Василий Ардаматский - Последний год
Шифрограммы из Англии были все об одном: русские должны наступать. Победа близка. Германия обречена. Ждем сообщения, где и когда русские начнут новое наступление. И если слух о перевороте окажется неверным, в Лондоне это вызовет бурю…
Бьюкенен не сегодня понял, что здесь, в России, его главный долг перед Британией — спасение ее подданных от гибели на фронте. Англия не должна выйти из войны обескровленной, ей предстоит возвыситься над Европой, над всем миром. Великая Британия поднимется на костях Германии. Над бывшими германскими колониями взовьется британский флаг. Но сколько же Британии понадобится войск и способных людей, чтобы прочно встать на новых подвластных ей землях?
Нет, Бьюкенен всегда это понимал, понимает и сейчас. Совесть его перед Британией и королем чиста. Он делал все, чтобы Россия не щадила своих людей. Но Лондон не понимает, что сейчас в России сложилась такая обстановка, когда он элементарно не знает, кто сейчас может решить вопрос о новом наступлении и может ли кто-нибудь вообще? Царь, говорят, в состоянии такой прострации, что даже перестал выполнять требования царицы. Истинный хозяин фронта генерал Алексеев ни о каком новом наступлении не хочет и слушать, говорит: не готовы резервы, или вообще отказывается об этом разговаривать, ссылаясь на то, что он всего лишь исполнитель воли монарха.
В Петрограде среди высшей власти полный разброд, и никто не способен на какие-либо решительные действия. Чего можно ждать здесь, неизвестно, но дворцовый переворот может существенно изменить всю картину здешней обстановки. То, что он узнал от великой княгини Марии Павловны, выглядело весьма серьезно и реально — заговор во дворце подготовлен… А Грюсс твердит: сейчас в верхах никому нельзя верить…
Бьюкенен вызвал слугу, распорядился подать пальто.
Вернувшись с пальто на руке, слуга сказал:
— Я велел подать автомобиль…
— Кто вас просил об этом? — Бьюкенен гневно смотрел на слугу.
— Простите, сэр… — Слуга исчез за дверью и через минуту вернулся — Все в порядке, сэр… — Он замер у двери, распахнув пальто и смотря в сторону.
— Я ведь собрался на прогулку, старина Уин… — как бы извиняясь, мягко сказал Бьюкенен. Он был недоволен собой — гневаться на слугу недостойно английского джентльмена и тем более ему гневаться на старого Уинстона, сопровождающего его многие годы жизни и в Лондоне, и в Софии, и здесь. Право же, этот старик самый преданный ему во всем посольстве.
— Это прекрасная мысль, сэр… — сказал слуга. — Дождя нет, даже проглядывает солнце… Но холодно… — Он встряхнул пальто, как бы приглашая посла поспешить на свидание с хорошей осенней погодой, которая так редка.
Бьюкенен надел пальто, слуга пригладил на плечах мохнатую шотландскую ткань, подал котелок и трость.
— Не тоскуете, старина Уин, по лондонской осени? — улыбнулся Бьюкенен.
— Я всегда в тепле, сэр… — Слуга тоже позволил себе чуть улыбнуться, по улыбка тотчас спряталась в его обвислых белых бакенбардах. Он распахнул перед послом дверь и согнулся в поклоне…
Прогулка по Невской набережной, которая в этом месте называлась Английской, всегда успокаивала. Бьюкенен шел вдоль парапета и наблюдал игру света на Петропавловской крепости — когда проглядывало солнце, ее силуэт становился чуть розовым и шпиль над ним как вспыхнувшая свеча, а когда солнце уходило в тучи, силуэт снова становился фиолетовым, и свеча гасла. Это зрелище завораживало.
Посол вернулся к мыслям о деле… Никогда еще не было, чтобы он ждал, да еще с таким нетерпением, кого-нибудь из своих сотрудников… Действительно все перевернулось с ног на голову. А с этим Грюссом вообще все сложно… В первые два года войны к услугам этого представителя британской разведки Бьюкенен не обращался, не было надобности, он и без него знал все, что происходит в верхах России, где его связи были достаточно широки и полезны. Один Сазонов чего стоил… Грюсс, в свою очередь, делал свое дело, и он время от времени просил его поделиться своими наблюдениями и всякий раз видел, что этот молодой человек ест свой хлеб не зря, его наблюдения были точными…
У него были самые неожиданные связи в различных сферах государственной машины и жизни, и, как правило, это были люди, знающие подводные течения, возникавшие в потрясенной империи. Достаточно сказать, что, установив связь с каким-то маленьким чиновником личной канцелярии императрицы, Грюсс получил возможность знать, что телеграфирует Александра Федоровна мужу. И то, что Бьюкенен узнал из переписки, потрясло его, ибо превосходило все его представления о размерах вмешательства царицы в государственные и военные дела и о безволии ее коронованного мужа.
