Доктор Нонна - Влюбленный скрипач (сборник)
Доктор Нонна - Влюбленный скрипач (сборник) краткое содержание
Доктор Нонна
Влюбленный скрипач
Блюдечко с голубой каемочкой
Пролог
Нары оказались железными. Этого Яна не ожидала.
Нет, в отличие от большинства сверстниц она читала не только гламурные журнальчики. Точнее, гламурных журнальчиков она не читала вовсе – это было скучно, то ли дело – книжки. Герои некоторых книжек попадали в тюрьму, и там были нары: в Яночкиных представлениях – страшная угловатая конструкция из почти неструганных занозистых досок. Кажется, это называется «горбыль».
В реальности конструкция оказалась действительно угловатой – сплошные выступы и ребра. Но не страшной, а вполне обыденной – вроде стеллажей в камере хранения. Но не деревянной, а железной. Крашенной какой-то унылой дешевой краской. И еще – очень холодной. Просто ледяной. Тонкая постель не спасала ни от углов, ни от холода. Девушке казалось, что за двое суток у нее промерз даже позвоночник.
Наверное, если встать и подвигаться, станет теплее, но Яночка словно впала в какой-то ступор, поднимая себя с ледяного железного ложа только тогда, когда резь в мочевом пузыре становилась совсем нестерпимой, – по нужде. Раньше она встречала это выражение только в книжках, так не говорили ни мать, ни бабушка Женя. Но сейчас простая телесная потребность становилась именно нуждой, тянущей и неумолимой. Единственная потребность, которой тело сигнализировало, что оно еще живо.
Еда Яну не интересовала. Плотный запах дезинфекции и мочи забивал горло, и от лязга алюминиевых ложек рот наполнялся вязкой горькой слюной. Когда сокамерницы звали девушку обедать, она только плотнее зажмуривалась, упершись лбом в сжатые кулачки.
Впрочем, кроме как во время еды, ее не трогали: убийство – статья серьезная, да и следственный изолятор – не зона, тут нравы поспокойнее.
– Эй, ваше высочество! Жрать принесли! – одна из сокамерниц, громогласная Ольга, стучала ей в спину. – Вставай уже, хватит голодовку устраивать, никто не оценит.
Яна глубже вжалась в жесткий топчан, как будто спит, – только бы отстали. Но Ольга не унималась:
– Может, тебе завтрак в постель требуется? Чего изволите, госпожа? Птичьего молока? На блюдечке с голубой каемочкой?
С минуту Яночка крепилась, но слезы хлынули неудержимым потоком – неужели в человеке может быть столько слез? Она давилась ими, кусала кулаки – ничего не помогало.
– Эй, чего завыла? – засмеялась Ольга. – Обиделась, что ли? Так тут тебе не санаторий, цирлих-манирлих некому разводить, тут всем несладко. Да не вой ты! И в тюрьме люди живут. Тьфу! – Ольга сплюнула и отошла, бросив напоследок: – Психованная!
Яна до крови прокусила запястье, но рыдания продолжали сотрясать худенькое тело. Горло сводило судорогой. Да что же это? Да за что же это?! Если бы можно было заснуть, а проснуться уже, когда все кончится. Ведь должно же это кончиться! Что она, Яна, красивая и благополучная дочка успешной мамы, любящая и любимая, делает в этой холодной камере? Этого не может быть, вот она проснется и окажется дома, и все будет в порядке. А это просто страшный сон…
Женя
1. «Чтоб мы жили, как в кино!»
Можно бы уже и домой – рабочий день закончился. Но дома – одинокая комната в коммуналке, тени по углам и стекла дребезжат от пролетающих мимо трамваев. Да еще Анька со второго этажа как начнет свои гаммы да арии распевать, так до ночи и не замолкает. На дверной табличке готическими буквами – Анна Берзин, певица. Прямо Анна Герман, фу-ты ну-ты! На самом деле Анька – Березкина, но что это за фамилия для артистки? Хотя какая она там артистка – поет где-то по кабакам, и то редко, все больше дома упражняется, соседям на радость. И в стенку стучали, и по батарее, даже участкового как-то вызывали – бесполезно. Она же музыкант, тьфу! Тощая, как змея, честное слово! И волосы черные, гладкие, на макушке блестят, а ниже распадаются на узкие, тоже змеиные, пряди. Как пройдет по подъезду, запах тяжелых, терпких духов потом чуть не сутки держится. Артистка с погорелого театра! У нее-то квартира хоть и маленькая, но отдельная: когда в послереволюционном Питере господские апартаменты разгораживали на жилье поменьше, Анькиным то ли родителям, то ли деду с бабкой повезло. Весь остальной подъезд с соседями живет: где две семьи в квартире, а где и пять.
У Жени, слава богу, только одна соседка, Валя. Родители Валины в блокаду погибли, замуж не вышла, так и кукует одна. О Жениной личной жизни все беспокоится: да как, да когда, да чего замуж не собираешься, у тебя там мужиков вокруг толпа, а ты все принца ждешь? Так и в девках недолго остаться.
Не то чтобы Женя и вправду принца искала, но хотелось, чтоб как в кино, чтоб сердце вздрагивало и дыхание перехватывало. Так мама говорила – «чтоб мы жили, как в кино».
Мамы не стало, когда Жене было четырнадцать: зимой, в гололед, поскользнулась – и виском о гранитный постамент, на котором до сих пор виднеются щербины от осколков и полустертая стрелка с едва заметной кривой надписью «бомбоубежище». Бабушка плакала: да как же это, блокаду пережили, войну пережили, Женечку-красавицу почти вырастили – и на тебе!
Впрочем, классической красавицей Женя не была. Хорошенькая, кудрявая, пухленькая – в школе ее звали «Пончик». А она ни капельки не расстраивалась, Пончик так Пончик. Мальчикам нравится. Вон сколько желающих «портфель донести». То в кино зовут, то на танцы.
Может, надо было сразу после школы замуж выходить? Но бабушка – она после похорон единственной дочери не прожила и полугода – перед смертью все твердила: учись, внучка! Когда Женя поступила в университет – пусть не в Московский, но Ленинградский ничуть не хуже, – она думала, как гордилась бы бабушка, и старалась, старалась, старалась. После детдома ей, как полагалось, выделили комнатку в коммуналке, вот эту самую, с соседкой Валей. Стипендии хватало разве что на макароны и серый хлеб, и Валя, у которой и самой-то золотых гор не было, частенько подкармливала «сиротку». Но ведь выучилась, справилась!
Диплом экономиста Женя получала в седьмую годовщину бабушкиной смерти, день в день. И – как в память о ней, о ее словах «настоящий мужчина должен носить форму» – пошла работать в воинскую часть. Поближе к «настоящим мужчинам».
На деле все оказалось не так романтично. Нет, Женя ни капельки не жалела о своем выборе: мужчина в форме – это… это правильно. И работа ей нравилась. И ухаживали за ней не меньше, чем в школе и университете. Но сердце все не вздрагивало, и дыхание не перехватывало.
Чайник задребезжал крышкой, грозя залить старенькую электроплитку – Женя отыскала ее на нижней полке шкафа три, нет, почти четыре года назад, устраиваясь на первом в жизни рабочем месте. Надо же, когда это она успела чайник поставить, ведь домой собралась.
