Ольга Горовая - Ночи и дни
Глава 3
"Триумфальная арка" крайне неуместно смотрелась в углу кабинета. Ему стало стыдно, хоть никто и не видел. Грех было разбрасываться книгами при том, как мало их имелось в библиотеке. Следовало лучше контролировать себя. Да, только... Резко выдохнув, Тимофей с силой зажал пальцами переносицу, пытаясь убедить свой организм, что не ощущает противной, мучительной головной боли. Посмотрел на часы -- три пополудни. Еще час. Час. Он выдержит, гори оно все огнем! Выдержит и только потом пойдет домой. Медленно. Рассматривая каждый чертов листик по дороге. Несмотря на то, что тянуло рвануть прямо сейчас, закрыв здесь все. Сделав глубокий вдох он заставил себя встать и прошел по кабинету в противоположный угол. Присел на корточки у книги, лежащей вверх тормашками на полу. Ему казалась забавным читать этот роман. Он даже не мог сосчитать, сколько именно раз его перечитывал. Врач, находящийся там, где в принципе хотел, но не имеющий права заниматься тем, что было смыслом его жизни -- они с героем были полными противоположностями в этом вопросе. Но не во всем остальном. В отличии от героя книги Ремарка Тимофей мог и занимался медициной. Собственно, только это и помогало ему еще держаться. Место... место же было вовсе не тем. Но Тимофей научился делать вид, что ему уже не важно. И даже поверил себе. Ему все уже было давно и глубоко безразлично кроме времени с восьми до четырех, когда он сидел в амбулатории. Больше всего Тимофей ненавидел ночи. Иногда даже специально не уходил домой, зная, что не стоит. Лучше тут пересидеть, переждать на кушетке. Теперь же... смирился и махнул рукой. Кому какое дело, в конце концов? Да и разницы никому нет. Лишь бы он мог вовремя оказать помощь тому, кто будет нуждаться. Поднявшись, он аккуратно расправил страницы и закрыл книгу. Зря. Не стоило так реагировать и срываться. Ну и что, что появилась эта ... Александра? Что это меняет? Но он занервничал. Не потому, что вспомнил ее. Нет. Не тогда. Не сразу. Просто она наступила на слишком зыбкую почву и задела рану, которой видимо, не суждено затянуться. Девчонка. Взрослая женщина, а смотрит, словно девчонка. Совсем как тогда на него смотрела. Он только по этим глазам и вспомнил, кто же она такая и когда у нее преподавал. И сейчас Тимофей каждую ее мысль мог увидеть в глазах, как когда-то, когда говорил ей об измене жениха, а она не верила, не хотела. Ей было больно. А сегодня стало больно ему. Потому что в этих светло-карих глазах он увидел свой портрет, увидел, что она не пропускает ничего, читал каждую мысль. И неодобрение его неряшливого вида, осуждение при виде измятой, несвежей одежды, и удивление, когда Семен Петрович отчитывался о самочувствии, а она поняла, что это он, Тимофей делал операцию. Хмыкнув, он аккуратно, тщательно продуманным движением отложил книгу и сжал пальцы в кулак. Отошел к двери и осмотрелся, постаравшись окинуть ситуацию и помещение отстраненным взглядом. Тимофей давно не волновался ни о чем. Ни до того, где живет, ни до того, в каких условиях работает, ни до того, как он выглядит -- ему не имелась дела. А вот сегодня что-то, сильно напоминающее стыд, слабо дрогнуло в душе. Сколько же лет прошло? Девять? Десять? Тогда он в жизни бы не пришел на работу в помятой водолазке, которую не стирал уже почти неделю. Он бы тогда, вообще, ни в чем кроме костюма с галстуком в отделение не вздумал бы явиться. И только гладко выбритым. Тимофей гордился тем, кем был. Тогда гордился. Хмыкнув, он подошел к окну, не надеясь увидеть там что-то интересное, просто заставляя свое тело двигаться, действовать, чтобы не зацикливаться на раздражении