Айдар Павлов - Русалочка
Наконец, страшная, далекая бездна содрогнулась в вырвавшемся вопле, океан отозвался едва различимым стоном и достаточно ощутимой бурей, проглотившей десятки невинных судов и грозных кораблей, - то была бессильная истерика подводного царя, у которого не стало любимой дочери. Логово волшебницы озарилось вдруг небывалым светом: в самой глубокой впадине морей и океанов сверкнуло так, как нигде в тот день по всей земле.
И все. Чудо свершилось. Принцесса обмякла под цепкими клешнями колдуньи, ее сердце остановилось, а душа вырвалась из ледяного плена. Чудо уступило место реальности. Безжизненная оболочка сползла с камня-распятия и опустилась на дно никому неизвестной точки мирового океана. И стало вдруг тихо, как прежде. Холодно, как никогда. И темно, как нигде.
Окинув духовным взором результаты проделанной работы (обыкновенным взором, пожалуй, здесь уже никто б ни черта не разглядел, ибо русалочки, осветившей сей мрачный закуток Вселенной, больше не было, - бездна погрузилась в застой), так вот, осмотрев результаты обыкновенной метаморфозы: на небе, под водой и на земле, - старая волшебница не увидела ничего отрадного. Она отвалила от рокового камня, на ощупь отыскала прозрачную оболочку принцессы, и опустилась рядом. Корявая клешня колдуньи застыла над головой мертвой русалки и была не в силах к ней прикоснуться.
Она сидела час, другой, третий… Она не трогала с места и почти не дышала, превращаясь в этакий согбенный монумент, открытый у изголовья всех неудачников, посмевших верить в чудеса.
От скорбных дум ее башка быстро покрывалась отвратительными интеллектуальными шишками. Скрюченные пальцы нащупали в темноте божественный флакончик, колдунья улеглась подле хвоста принцессы морей и океанов, и… три блестящие капли нектара, точно звездочки, скользнули в ее беззубый рот.
Древнее тело даже не шелохнулось, но дух, ее младенческий дух, девятьсот лет державший силой абсолютной веры неподъемную тяжесть мирового океана, оставив с миром голубую бездну, вознесся столь же высоко, сколь глубоко покоилось его логово, и обрел, наконец, столько тепла и света, сколько холода и мрака вкусил там, где скрыты тайники любви и ненависти, смеха и слез, смерти и возрождения. Колдунья покинула одно из величайших сакральных мест планеты вместе с русалочкой.
Тем же вечером Кристина напилась шампанского, без всякого повода принесла своей подруге Ольге огромный букет белых роз, и выбросилась с балкона седьмого этажа.
Пролежав в коме трое суток, она вернулась к жизни. У нее насчитали семь переломов. Самым серьезным последствием падения оказалась травма головы.
Ее привезли в Сестрорецкую больницу, поскольку Ирина Михайловна узнала, что она «лучшая» и там «лучшие специалисты».
В первые дни Кристина лишь бесцельно крутила глазами, и ничего не могла понять. Кто она? Где она? Зачем она? Проплывавшие перед ее взглядом лица не вызывали ни единого отклика в душе, извлеченной с ледяного дна: смотреть на них - смотрела, но так, не заинтересованно и тупо. Какие-то люди в белых халатах все кружили над ней, кружили... Потом двое, тоже в белом, сказали, что они - ее мать и отец.
- Вы будете меня любить? - шепнула им Кристина таким мертвым голосом, что у далекой от сантиментов Ирины Михайловны мгновенно навернулась слеза.
- Доченька! - охнула мать, испуганно озираясь. - О чем ты говоришь?!
- Горгона… Гамлет… Мраморный мальчик, - прохрипела Кристина и, вперив стеклянный взгляд в потолок, потеряла к родителям интерес.
Тот факт, что больная не признала даже отца с матерью, врач объяснил побочным эффектом атрофии конечностей: пальцы рук участвуют в процессе узнавания (встречая тот или иной образ, человек первым делом как бы ощупывает его руками, и уже потом сознание выдает ответ на информацию зрительного образа). Поскольку Кристина не чувствовала ни рук ни ног, потерю памяти можно было считать явлением нормальным, если здесь вообще уместно это слово. Сказать, что Ирина Михайловна была потрясена, мало, здесь больше подойдет слово раздавлена. С душой матери произошло примерно то же, что с телом дочери.
Через неделю зашевелились пальцы. Однако вместо того, чтобы признать реальность или хотя бы проявить к ней здоровый интерес, сознание пациентки больницы стало извлекать на свет диковинные, нереальные картинки. То она погружалась в бездну к мраморному мальчику (он постоянно держал возле губ указательный палец, напоминая, что говорить они могут лишь молча, без слов), то на нее смотрели грустные белые цветы, здесь же появлялась Горгона, Принц Гамлет, аквариум с синими рыбами, Ольга, колдунья…
«До дна! До дна!! – кричала кто-то ей вслед. - До дна, дитя мое!!»
И что-то огромное упало снизу.
"Мамочки, как больно!"
И вот, стало легко.
А потом все вернулось.
К осени она научилась как следует двигать руками, понимать, где находится, с кем говорит и даже смеяться. Тело не принадлежало ей на все сто - процентов на шестьдесят, не больше. Сознание – пятьдесят на пятьдесят: половина была в этой реальности, другая осталась в параллельной. Да, крыша у нее съехала, однако если Кристина и выглядела дурочкой, то в самом лучшем смысле этого слова. К примеру, она могла ни с того, ни с сего впасть в нечеловеческое затишье: не реагировать на появление людей, заморожено смотреть в одну точку и не шевелиться минут так двадцать. Или наоборот внезапно начинала хохотать, заставляя все вокруг звенеть и содрогаться, - прекратить это было невозможно. Иные предметы и обстоятельства вызывали у больной прямо противоположную реакцию: чтобы поднять ей настроение, достаточно было сообщить, что у нее «высокая температура».
- Высокая температура? – радовалась она. – Ха-ха-ха-ха! Что вы такие мрачные? Температура! Я Солнышко! Я солнышко! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Временами она напоминала девиц из рекламных роликов, которым до дури нравятся новые прокладки, жвачки и презервативы. Кристина не ведала о том, что покончила с собой.
В этой истории нельзя было позавидовать никому. Особенно досталось Ольге, лучшей подруге Кристины. Она была старше на три года, благодаря ей Кристина приобщилась к миру ночных тусовок, колбасы и кислоты. Кристина не была в особом восторге от дискотек, скорее они позволяли ее отвлечься от житейского омута, основательно встряхнуть мозги и тело.
Они были не похожи, Ольга, и Кристина: старшая сногсшибательно действовала на самцов, болезненно - на старух и безнадежно - на женихов. Младшей до нее было далеко. Если лицо Кристины отталкивало любые косметические художества, лицо Ольги без туши и накладных ресниц было не представить. Дева-хамелеон, она запечатлевала на голове, лице и теле все, что производило супер-впечатление: от элементов одежды модных моделей с обложек журналов до длинного каре Умы Турман в "Криминальном чтиве". Ольга имела десяток кислотных костюмов на все случаи жизни, а поскольку случаи в жизни предоставлялись ей каждую вторую ночь, десять это не так уж много.
