А после они... (СИ) - Резник Юлия
Не без труда соскребаю себя с кровати. Переступаю через сбившиеся в канат простыни и вот тут вспоминаю, да… Что же мы вытворяли.
– Боже мой, боже мой, боже мой… – повторяю, кутаясь в шелковое кимоно. Первая мысль, что это явился папа. Но я сразу же ее отметаю, потому что один из голосов явно принадлежал женщине.
Шлепая босыми пятками, вылетаю в коридор. По-хорошему надо было почистить зубы и хотя бы умыться, но какое там…
– Ты не выгонишь меня, пока я не взгляну в глаза этой твари!
Я вздрагиваю, наконец, узнав голос Милены.
– Слушай, Мил, ну на хера ты унижаешься, а? Было и было. Мне предъявляй, если тебе это так нужно.
– Тебя я вообще уничтожу! Ты у меня сгниешь под мостом! – беснуется Милена. – Это мне за все хорошее, да? За то, что я тебя, козла, приютила?! А ведь меня предупреждали девочки о таких, как ты.
– Что ж ты их не послушалась?
– Я тебе поверила, понял?!
– Так я вроде ничего не обещал. Потрахались, и ладно.
– Ах ты ж… Свинья! – снова что-то бьется. – Козел!
Из опасения, что в ход пошли драгоценные статуэтки восемнадцатого столетия, выхожу из своего укрытия и рявкаю:
– Немедленно поставь вазу на место!
– О, а вот и наша недотрога! Только посмотрите на нее! Шлюха, а корчила из себя… Тюфу! – Милена начинает плакать. – Я же у тебя по-человечески спрашивала – он с тобой? Ты что мне ответила?! Зачем врала? Слу-у-у-ушай, а может, вы вообще мошенники какие? Квартира, что я купила, существует, или ты реально продаешь воздух?
– Господи, конечно же, существует! При чем здесь одно к другому?!
– При чем? – истерично хохочет Милена. – А вот при том! Я отказываюсь от сделки, ясно?! Более того, я вашу контору на весь мир прославлю! Пусть все-е-е-е знают, чем рискуют, обратившись к таким «профессионалкам».
– Я отказываюсь это слушать. Покинь, пожалуйста, мою квартиру.
– Всем расскажу, как ты под моего мужика легла!
– Да кончай ты! – рявкает Фома.
– А ты вообще молчи. Ты ж не мужик даже – так, жиголо.
– Ну, все, считай, ты договорилась, – выплевывает Фома и срывается с места.
Глава 7
Пару часов спустя, сидя в загаженном полицейском участке и по пятому кругу отвечая на одни и те же его вопросы, я задаюсь главным – как это вообще могло со мною случиться.
– Послушайте, я ведь уже объяснила вам ситуацию. Девушка ворвалась в мою квартиру, устроила скандал. В чем моя вина?
Следователь, или кто он там, блеет что-то о нормах общественного порядка, которые мы нарушили, и, по сто восемьдесят четвертому разу пролистывая мой паспорт, в открытую угрожает мне депортацией. С каждым его словом становится все очевиднее, что никто не собирается разбираться в ситуации по существу, как я по наивности своей надеялась. Будь так – вряд ли бы вообще я тут оказалась, ничто не мешало разобраться в случившемся на месте. Это не ошибка, вызванная недопониманием и языковым барьером, как я поначалу решила. Меня вполне сознательно загребли. И теперь, похоже, пытаются развести на бабки.
Делать нечего. Видит бог, я пыталась по-хорошему.
– Можно позвонить?
Мне милостиво разрешают. Что ж… Пришло время подключать тяжелую артиллерию.
– Женька, ты вообще видела, который час?! – рявкает отец в трубку.
– Пап, меня загребли менты и…
– Диктуй адрес!
Вот за что я его люблю, так это за то, что папуля, как никто другой, умеет расставить приоритеты. Сначала он меня вытащит, а разбор полета устроит потом. Что, как не это, демонстрирует его безграничную любовь ко мне и доверие? У отца ведь и мысли нет, что его принцесса может быть в чем-то виновата. Готова поклясться, что через пару минут начнется грандиозный шухер. Папочка мой про полумеры не слышал, поэтому на ноги будут подняты все – начиная от юристов компании, заканчивая консулом и парочкой профильных министров.