и всем, что всколыхнулось в душе. Он бы и не вспомнил ее. Александра... Тьфу, ты! Как же ее фамилия была? Не Семченко, точно не Семченко -- это по тому придурку. А девичью фамилию вспомнить не получалось. Ну... леший с ним. Не помнит, и не надо. Тимофей постучал по гранитному подоконнику пальцами. А потом со всей дури хлопнул ладонью. Надо было успокоиться и не думать о прошлом. Только мысли уже начали хаотично перескакивать с одной на другую. Он не мог вспомнить все, что-то навсегда потерялась, стерлось из памяти за ненадобностью, как и фамилия этой Александры. Но что-то мелькало отчетливо, как тот момент, когда он зашел в холл главного корпуса университета и увидел большую фотографию молодоженов и витиеватое, красивое поздравление от всего коллектива новым сотрудникам и аспирантам с таким важным событием в их жизни. Помнил, как остановился тогда, посмотрел на счастливое лицо этой девчонки и ехидно улыбнулся. Помнил, как в чем-то даже пожалел ее. Она стоила большего. Не того, кто считал ее глупей и чуть хуже себя. Не того, кто из-за мелочного укола для своей раздутой гордости бежит в отместку изменять с первой попавшейся под руку. Но что поделаешь, часто вот такие, хорошие, умные и верили не тому, или надеялись, что все пройдет, обойдется. Тимофей попытался открыть ей глаза несколько недель назад. Не из злобы или издевательства. Просто она ему тогда понравилась. Александра Олеговна была хорошим человеком, и врачом должна была стать великолепным, он уже умел видеть эти качества в сотнях студентах, проходивших через его кафедру. Она могла бы найти лучшего, как казалось Тимофею. Но предпочла обмануться и верить в тот образ жениха, который, похоже, придумала себе сама. Что ж, ее проблемы. Насколько Тимофей помнил, тогда он пожал плечами и отошел, всего лишь мимолетно оглянувшись на фото. Все-таки, невеста была красива, с этим не поспоришь. Удивительно счастливой, сияющей и чистой. На нее хотелось еще раз посмотреть. Что ж, теперь они квиты, похоже. Сегодня она испытала снисхождение и некоторое ощущение преимущество перед ним. А говорят -- в мире нет справедливости. Он получил по носу за то, что и сам считал себя лучше и умнее. Казалось бы, после всего, этот "щелчок" он не должен был и заметить. Ан, нет, задело. Задело так, что зашвырнул книгу черти куда в очередном приступе злости и ярости на все и себя в первую очередь. Размяв шею Тимофей отошел от окна и решил выйти во двор. Он не пойдет домой. Не сейчас еще. Просто постоит на крыльце. Сейчас Тимофей жалел о том, что разрешил уйти и Кузьминичне, пожилой лаборантке, и Ларисе Федоровне, не менее пожилой, но еще очень бодрой медсестре. Тем не терпелось засадить огороды, чтоб не хуже, чем у соседей было, не меньше. А теперь -- один на один с собой, Тимофей жаждал общества хоть кого-то, чтобы не сорваться. И в то же время, не хотел видеть ни одной живой души. На улице оказалось лучше. Легкий ветерок бодрил, донося запахи пробивающейся травы и распустившихся первоцветов. В городе он и не заметил бы этого. А здесь -- уже втянулся, научился ценить. Недалеко, через три дома, закудахтали чем-то всполошенные куры и пару раз вяло тявкнул пес. Это у Федоровны. Бас Пирата он уже и с закрытыми глазами узнавал. Проклятая псина завела привычку оглашать окрестности воем в два-три часа ночи. Впрочем, чаще всего Тимофей еще не спал и собака ему не мешала. По селу приглушенно разнесся колокольный звон. Опять Николай за свое. Тимофей усмехнулся. Их священник не на шутку увлекся идеей поучаствовать в соревновании звонарей и теперь отчаянно тренировался едва ли не каждую свободную минуту. Сегодня у Кольки уже лучше