Павел Багряк - Пять президентов
— Можете не волноваться: я джентльмен. Все деньги — пополам. И, послушайте меня, давайте сразу договоримся: я покупаю билет в Аргентину или в Австралию, куда хотите, хоть в Россию, и вы уезжаете. Нам будет трудно вдвоём.
— Интересно, — сказал Миллер, — очень интересно. Я уезжаю, а вы? Что будете делать вы? Только откровенно.
— Абсолютно откровенно! Я иду к Дорону и рассказываю ему о том, что генератор существует, работает, и предлагаю его купить… ну, допустим, за миллиард кларков.
— Зачем вам такая куча денег?
— Я не жадный: миллиард надо просить для солидности. На двоих нам вполне хватит двадцати миллионов. Потом отдаю установку, её разбирают, изучают…
— Но они не понимают принципа генерирования и ориентации поля.
— А зачем его понимать? Кто понимает, что такое энтропия? Кто представляет себе бесконечность пространства? Так даже удобнее: я им — установку, они мне — чек. И до свидания. Поселимся с Ирен где-нибудь у тёплого моря…
— Но ведь Ирен будет в Аргентине.
— Почему?
— Вы же собираетесь спровадить меня в Аргентину.
— Вас, но не Ирен.
— Ах, вы надеетесь, что я…
Их разговор прервал голос Дорона из репродуктора:
— Профессор Миллер! Профессор Миллер!
Двойник быстро подошёл к микрофону, щёлкнул выключателем:
— Миллер у микрофона.
— Мы до сих пор не понимаем, чем вызвана задержка взрыва, — сказал Дорон. — Могут ли ваши опыты влиять на наш эксперимент?
— Гм… Трудно сказать… — осторожно начал Двойник.
— Думаю, что не могут, — быстро вставил Миллер.
Двойник погрозил ему кулаком.
— Вы могли бы зайти ко мне? — спросил Дорон.
— Хорошо, — сказал Двойник.
— Я зайду через десять минут, — добавил Миллер.
Двойник выключил микрофон.
— Зайду всё-таки я, — сказал он.
— Послушайте, мне это надоело. — Миллер закипал. — С меня хватит. Вы ходили по моему кабинету — я сидел в шкафу, вы ездили в моей машине — я брал такси. Давайте вести честную игру: утром вы говорили с Дороном, теперь моя очередь.
— Понял, — сказал Двойник и улыбнулся. — Вы думаете, что я начну торговлю и оставлю вас в дураках…
— А где гарантия? — перебил Миллер.
— Вот это настоящий разговор! — захохотал Двойник. — «Где гарантия»! Да, вы не такой простак, каким хотите казаться. — Внезапно он стал серьёзным. — Даю вам слово: сегодня торговли не будет. Это слишком серьёзное дело, и к нему надо подготовиться. Более того, я постараюсь убедить Дорона, что задержка, возможно, не имеет к нам отношения. Если он узнает о нашем опыте, то спокойно сможет обойтись и без нас: установка в его руках. Итак, сейчас пятнадцать тридцать, в семнадцать встретимся дома и всё обдумаем… Да, пока не забыл: купите себе домашние туфли, я не могу больше ходить по квартире босиком.
Двойник вышел. Некоторое время Миллер неподвижно сидел в кресле, потом встал, в задумчивости походил по тесному бункеру, сел снова. Итак, решение, о котором он думал так долго, принято. Принято не им. Помимо его воли. Двойник продаст установку, это вопрос только времени. Он должен помешать ему. Как? Как? Как?
Он сидел долго. Вдруг вспомнил: «Кто понимает, что такое энтропия? Кто представляет себе бесконечность пространства?» Миллер быстро встал.
— Может быть, это не лучшее решение, но это — решение, — сказал он своему отражению в трубке осциллографа. Выпуклое стекло искажало его лицо. Там, в трубке, он совсем другой, не похожий на Двойника…
«Мерседес» профессора Миллера подъехал к стенду, где была смонтирована установка. Он улыбнулся часовому: тут его знали. Подошёл к аппарату, долго возился, отключая провода, тянувшиеся к маленьким ящичкам — блокам ориентации поля. В них — всё. Два ящичка не больше жестянки из-под чая. Правда, тяжёлые. «Гири, — подумал Миллер, — гири на весах войны и мира». Он отнёс их в машину.
Через десять минут, когда он был уже милях в пятнадцати от полигона, он остановил свой «мерседес» у моста через реку. Вышел. Вынул блоки, положил под передние колёса. Сел за руль и двинул автомобиль. Раздался лёгкий хруст, как сахар на зубах. «Мерседес» снова остановился. Миллер вышел с газетой в руках. Аккуратно сгрёб в газету исковерканные пластинки металла, панельки, магнитики, битое стекло, комочки рваных проводов. Завернул. Пакетик полетел в реку, шлёпнулся и даже проплыл, к удивлению Миллера, несколько метров. Но тонкая бумага быстро размокала, расползалась под тяжестью разбитых приборов.