Ни за что бы я не стала поднимать такой кипиш по доброй воле. Если бы мне не было так херово, я бы попыталась сделать все, чтобы выпутаться из этой ситуации самостоятельно. Но меня мутит от выпитого, и раскалывается голова… И если этот козел еще хоть что-то у меня спросит, я просто не сдержусь и заряжу ему в морду. А это уже нападение на полицейского – последнее дело.
Опускаю гудящую голову на скрещенные на столе руки. Когда это все закончится, я выкупаюсь в санитайзере, но сейчас мне так плохо, что чувство брезгливости отходит на второй план. Чуть приободряюсь, когда моего мучителя куда-то вызывают. Хотя почему куда-то? Ясно же, что на ковер. Сейчас он получит знатных люлей от начальства, и меня, наконец, выпустят. «Так ему и надо!» – мелькает злорадная мысль. И тут же вдогонку к ней прилетает еще одна. А кто вытащит Фому? Я, конечно, ужасно на него зла, но не настолько, чтобы бросить Феоктистова гнить в тюрьме. И хоть я никогда его этим не попрекну, но… Вот честно, какого отношения он к себе ждал, прибиваясь к богатой бабе? Ну, уж точно не уважительного. А взбеленился так, будто и впрямь был задет в лучших чувствах.
Прерывая мои мысли, дверь в кабинет открывается, и мне указывают на выход.
Аллилуйя!
Кутаясь в кимоно, господи, я до сих пор в нем, едва не бегу к свободе.
Папа ходит туда-сюда по тесному коридору. Но завидев меня, резко останавливается. С разбега падаю в его сильные руки.
– Спасибо. Они тут совсем охренели, пап.
– Сейчас рот прополощу!
– Ну, так ведь правда, – шмыгаю носом – раз уж включила обиженку, надо отыгрывать эту роль до конца. Глядишь, получив люлей, эти уроды сто раз подумают, прежде чем в следующий раз загрести кого-нибудь по беспределу.
– Ты чего это, Евгения, собралась сопли на кулак наматывать?
Папа – такой папа!
– Нет.
– Вот и славно. Пойдем уже отсюда.
– Погоди. Я… Короче, надо еще кое-кому помочь. Понимаешь, я была не одна и…
– А с кем?
– С другом.
Папа резко останавливается. Вонзается в меня пристальным взглядом.
– С другом… – сощуривается. – Типа с другом-другом? Или…
– Ну, какая разница?! Ты его знаешь. Это Фома. Феоктистов, помнишь?
– Аленкин парень, что ли?
Блин. Почему-то это реально больно. Аленки давно нет, а в глазах наших близких Фома все равно ее? Мне что, до конца жизни с этим мириться?
– Или уже не Аленкин, Жень?
Вспыхиваю до корней волос. Папа зрит в корень, ага… Я уже упоминала. Такая у него суперспособность.
– Мы не можем его бросить, – бубню под нос.
– Еще бы. Кто ж бросает друга, – папа выделяет интонацией слово «друга», – в беде? Что мы, нелюди какие?
– У него никого кроме нас нет.
– А маманя его что же?
– Чем она может помочь? – вздергиваю брови.
– Шутишь? Она какая-то генеральша из… – отец закатывает глаза к потолку. – Ты что, не знала?
– Может, Аленка и упоминала. Не помню. У них не очень отношения, насколько я поняла. Так ты поможешь?
– Куда я денусь? Постой тут.
Отец делает шаг к участку, из которого мы вышли, когда оттуда выходят Фома и какая-то женщина. Почему-то я сразу понимаю, кто это. Наверное, дело в её генеральской выправке.
Завидев меня, Фома спотыкается. Прикрывает глаза, будто испытывая облегчение, сбрасывает руку матери, покоящуюся у него на сгибе локтя, и шагает к нам с папой.
– Добрый вечер, Станислав Георгиевич.
– Фома… – кивает тот, переводя взгляд ему за спину на приближающуюся к нам стремительным шагом генеральшу.
– Вы не против, если я украду у вас Женю?
– Вообще-то, для начала не мешало бы выяснить, куда ты ее втянул.
– Он втянул? – взвивается мать Фомы, а тот, напротив, отмахивается:
– Потом. Жень, пойдем!
– Никуда ты не пойдешь, пока мы не поговорим, – рявкает генеральша.
– Мам, ты помогла – окей, спасибо. Дальше я сам. Все, пойдем…
– Какой сам?! Опять в бои свои подашься?! Я не позволю! Слышишь? И если мне для этого придется прикрыть все эти богадельни к черту, я это сделаю! Ты меня знаешь.