получалось, не мог не отметить Тимофей. Месяц назад все предпочитали захлопывать окна и затыкать уши. А сегодня... Тимофей оперся спиной на дверь и закрыл глаза, вслушиваясь в колокольный перезвон. Сейчас ему даже стало легче. Что-то скрученное и сжавшееся отпустило внутри. Даже стыд ушел и немного утихла старая боль, обида. Не на эту девчонку. Она его поверхностно зацепила своим изучением. На все остальное. Колокола продолжали звенеть, а Тимофей не торопился возвращаться в кабинет, так и стоял на крыльце и слушал. Мелькнула и исчезла мысль сходить к Николаю, постоять рядом, поговорить ни о чем, послушать об этом его конкурсе. Только тот ведь не дурак, заметит что на уме у Тимофея, по глазам поймет. Начнет опять свои наставления читать. Хоть и сам понимает, что грызет друга. Но такова его обязанность и святой долг -- наставлять людей на путь истинный. Да, вот беда, не хотел туда Тимофей, на путь этот. И был благодарен, что чаще всего Колька молчал или поддерживал незначительную беседу. Хороший он, все-таки, хоть и придумал себе такое занятие -- то священником стал, то колоколами народ мучает. Звон медленно угасал, словно растворялся в теплом весеннем воздухе. Тимофей открыл глаза с некоторым сожалением. А ведь стало легче, все же. И домой уже не так тянуло. Да и голова больше не трещала по швам. Постояв еще пару минут на улице, он развернулся и пошел назад, в кабинет, уже не уверенный что пойдет домой ровно через час. Может посидит подольше. В пятый раз за последние десять минут обойдя свой новый дом, Саша четко поняла -- дело плохо и некуда оттягивать. Надо что-то делать! Время-то шло к вечеру. А у нее ничегошеньки не было! Ну, то есть, не совсем. Но... Попытавшись собраться с мыслями Саша буквально рухнула на единственный табурет, стоящий у старого стола, покрытого вытертой, местами порванной клеенкой. Итак, если провести инвентаризацию -- Саша оказалась счастливой хозяйкой небольшого трехкомнатного дома с кухней, отдельным помещением, в котором она заметила узкую, выщербленную чугунную ванну и, (о чудо!), даже с туалетом. Правда, о канализации речи не шло, но Семен Петрович заверил ее, что они тут люди не дикие и очищают выгребные ямы специальные службы регулярно за очень умеренную плату. Одной проблемой и страхом меньше. Кроме помещения у нее так же имелся вот этот табурет, на котором Саша сейчас сидела, стол, раковина, старенький холодильник, вроде бы работающий. Во всяком случае он громко дребезжал уже полчаса, с тех пор как она его включила в розетку. Помимо всего этого к дому прилагалась кровать с провисшей едва ли не до пола панцирной сеткой, шкаф -- ровесник холодильника, какая-та пыльная тахта и телевизор, еще ламповый и уже совсем не работающий. Но проблема состояла не во всем этом, а в том, чего Саша на данный момент не имела. Время шло к четырем вечера, а у нее не было ни матраса, ни постельного белья, ни подушки. И если посуду ей пообещал одолжить на пару дней Семен Петрович, пока Саша свое не привезет или новое не купит, то с постелью... Резко поднявшись со своего табурета Александра решила, что делу сидением не поможешь. Необходимо было выяснить, где здесь ближайший магазин и можно ли там сейчас купить необходимые вещи. Почему-то у головы она это выяснить забыла -- привыкла к тому, что в городе всегда полно супермаркетов, торгующих всем подряд, к тому же, часто круглосуточных. А раз уж Саша пообещала завтра быть в амбулатории к восьми, значит решила остаться. И стоило быстро придумать, как достать все необходимое для того, чтобы не провести ночь на полу. На полдороги к выходу Саша вспомнила об обещании позвонить родителям. Выбрав в