Кайса Ингемарсон - Лимоны желтые
Кайса Ингемарсон - Лимоны желтые краткое содержание
Но униженная, все потерявшая Агнес не сдается, она вместе с приятелем создает новый ресторан в итальянском стиле под названием «Лимоны желтые» – по строчке из песенки про Италию. Сражается Агнес и за свою любовь, но что разбито – того не склеишь. Надо взглянуть правде в глаза – и тогда увидишь, что новая любовь уже на пороге.
Кайса Ингемарсон
Лимоны желтые
Мужские руки трогали ее грудь не в первый раз. И не в первый раз она чувствовала прикосновение возбужденной плоти, слышала у самого уха тяжелое дыхание. Но никогда раньше это не происходило против ее воли.
Агнес была прижата спиной к холодной, влажной стене погреба, кирпичи царапали ей правое плечо. Хриплый голос прошипел в самое ухо: «Salope!»[1] Жерар, одной рукой продолжая шарить по ее груди, пытался просунуть другую между бедер. Агнес застыла: этот толстый коротышка-француз, который, чертыхаясь, никак не мог справиться с ее узкой, до колен, юбкой, словно парализовал ее своими липкими лапами и грязными словами.
На первых порах она, конечно, протестовала. Извинялась, отнекивалась, в общем, использовала обычную тактику: где отмолчаться, где отшутиться. Старалась не оставаться с ним наедине. Но здесь, в винном погребе, деваться было некуда. Жерар Каброль был ее шефом и, очевидно, считал, что начальник имеет право на определенные вольности в отношении персонала. К похлопыванию по попе она уже давно привыкла, в ответ на сальные шутки насчет ее внешности лишь устало хмурилась. «Ничего не поделаешь, – утешала себя она. – Издержки профессии». Но сейчас ситуация была иной, совсем иной, и Агнес это прекрасно понимала.
Жерар наконец засунул руку к ней под юбку и блаженно застонал. Теперь он называл ее «ma chérie»[2] и «мадемуазель Эдин». Предвкушая близкую победу, он немного сбавил темп, потискал ляжку, прежде чем закрепить успех и, вытащив из штанов свой bite, осчастливить Агнес прямо здесь, у кирпичной стены.
Но тут она по-настоящему разозлилась. Неведомо откуда нахлынуло бешенство – время молчаливого недовольства и вежливых отказов прошло. Все, что скопилось у нее в душе за месяцы приставаний, унизительных замечаний по поводу ее физических достоинств и недостатков, – все выплеснулось наружу.
Безвольно опущенные руки вдруг сами собой взметнулись, и она с силой толкнула Жерара кулаками в грудь. Он выругался, на мгновение потерял равновесие, покачнулся, но устоял на ногах. И, брызгая слюной, снова ринулся в атаку:
– Ты что это делаешь, дрянь неблагодарная?!
Но Агнес была начеку, все ее мышцы напряглись. Она ловко отпрыгнула в сторону, и Жерар с размаху врезался в стену. При других обстоятельствах Агнес бы, наверное, рассмеялась, увидев, как он впечатался носом в кирпич.
Но сейчас было не до смеха, и Жерару тоже. Жирное тело коротышки сотрясалось от ярости, лицо побагровело, на носу алела свежая царапина. Он был хоть и ниже ее ростом, но явно сильнее. Агнес попятилась, стараясь увернуться от его рук. Но погреб был небольшой, и через несколько шагов она уже уперлась спиной в стеллаж с аккуратными рядами бутылок. Пути к отступлению были отрезаны. Жерар настиг ее и начал срывать с нее форменную белую блузку. Несколько пуговиц с легким звоном покатились по каменному полу. Показался бюстгальтер, но Жерар не дал себе передышки, чтобы насладиться этим зрелищем. Теперь он твердо шел к намеченной цели и на этот раз справился с юбкой гораздо быстрее. Зато с собственной ширинкой пришлось повозиться, и он выругался по-французски, когда Агнес попыталась вырваться.
Положение Агнес, зажатой в углу между двумя стеллажами, казалось безвыходным, и все же, улучив мгновение, когда он отнял и другую руку, чтобы расстегнуть молнию на брюках, девушка схватила единственное орудие, которое тут можно было отыскать. Бутылку. Агнес замахнулась, но, прежде чем она успела нанести удар, Жерар увидел бутылку и замер на месте.
– Arrête! Стой! – закричал он срывающимся голосом. Потянулся к бутылке, но достал только до запястья Агнес и растерянно замахал руками, так что запонка на правой руке звякнула о золотой «Ролекс». – Разобьешь бутылку – убью!
– Отпустите меня! – крикнула Агнес в ответ.
Все время, пока шла их неравная борьба, она молчала, и теперь голос звучал необычно хрипло. Жерар чуть попятился. «Брюки он все-таки расстегнул», – отметила Агнес, продолжая держать бутылку над головой. Удивительно, какой эффект произвело ее оружие: можно подумать, она выхватила из лифчика автомат и вот-вот изрешетит Жерара.
Он отступил еще на шаг и, понизив голос, забормотал неразборчиво и угрожающе:
– Сейчас же положи ее на место. Немедленно! Слышишь?! Делай, что тебе говорят, это мой ресторан! Sale putain, merde![3]
Свободной рукой Агнес оправила юбку и попыталась запахнуть блузку. Сейчас она была совсем не похожа на ту Агнес, что работала метрдотелем и десять минут назад спустилась в подвал за бутылкой «Шабли» и двумя «Шатонёф дю Пап».
На лестнице послышались шаги, – должно быть, это Филип идет узнать, почему не несут заказанное вино. Наверное, посетители пожаловались, они явно из тех, кто жалуется. Молодые выскочки, стремящиеся произвести впечатление на своих более солидных гостей. Но сейчас Агнес была им благодарна. Жерар вздрогнул. Поспешно одернул пиджак, заправил выбившуюся с одного бока рубашку, машинально взялся за пояс – подтянуть брюки. Без особого результата – мешал живот.
Войдя в маленькое подвальное помещение, служившее винным погребом, Филип остановился. Взглянул сначала на Агнес, судорожно сжимающую бутылку вина, потом на Жерара, лицо которого по-прежнему было красным, хотя и не таким багровым, как раньше.
– Что случилось? – спросил Филип. – Почему так долго? Гости недовольны. – Тут он обратил внимание на бутылку, которую Агнес прижимала к груди, словно гранату с вынутой чекой, и присвистнул: – Ого! «Шато Петрюс» 1990 года… Неужели кто-то его заказал?
Жерар откашлялся.
– Нет, я просто показал мадемуазель Эдин бутылку и объяснил, что она очень дорогая. – Он пристально посмотрел на Агнес.
Та сглотнула слюну, не зная, что сказать. Она понятия не имела, что это за бутылка. Для нее это было оружие, а вовсе не вино, которое подают к тушеной телячьей печени. Осторожно скосив глаза, она прочла надпись на пыльной этикетке, витиеватыми красными буквами: «Château Pétrus». Сверху, черным цветом, – год. Бутылка выглядела старинной, словно ей лет сто, не меньше. Агнес уже однажды видела это вино, когда нанималась на работу сюда, в «Le bateau bleu»[4], и ее знакомили с хозяйством ресторана. Сколько точно это вино стоило, Агнес забыла, но число было пятизначным, на такие деньги можно купить домашний кинотеатр или хорошую подержанную машину. Жерар выторговал эту бутылку пару лет назад на аукционе в Лондоне, и теперь она ждала, пока какой-нибудь богатый ценитель выложит часть своего состояния за удовольствие отведать драгоценного, почти божественного напитка.