На Грюсса работали клерки из банков, какие-то третьестепенные чины жандармерии и полиции, шоферы военных ведомств, официанты и еще черт знает кто. А в результате он располагал информацией, какой Бьюкенен не имел от своих великих князей, сенаторов и думских деятелей.
Сегодня Грюсс поехал, чтобы встретиться всего лишь с техническим секретарем великой княгини Марии Павловны. Поехал неохотно, уверял, что это пустая трата драгоценного времени. Но Бьюкенен настоял, он поверил, что Мария Павловна и ее сын великий князь Борис предпринимают нечто новое, очень серьезное и что у них есть политическая и военная программа, которую поддерживают Родзянко и Гучков и, что особенно важно, хотя и неожиданно, генерал Брусилов, чья популярность после прорыва его войск на Карпаты была очень велика. А вчера сообщили, будто Брусилов находится в Петрограде и у него была встреча с великой княгиней. Словом, все выглядело вполне серьезно и реально…
Но кому сейчас можно верить?..
Увидев мчавшийся по набережной автомобиль, Бьюкенен ускорил шаги.
Он прошел прямо в комнату Грюсса, который уже сидел за столом и писал что-то.
— Ну, Бенджи? — нетерпеливо спросил Бьюкенен, опускаясь в кресло и сердясь на все — и на это свое нетерпение, которое он не мог скрыть, и на унижающую его ситуацию, когда он должен что-то просить у своего сотрудника…
— Генерал Брусилов, сэр, приказал кланяться, в Петрограде не было даже его тени, — сказал Грюсс, продолжая писать. Он отодвинул бумаги и пригладил ладонями свой и без того безукоризненный пробор. — Заговор и программа великой княгини — очередной блеф. Но программу я привез. Вот… — Он протянул тоненькую синюю папку с великокняжеским вензелем, послу показалось, что серые продолговатые глаза Грюсса скрывают усмешку. — Еще сегодня это надо вернуть, — деловито закончил Грюсс.
— Надо снять копию… — раскрыв папку, сказал Бьюкенен.
— Прочитайте сначала, — не возразил, только вежливо посоветовал Грюсс— Но, читая, знайте, что за этой программой ничего и никого нет. Даже самой княгини нет. Мария Павловна еще позавчера приказала секретарю подготовить документы на отъезд в Швецию.
— Это невероятно! — протестующе воскликнул Бьюкенен, и щеки у него порозовели. — Она же сама говорила мне об этой программе, была полна энергии и уверенности!
— Ну что ж, возможно, она ждала, сэр, услышать в ответ, что Англия всей своей мощью готова их поддержать. Но у них самих, кроме благих желаний, нет ничего.
— А Брусилов?
— Две недели назад они послали к нему на фронт какого-то штабс-капитана, но он не вернулся.
— Княгиня сказала, что Брусилов готов поддержать их военной силой.
— Княгиня, сэр, сказала неправду, — тихо ответил Грюсс, глядя на растерянное лицо посла, и продолжал — Разрешите сказать вам нечто более важное. — Он подождал, пока Бьюкенен, не дочитав, положил панку на стол. — Чтобы не терять зря времени, я встретился еще и с банковским казначеем Постниковым. Помните, я вам говорил о нем в связи с получением от него информации о коммерсанте Грубине? Сейчас он снова сообщил мне серьезные вещи… Во-первых, сам Грубин забрал из личного сейфа в банке все свои ценности. Но это еще не все: оказывается, еще девять финансовых тузов спешно продали свои ценные бумаги, приобрели золото и драгоценные камни, а сегодня с утра ту же операцию проделали еще четверо. Согласитесь, сэр, вот это очень тревожная новость.
— Но кто-то у них ценные бумаги купил? — спросил Бьюкенен, отлично понимая, однако, опасность привезенной Грюссом новости.
— Очевидно, сэр, — кивнул Грюсс— Но те, кто продал, это крысы, которые упорно грызли переборки корабля и теперь с него бегут.
— Куда?
— Кто куда, важно, сэр, что они покидают корабль.
— Но разве корабль уже тонет? — поднял густые брови посол.
— Боюсь, сэр, что, как установлено, крысы всегда чувствуют беду первыми.
— Гм… крысы, — задумчиво усмехаясь, произнес Бьюкенен и вдруг, откинувшись на спинку кресла, спросил строго и требовательно — Назовите, кто именно?
— Грубин, — твердо ответил Грюсс и, заглянув в лежавший на столе блокнот, продолжал — Набутов, Крашенинников, Соловьев, Пахомов.