списке телефон матери, она коротко отчиталась о своем приезде, сказала, что уже познакомилась с начальством и все куда лучше, чем можно было ожидать. А потом, сославшись на необходимости обустраиваться, быстро оборвала звонок. Разумеется, это не избавит ее от долгих и выматывающих последующих разговоров с родителями, особенно с отцом, но временно даст передышку. После этого Саша вышла во двор и осмотрелась. Ее "хонда" стояла посреди спорыша, подорожника и "пастушьих сумок", и как ни странно -- Саша даже понравилась такая картина. Она всегда мечтала о газоне из травы перед домом, ну и что, что пока это оказался газон из сорняков? Так даже оригинальней. Правда забор и ворота оказались совсем шаткими. Дерево, за которым долго не было ухода начало дряхлеть, да петли стоило бы смазать. Однако она понятия не имела, как это делать, а потому решила пока сосредоточиться на насущных проблемах. По обе стороны от ее дома располагались точно такие же хаты. Где-то красивее, ухоженные побольше, а кое-где, судя по всему, и вовсе заброшенные. Справа и немного наискось от ее дома, насколько Александра поняла из объяснений Семена Петровича, стоял дом Кузьминичны, той самой лаборантки. Саша даже видела ту из окон своей спальни. Пожилая женщина в окружении семьи, очевидно, бодро перекапывала приличный по размерам огород. И откуда только у людей столько энергии? Самой Саше, несмотря на приличную разницу в возрасте, хотелось свалиться и проспать как минимум сутки. А тут -- пенсионерка так рьяно картошку садит. За домом лаборантки, дальше по улице тянулись другие хаты, с хозяевами которых Саше еще только предстояло познакомиться. По левую сторону, немного на отшибе от остальных, в подножии невысокого холма стояла самая старая хата на этой улице. Как объяснил ей голова -- ту выстроил некий Семеныч, который скончался в одиночестве еще лет двадцать назад, а его дом перешел в ведомость райсовета. И отчего-то, по непонятной для самого головы причине, именно этот дом попросил Тимофей Борисович, когда приехал в Андреевку. "Хотя уж она-то, Александра Олеговна, может не сомневаться, он сам, лично, предлагал такому специалисту куда лучшие варианты", несколько раз заверял ее голова. Но с Першиным не поспоришь, себе дороже выйдет. Саша, в общем-то, и не сомневалась. Ей так же не было понятно, что могло заставить человека выбрать такой дом -- тот смотрелся мрачноватым и гнетущим, словно наполненным не очень хорошими... силами?Духами? Мыслями? Чем-то неуловимым, но вызывающим дрожь по спине и какое-то зябкое желание поежиться. Да и наполовину засохшая старая ива, растущая во дворе, не добавляла в вид ничего позитивного. Одну из стен дома пересекала приличных размеров трещина и ту даже не пытались заделать. Забор около той хаты выглядел не лучше, чем и ее собственный, а ведь Тимофей Борисович провел здесь уже несколько лет. Да и сам дом.... ну не выглядел он обжитым и ухоженным. Хотя, то же самое можно было сказать и о ее главвраче. Правду говорят, что дом -- отражение нас самих же. Два отшельника, если можно было так говорить о жилище. Причем, оба, судя по всему, сторонились даже друг друга. Не громкое покашливание, долетевшее с другой стороны улицы, заставило Сашу встрепенуться. Она осознала, что уже минут семь стоит и просто смотрит на дом Тимофея Борисовича. Тьфу, ты. Ведь еще куча дел. Встряхнувшись, словно старалась сбросить липкие нити паутины, протянувшиеся к ней от того мрачного дома, Саша повернулась в сторону, откуда донесся шум. Вся улица выглядела не очень оживленной. Если соседи и проявляли интерес к новому доктору -- то делали это тихо и, вероятно, через окна. Или же им