.
Это была особая история, приводившая Катю в восторг. Снова и снова пересказывала она ее Сергею: «Юрик такой внимательный! Когда мы только познакомились, я ему сказала, что с детства не пробовала ананасов. Случайно обмолвилась. А он, представь себе, запомнил! И с тех пор в каждый свой приход приносит по ананасу. Каждый раз, ты представляешь?»
Зеленые верхушки от съеденных тропических фруктов Катя не выбрасывала. Она сажала обрезки-пальмочки в баночки с водой, как луковицы, и они всем на удивление давали корни. Весь подоконник в кухне Семеновых был уставлен этой редкостной рассадой.
— Говорят, через пятнадцать лет на стебле созреет новый плод, — торжествовала Катя, заботливо подливая воду в банки.
— Всего каких-нибудь пятнадцать лет, это же рукой подать, — поддразнивал ее Сергей.
— А что, — не обижалась Екатерина. — Как раз к Ванькиной свадьбе. Во стол будет!
— К тому времени у тебя не то что на стол — целая плантация будет.
— Вот и хорошо. Открою магазин.
— Возьмешь меня продавцом?
— Разве что грузчиком.
— А зарплата?
— Да уж побольше накину, чем в твоем НИИ.
Катя-Катюша, добрая рыжая девчонка. Не пировать тебе на Ванечкиной свадьбе. Да и на своей тоже.
Вот проблема: сообщать Варламову о Катиной гибели или нет? С одной стороны, жених, конечно, должен узнать обо всем сразу же и из первых уст. С другой — а вдруг он проболтается ребенку? Или, чего доброго, раскиснет, впадет в транс. Или ринется в милицию. Или в морг — чтобы увидеть Катю, попрощаться с ней.
Лучше, наверное, не говорить. Придет время, сам узнает. А, собственно, от кого? Они ведь не зарегистрированы, и юридически он Кате никто. Посторонний человек. И следователям, которые поведут дело, не придет в голову с ним связаться.
Скорей всего, его просветят сердобольные Катины соседи, когда ничего не подозревающий, полный предсвадебных надежд жених будет тщетно давить кнопку звонка, держа под мышкой очередной ананас. И лишь потом заметит, что дверь квартиры Семеновых опечатана.
Сергей представил себе, как вспыхнут в смятении серые глаза Юрия, обычно такие надменно-холодные. Ему стало жаль этого человека, овдовевшего прежде женитьбы. Хотя жалеть-то, конечно, стоило в первую очередь себя…
И все же: рассказывать Варламову о трагедии или не рассказывать? Сергей так и не решил, какой вариант лучше.
Ванечка оборвал его размышления, дернул за рукав:
— Усатый, а усатый! Чего молчишь? Петь давай!
Что ж, петь так петь. Как говорится, легко на сердце от песни веселой. А на сердце ох как тяжело…
И они заголосили вразнобой — это у них называлось «на два голоса»:
Ехали медведи
На велосипеде.
А за ними кот
Задом наперед.
А за ним комарики
На воздушном шарике.
Зайчики в трамвайчике,
Жаба на метле…
— Ну а мы-то с тобой на чем поедем? — прервал пение Сергей, испугавшись, что они обращают на себя внимание прохожих.
Прохожие действительно оборачивались им вслед — но добрыми, посветлевшими лицами. Думали, наверное: как хорошо, когда отец и сын дружны. Если бы они знали, что с сегодняшнего дня у этого горластого малыша нет не только отца, но и матери. Теперь он круглый сирота. Сирота.
— А мы поедем на метро, — сказал Ваня. — С пересадкой. Сережа, дашь мне опустить твой жетончик? А то меня так пропускают, бесплатно. — Он обиженно засопел. — Говорят, еще маленький. А я хочу с жетончиком, там тогда огонек зажигается.
— Да у меня проездной. Ну ладно, куплю тебе жетон. Эх, мне бы твои заботы, рыжий.
— А я знаю, до какой нам станции. «Перово». Мама говорит, это от слова «перо». Перо жар-птицы, птицы счастья. Когда мы к дяде Юре ехали, она всю дорогу пела: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…»
Ванечка так и пел всю дорогу до станции «Перово». Ему было хорошо. Он предвкушал ананасный ужин.
Сергей же втягивал голову в плечи каждый раз, когда на платформе появлялся человек в милицейской форме.