Он переехал мост. Крутой поворот шоссе был огорожен белыми бетонными столбиками, прямыми и строгими, как солдаты. Миллер на ощупь проверил застёжки предохранительного шофёрского пояса. «Жалко всё-таки машину…» — это была его последняя мысль, перед тем как «мерседес», ударившись правым боком в столбик, с визгом отлетел на левую сторону шоссе. Маленькая тонкая струйка побежала к обочине. Наверное, это была вода. А может быть, бензин. А может быть, кровь?
…17:00. Миллера нет. Что он придумал? Душно. Двойник подошёл к окну, распахнул створки и в тот же миг услышал голос мальчишки-газетчика: «Экстренный выпуск! Новый подземный взрыв прошёл успешно!» (Он улыбнулся.) «Миссис Лэлли Кичкин — мать двадцать шестого ребёнка!» (Молодец Лэлли!) «Известный физик профессор Миллер — ещё одна жертва автомобилизма». Двойник вздрогнул. Нет, он не мог ослышаться. Выскочил на улицу, схватил газету и сразу увидел на первой полосе свой искорёженный «мерседес». Отдельно — фотография Миллера: голова откинута назад, глаза закрыты. Не понимая слов, пробежал глазами заметку: «…доставлен в госпиталь св. Фомы…» Где этот святой находится?
Первое, что сказал врачу Миллер, когда открыл глаза в госпитале Святого Фомы, было:
— Прошу вас позвонить по телефону PC-15–875… господину Дорону… и рассказать ему…
— Обязательно, обязательно, — суетливо и ласково ответил врач и тут же начал набирать номер.
«Так, — подумал Миллер, — установки нет. Это раз. Дорон знает, что я в больнице. Это два. Сегодня об этом напишут газеты. — Он готов был смеяться от радости. — Главное теперь — надуть врачей… Какие признаки сотрясения мозга? Тошнота. А ещё? Кажется, сотрясение нельзя проверить никакой электроникой… Итак, он перешёл наконец на легальное положение. „Профессор Миллер — жертва автомобильной катастрофы“. Ха! Ха! Пусть теперь тот покрутится!»
— Если придёт мой брат — вы узнаете его, он очень похож на меня, — пропустите его, пожалуйста, — сказал он самым больным голосом, на который только был способен.
Двойник приехал в тот же вечер, едва не столкнувшись с только что ушедшей Ирен. Миллер улыбнулся, увидев его наклеенные усы.
— Не колются? — спросил он шёпотом.
— Что? — не понял Двойник.
— Усы не колются? — Миллер захохотал. — Может быть, теперь вам купить билет в Аргентину?
— Чему вы, собственно, радуетесь? Разбили мою машину…
— Нашу машину, — поправил Миллер.
— …нашу машину, — продолжал Двойник, — и только ради того, чтобы заставить меня купить эти дурацкие усы? Это не смешно, это глупо. Неужели вы до сих пор не понимаете, что Дорону совершенно наплевать на то, кто из нас настоящий Миллер? Ну пусть вы. Пусть. А я пойду и предложу ему установку. Он что же, по-вашему, не возьмёт её только потому, что вы, так называемый «настоящий Миллер», лежите в госпитале? Чепуха!
— Правильно, — весело сказал Миллер. — Всё правильно. Но вся штука в том, что теперь вам нечего предлагать Дорону.
Он ожидал увидеть на лице Двойника удивление или возмущение. И не увидел.
— Знаю, — Двойник устало махнул рукой, — всё знаю. Я был на полигоне. Вы сняли блоки ориентации поля и выбросили в какую-нибудь помойку. Согласен с вашим выбором: это самая дорогая вещь, которая когда-либо лежала на помойке за всю историю человечества. Но я не буду их искать. Пусть ищет Дорон, если ему жалко двадцать миллионов кларков. А мне эти блоки не нужны. У меня они есть. Вот тут.
Он постучал себя пальцем по лбу.
9. КЛЮЧЕВОЕ УРАВНЕНИЕ
Миллер молчал, а Двойник со вкусом описывал детали открытия. Он так увлёкся, что вынул карандаш и потянул к себе листок с температурной кривой, чтобы изобразить ключевое уравнение.
Это было уже слишком. Перед Миллером сидело его «я», на этот раз не только физическое, но и интеллектуальное. Сидел учёный, которому формулы доставляли чисто эстетическое наслаждение.
— Хватит, — сказал Миллер.
Карандаш Двойника замер.
— Хорошо, коллега, хватит. Но согласитесь, что у нас с вами великолепная профессия. Право, мне жалко лишать вас удовольствия быть учёным.
— То есть как лишать? Почему меня, а не себя?
Это был глупый и ненужный вопрос, но Миллер нарочно задал его, чтобы выиграть время.
— По-моему, это ясно. — Двойник улыбнулся. — В наши дни всесилия доронов жизнь учёного трудна. Я к ней более приспособлен, потому что во мне, к счастью, нет вашего комплекса неполноценности.