и вовсе не до того сейчас было. Саше, вообще, казалось, что все вокруг охвачены каким-то маниакальным стремлением упасть на огородах от истощения. Выросшей в городе, до кончиков ногтей поклоннице качественного асфальта -- Александре подобное стремление было совершенно непонятно. Однако, как и в начале сегодняшнего дня, она нуждалась в совете местных. Потому направилась туда, где кто-то суетился, продолжая покашливать. Аллергия? Туберкулез? Астма? Сердечная недостаточность? Она не была бы врачом, если бы мозг тут же не принялся анализировать причины этого кашля. Пройдя три двора Саша остановилась у невысокого сетчатого забора, за которым пожилая, лет семидесяти на вид бабушка, копошилась на небольшой грядке среди пробившихся цветов. Саша понятия не имела, как называется инструмент, которым та бодренько выпалывала сорняки, но ее впечатлила бойкость женщины. - Добрый день, - поздоровалась Саша, стараясь перекрыть вялый лай собаки, немного всполошившейся при ее появлении у забора. - Тихо, паразит! - шикнула старушка на пса, после чего повернулась к Саше. - Добрый. Ты к кому, дочка? Или заблудилась? - она вновь вернулась к своим цветам. - Да, нет, я теперь ваша соседка, - Саша махнула в сторону своего нового дома. - Врач, меня к вам в амбулаторию прислали, Александра Олеговна, - представилась Саша, вызвав куда более пристальное изучение со стороны бабушки. - В амбулаторию? - старушка отложила свой инструмент и кряхтя распрямила спину. "Не врал голова, точно у них скоро наплыв пациентов с радикулитом будет", мимоходом отметила Саша, ощутив некоторую неловкость от того внимания, с которым бабушка ее разглядывала. - Тимофею помогать будешь? - с какой-то странной задумчивостью, ворчливо спросила женщина, растирая поясницу. - Это правильно, ему помощь нужна, - добавила она, но таким тоном, что Саша засомневалась в хорошем отношении своей собеседницы к Першину. Может та от характера ее главврача пострадала? - Да. Вроде того, - неуверенно кивнула Александра. - Буду помогать ему лечить вас, - попыталась перевести она все в шутку. - Лечить? - старушка лукаво улыбнулась, все еще внимательно глядя на нее. - А тебя кто полечит? - с вопросом кивнула она головой. Саша растерялась. Она ничем и не болела. Может устала только после всего, что пережила за последние недели, вымоталась. Наверное, это видно по ней, небось и круги под глазами, и щеки запали, да пообедать Саша часто забывала, не хотелось из-за нервотрепки и судов. И сегодня кроме печенья еще ничего в рот не брала. И ведь не хотелось, что самое плохое. - Да, я устала, просто, с переездом, - постаралась увильнуть Саша. - В жизни много нового, непривычного. - Устала, - кивнула бабушка и подошла ближе, почти впритык, между ними теперь только забор и стоял. - То, что устала -- я вижу. Тебе бы, дочка, выспаться надо. По-настоящему выспаться. А там и жизнь веселей пойдет, - глубокомысленно заметила старушка. Саша не удержалась, улыбнулась. - Да, я, собственно, потому и пришла к вам, - попыталась вернуться она к цели своего появления. - Мне Семен Петрович дом выделил, а вот ни матраса, ни постельного белья, ни подушки -- нет. Не подскажите, где у вас это все купить можно? А то придется мне на полу сегодня спать или в машине, - невесело констатировала Александра. Бабушка вздохнула. - Что ты, деточка, такое у нас только по выходным, на базаре купить можно, - покачала она головой. Сашу не устраивала такая перспектива. Сегодня же только вторник! - А магазины? - растерянно проговорила она, пытаясь быстро придумать хоть какой-то выход. - Магазины у нас продуктовые, дочка, - старушка задумчиво покачала головой и начала