Авраам Иехошуа - Любовник
Обзор книги Авраам Иехошуа - Любовник
Авраам Иехошуа
Любовник
Детям — Сиван, Гидеону и Нахуму
1
Адам
А мы на войне потеряли любовника. Был у нас любовник. А с тех пор, как началась война, его нет. Просто исчез. Он и старая машина «моррис», принадлежавшая его бабушке. Прошло уже более шести месяцев, но о нем ни слуху ни духу. А мы всегда говорили: «Страна маленькая, здесь все свои, при желании можно выйти на любого, даже совсем незнакомого человека», а тут вдруг человек как в воду канул, сколько его ни искали. Если бы я был уверен, что он убит, я бы смирился. Да и кто он нам, собственно, чтобы так настойчиво его разыскивать, — всего лишь погибший любовник, многие ведь потеряли своих самых близких — сыновей, отцов, мужей. Но, сказать по правде, я до сих пор убежден, что он не погиб. Только не он. Готов поклясться, что он даже не добрался до передовой. А если все-таки убит, то где же машина, куда она пропала? Ведь не зароешь же ее просто так в песок?
Была война. Верно. Свалилась на нас совершенно неожиданно. Снова перечитываю я путаные сообщения, пытаюсь представить всю глубину охватившей нас тогда паники. В конце концов, не он же один пропал. До сего дня существует список пропавших без вести, исчезнувших при невыясненных обстоятельствах. И близкие, члены семьи, до сих пор собирают случайно уцелевшие следы. Лоскутья одежды, обрывки обгоревших документов, остатки авторучек, продырявленные кошельки, расплавившиеся обручальные кольца. Разыскивают затерявшихся свидетелей, отголоски неясных слухов и из таких малостей, буквально из ничего, пытаются восстановить последние минуты жизни дорогого им существа. Но и они опускают руки. Есть ли у нас право требовать большего? В конце концов, он нам чужой, если уж быть точным, даже не израильтянин, в сущности, «йоред»,[1] просто приехал с коротким визитом, связанным с наследством, и задержался — может быть, даже из-за нас. Не знаю. Не уверен. Знаю лишь одно: он не погиб. В этом я убежден. И потому последние месяцы не нахожу себе места, беспокойство грызет меня беспрестанно, заставляет искать его по всем дорогам. Более того, странные мысли возникают у меня из-за того, что вот, в военной неразберихе и панике, когда распадались и вновь создавались подразделения, нашлось несколько таких, единицы, скажем двое или трое, которые воспользовались сумятицей, чтобы отряхнуть, как говорится, прах от ног своих. То есть решили больше не возвращаться домой, порвать старые связи и поискать счастья в другом месте.
Эта мысль может показаться дикой кому угодно, но не мне. Я, можно сказать, сделался специалистом по пропавшим без вести.
Например, Боаз. Снова и снова при очередном затишье появляется в некоторых газетах странное объявление об исчезнувшем Боазе. Что-то в таком роде: мама и папа разыскивают Боаза, фотография юноши, почти мальчика, молодого танкиста, коротко подстриженного, и несколько странных сведений. В начале войны, такого-то числа, в таком-то месте его видели в бою, он был в своем танке, а спустя десять дней, перед самым концом войны, друг его детства, верный друг, встретил его на одном из раздорожий вдали от фронта. Они обменялись несколькими словами и расстались. И с тех пор следы Боаза затерялись.
Загадка…
Но мы стали черствыми: прочтем подобное сообщение в газете, покачаем головой — и переворачиваем страницу с усталостью во взоре. Бесчувственными стали мы в последнюю войну.
А вот родители Боаза не успокаиваются. Да и могут ли они успокоиться? Годами растили своего ребенка, водили его в детский сад, бегали с ним по врачам, готовили по утрам бутерброды, когда он уходил на тренировки, встречали его на вокзале, когда он возвращался с экскурсии. Стирали, гладили, заботились беспрестанно. И вдруг он исчез. И никто не может сказать, где он, что с ним случилось. Вся эта государственная система, которая с такой готовностью абсорбировала его, дает сбой, а когда родители проявляют настойчивость (да и могут ли они ее не проявлять?), посылается молодой офицер, у которого, конечно, самые благие намерения, но нет никакого опыта. Он приезжает на патрульной машине, любезно подсаживает их и везет ясным зимним днем в пески. Долгие часы безмолвной поездки в глубь пустыни, по бездорожью, он ведет их молча к ничем не примечательному песчаному холмику, на котором нет ни единого растеньица, нет вообще никакого знака, а вокруг неоглядные пустынные просторы. И этот мальчишка офицер краснеет и запинается: «Вот здесь видели его в последний раз». Ведь даже скалы сокрушились бы под тяжестью такого горя. Как можно…
И наверно, эти родители, которым все неймется, которые не могут примириться с этой призрачной могилой, с этим зыбким песчаным холмом, которые смотрят враждебно на молодого офицера и в гневе и разочаровании готовы наброситься на него, — эти родители требуют дополнительных объяснений, ведь кто им поручится, что их Боаз, их сын Боаз, не сидит сейчас где-нибудь на берегу далекого моря, в порту дальней страны: длинноволосый, в легкой одежде, смотрит он на простирающиеся перед ним просторы, попивая какой-нибудь прохладительный напиток. Может быть, у него имелись основания не возвращаться домой, даже если это и причинило горе папе и маме. Что-то опротивело ему вдруг. Или что-то испугало. И если бы его родители могли как следует поразмыслить, вместо того чтобы метаться по всяким военным учреждениям, они скорее напали бы на его след.
Но как они могут…
Вот и я в своих поисках посетил как-то подобное военное учреждение и тоже столкнулся с такой вот растерянностью, восполняемой вежливостью и улыбками и старанием помочь. Но это было уже через два месяца или даже позже, когда мы поняли, что любовник действительно исчез, что он не вернется. До этого мы говорили: наверняка он скитается где-нибудь, захваченный свежими впечатлениями, взбудораженный открывшимися ему переменами; в самом деле, что знает он о настоящем Израиле? Кроме того, мы были настолько заняты, что у нас не оставалось времени думать о нем. Ася все дни проводила в школе, заменяла ушедших в армию учителей, а по вечерам бегала на собрания всяких чрезвычайных комиссий, посещала родителей убитых или раненых учеников из прежних выпусков. Ночью возвращалась до смерти усталая, падала на кровать и мгновенно засыпала. Я тоже был загружен работой — уже в первые дни войны гараж оказался забит машинами. Несколько моих клиентов по дороге на фронт, уже в форме, поставили свои машины на капитальный ремонт, думая, что их ожидает короткая война, нечто вроде развлекательной прогулки, что отсутствие будет недолгим и за это время не мешало бы почистить головку мотора, сменить подшипники, а то и заново покрасить корпус. А через несколько дней они вернутся домой, заберут починенную машину и снова приступят к своим обычным занятиям.