покусывать губы. - Да и те, до шести работают, ты смотри, купи себе чего-то на ужин, - почти повелительно проговорила старушка. - Ну, и еще один скобяной есть, где болтики всякие и железяки. Но тебе от от них проку сейчас нет. - Нет, правда, - повторила Саша, понимая, что предстоящую ночь действительно может довестись провести то ли в машине, то ли на тахте. - Спасибо, - растерянно поблагодарила она бабушку и повернулась, чтобы отойти. - Я пойду, наверное... - Подожди, - бабушка вдруг цепко ухватила ее за руку. - Меня, кстати, Никитичной кличут, - вдруг ввернула бабка. - А ты, Олеговна, не торопись. Растерявшись, Саша даже не обратила внимания на обращение, хотя ее всегда коробило, если ее звали только по отчеству. Саша не была всего лишь дочерью отца. Она и сама по себе что-то представляла. - Подожди, Александра, - будто поняв ее мысли, повторила Никитична. - Знаешь, что? Сходи-ка ты, и правда, в магазин, он через две улицы, а то тебя ветром унесет, а нам врачей не хватает, - бабушка тепло ей улыбнулась. - А насчет кровати. Ванька-паразит! - вдруг закричала Никитична, повернувшись к своей хате. Саша аж подпрыгнула. Ну и голосок у ее соседки. Из дверей дома показался заспанный парень лет семнадцати. Судя по всему, к нему и обращалась Никитична. - Это мой внук. Старший, - уже к ней обернулась старушка. "Что-то у нее и собака, и внук -- все паразиты", мелькнула у Саши веселая мысль. - Ванька, - Никитична грозно нахмурилась, глядя на зевающего внука. - Это наш доктор новый, Александра Олеговна, в доме, что на краю улицы, жить будет, - проговорила Никитична так, словно это ее, Саши дом, а не хата Тимофея Борисовича стоял на улице последним. Александре это показалось странным. - Доктор сейчас в магазин пойдет, а ты ей, как вернется, отнесешь матрас, подушку и белье, я дам, - велела старушка слушающему внуку. - У меня есть комната пустая, - она опять повернулась к Саше, чью руку так и не отпустила. - Там кровать пылится. Этот паразит сейчас выбьет матрас, мне ни к чему, а вам пригодится, - Саша не понимала, по какому принципу она обращалась к ней то на "вы", то тыкая. - А как себе уже купите, что понравится, отдадите. - Ой, спасибо огромное, - испытывая и правда искреннюю благодарность, ответила Саша. - Спасибо, - повторила она. - Да, не за что, деточка. Мне-то не сложно, - отмахнулась Никитична. - Ты только заходи ко мне, иногда, посидим, поболтаем, по-соседски, - подмигнула она ей. - Оно-то всегда интересно, что в мире нового. Расскажешь старухе, что, да как. А то Тимофей наш -- гордый, ни ногой ко мне. Не верит, - Никитична непонятно хмыкнула. - Только через забор о здоровье и спрашивает, да к себе, в амбулаторию зовет. Заходи, - старушка отпустила руку Саши, легко пожав напоследок. - Может я и еще чем-то помогу. Кто знает? - пробормотала она, подняв с земли свою то ли сапку, то ли тяпку. Испытывая некоторую неловкость, потому как не до конца разобралась в ситуации, Саша прокашлялась. - Эм, да, хорошо, - согласилась она, наблюдая как Никитична вернулась к прополке. - Зайду обязательно, - ей и самой хотелось бы побольше узнать о новом месте жительства. - Спасибо, - еще раз поблагодарила она. Но Никитична уже только отмахнулась. - Через две улицы, - напомнила она Саше в спину. Видно, чтобы та не забыла зайти в магазин. Решив, что совет уместный, двумя оставшимися печеньями она сыта не будет, Саша пошла искать себе ужин. Он и не думал, что сумеет настолько задержаться в амбулатории. Выключив свет в коридоре, Тимофей тщательно закрыл замок на двери и проверил все ставни на окнах. Вроде и красть нечего здесь было, да все равно бывали прецеденты, когда особо нуждающиеся в средствах на "еще один стаканчик" покушались на ветхий автоклав или металлические шкафчики. Пока Тимофею удавалось сохранить свой нехитрый скарб в неприкосновенности. Впрочем, он не знал, будет ли так всегда. Не знал, что принесет следующий день, уже не строил планов и не загадывал. Хоть бы сегодняшний вечер дожить, да с ночью справиться. Итак, семь вечера, а он только выходит. Своеобразный рекорд для последних месяцев. А за все следует благодарить всю ту же Александру Олеговну, его нового врача. Правда теперь не потому, что разозлила, а потому, что вызвала много вопросов, когда Тимофей остыл достаточно, чтобы задуматься. Хмыкнув, он спустился по ступеням крыльца и медленно пошел в сторону дома, стараясь глубоко дышать. Свежий воздух полезен, как и пешие прогулки, да, к тому же, прекрасно убивают время. Только вернувшись днем в кабинет и усевшись снова за Ремарка Тимофей понял, как мало поинтересовался причинами появления Семченко здесь. Не то чтобы это имело значение... Однако, имея свой собственный невеселый опыт, он задался вопросом, что делает здесь эта женщина, явно не бедная, судя по одежде и сдержанным, дорогим украшениям? Где ее муж, хоть и придурок, но сын профессора, который вряд ли захотел бы перебраться в село? Да и сама Александра Олеговна, насколько помнил Тимофей, была дочкой уже его преподавателя по акушерству. С чего это профессор отпустил свою единственную дочь сюда? Не имея возможности удовлетворить любопытство, и даже удивившись тому, что то внезапно проснулось, Тимофей обратился за помощью к единственному, имеющемуся у него источнику информации о новой сотруднице -- документам, которые та оставила. Однако ни трудовая книжка, ни множество сертификатов и свидетельств об окончании различных специализаций и курсов не помогли ему разобраться. Наоборот, добавили еще вопросов и больше запутали. Оказалось, что изначально Александра Олеговна специализировалась на акушера-гинеколога и даже отработала по специальности пять лет. Ее выбор был вполне понятен Тимофею, учитывая родословную Александры. А вот отчего после она вдруг уволилась из ведущего роддома областного центра и сменила специализацию, причем на терапию, полностью порвав с хирургией -- было совершенно не ясно. Если люди и понимали, что выбрали не свою стезю, то не так же поздно? Не после того, как защитили первую категорию вне планово? Нет, он не сомневался в ее квалификации терапевта, и тут категория говорила сама за себя, ту не давали за связи и красивые глаза. Но что же заставило человека так круто поменять поле деятельности? Над этими вопросами Тимофей и просидел до семи, то так, то эдак вертя ее документы и рассматривая фотографию в сертификате врача-специалиста. Эту девочку он помнил, именно такую. У нее он и вел хирургию. И, кстати, глаза у Александры Олеговны и правда были красивыми. И тогда, и сейчас. Только теперь стали совершенно другими. Не хуже, настороженней и отрешенней. И взгляд смотрел иначе. В принципе, Тимофей догадывался, что ее изменило. И почему-то задумался о том, сколько еще людей, которых он знал или видел мельком когда-то, жизнь изменила и побила за эти десять лет? Сумел ли хоть кто-то из них добиться того, о чем мечтал в юности? Или, подобно ему самому, да той же Александре Олеговне -- они оказывались вовсе не в том месте, в котором видели себя? Получили не тот итог, на который рассчитывали? На ум пришел Коля, хоть Тимофей познакомился с ним уже переехав сюда. То же ведь, натерпелся, пережил такое, что и говорить чаще всего не хочет, старается не вспоминать, но смог в какой-то степени найти мир в душе, стал священником, другим пытается помогать. Тимофей не совсем понимал выход Николая, наверное потому, что в какой-то момент потерял во многое веру, им в доброту Бога в том числе. Но в какой-то степени считал выбор Николая победой над жизнью. Тот сумел встать, преодолел самого себя в первую очередь. Сам Тимофей пока не был уверен, что сумеет поступить похоже. Да и не видел смысла. Благородных целей в его жизни не было. Разве что медицина, которая давно стала не профессией, а жизнью. Так он и сейчас людей спасал, что же менять? Для чего, коли всех и так все устраивает? Тимофей даже не замечал дороги, по которой шел, машинально кивал встречающимся людям, зная, что те давно привыкли к его отстраненному поведению и перепадам настроения. Он их лечил и все, за любезным и приветливым общением к нему не обращались. Подумал, что стоило бы зайти в магазин, хоть чего-то купить съестного. Но так и не пошел, решил, что еще один ужин из вареной в мундирах картошки его не убьет. Почти дойдя до своего дома он вдруг остановился, привлеченный непривычным зрелищем света в окне соседней хаты. Вот, значит, куда поселили Семченко. Мог бы и догадаться, самая приличная из свободных хат здесь. Но почему-то удивился, да и непривычно было смотреть на дом, который пустовал столько лет. Во дворе стояла машина. Хорошая, "хонда", наверняка автомат. Тимофей любил хорошие машины. Только, если Александра Олеговна собиралась и дальше ездить -- ту ей придется поменять на что-то гораздо проще и куда более приспособленней к их дорогам. Этот современный, красивый и явно дорогой автомобиль недолго в Андреевке протянет. Оторвавшись от изучения машины, он снова глянул на дом. Каким-то невероятным образом за те несколько часов, которые прошли с ее приезда, Александра Олеговна умудрилась вымыть окна, выстирать занавески, оказавшиеся белыми, а не коричнево-серыми, какими их видел Тимофей все это время. В светлом прямоугольнике окна смутно виднелся размытый силуэт небольшого букетика каких-то цветов на подоконнике. Дом казался почти уютным и, странное дело -- уже обжитым. И как женщины умудрялись это делать? Он понятия не имел. Легкий ветер донес до него давно забытый запах чего-то слишком вкусного. Тимофей даже не сразу понял, что пахнет все той же картошкой, только жаренной, да с мясом. Черт, он и забыл, что еда может иметь вкус и запах. Поглубже вдохнув, Тимофей задумался, не пожарить ли и ему свою картошку? Но лень было утруждаться. Да и ради чего? Ради себя? Он этого не стоил. Неопределенно хмыкнув, Тимофей перевел глаза на свой собственный дом. Тот встретил его привычным отчуждением и темнотой. Несмотря на весь рационализм и атеизм, за который не раз ему влетало от Кольки, Тимофей мог бы поклясться, что у его дома есть характер -- отвратительный, прижимистый и вредный. Тот порой напоминал ему высушенного, сморщенного старика, ненавидящего всех вокруг. Пропитанного этой злобой. Даже Тимофей это ощутил, едва увидел дом. Неудивительно, что и большинство местных, еще помнящих прежнего хозяина, крестились, проходя мимо, и без надобности старались не смотреть на этот отшиб, не то, чтоб подходить. А это полностью устраивало Тимофея. Они с домом нашли общий язык взаимной неприязни и полного безразличия к судьбе друг друга. И потому неплохо уживались на взгляд Тимофея. Еще раз глубоко вдохнув ароматных запахов, что напомнило ему одну из историй Омара Хаяма, о бедняке, евшем черствый хлеб "с запахом" жарящегося мяса, долетавшим из корчмы, он покачал головой и пошел дальше. Еще предстояло приготовить собственный ужин и придумать, чем занять ночные часы, чтобы те пережить. А может и не ломать голову, поддаться, махнув на все рукой.
