Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии
Феликс никогда не видел Паскалопола таким разговорчивым. А помещик говорил все это с таким видом, словно делал тайное признание, облегчал свою душу. Казалось, Отилия одобряла его, потому что по старой привычке она устроилась позади стула помещика и все время поглаживала его по плечу. Паскалопол точно хотел сказать: «Только я умею любить, потому что душа моя свободна, потому что до сих пор я еще никого не любил». Припоминая, что рассказывал ему помещик о своем прошлом, Феликс, оставив свой юношеский эгоизм, впервые проник в маленькую трагедию Паскалопола. Помещик страдал от неясности отношений в их семье гораздо больше, чем дядя Костаке, рискуя при этом стать чересчур назойливым. Он мог опять оказаться в таком положении, как это уже было когда-то, когда Феликс уговорил Отилию не принимать его. Какие неудовлетворенные инстинкты двигали Паскалополом? Отчасти из подозрения, отчасти из любопытства, которое Паскалопол пробудил у него, Феликс задал вопрос:
— С тех пор как я знаю вас, я все время убеждаюсь, что у вас доброе сердце и вы любите детей. Почему, хотя бы ради этого, вы еще раз не женились?
Паскалопол посмотрел на Феликса с ласковой горькой улыбкой, словно догадываясь о тех сетях, которые ему расставлял молодой человек. Отилия, стоявшая за спинкой его стула, крепко обняла Паскалопола, как будто желая защитить.
— Дорогой домнул Феликс, объясню вам, почему я не женился. Чрезмерная чувствительность связана с некоторыми осложнениями. Утонченный человек не вообще любит детей, а детей определенного типа. Он хотел бы, например, иметь ребенка от определенной женщины, которую любит, но других детей он может ненавидеть. Аглае любит всех своих детей без различия, хотя они и от Симиона, которого она презирает. Вот видите, насколько утонченная любовь разборчивей. Руководствуясь своим темпераментом и воспитанием, я создал в воображении образ ребенка, которого я мог бы полюбить. Я думаю, что человеку в моем возрасте вы позволите быть откровенным и признаться, что мне весьма приятно было бы иметь дочь, подобную домнишоаре Отилии. Если бы благодаря браку я мог получить домнишоару Отилию, но взрослую, потому что у меня нет времени ждать, я бы женился. Но раз это невозможно, а домнишоара Отилия уже существует на свете, то я пользуюсь случаем и время от времени оказываю ей небольшие отеческие услуги, как человек, чья семейная жизнь не удалась. И вы мне тоже весьма симпатичны, — прибавил помещик, заметив, что Феликс слегка нахмурился.
Но Феликс был мрачен от ревности. Ему не нравилось это открытое выражение симпатии к Отилии даже под видом отеческого внимания. Он боялся, что все это лишь ширма, прикрывающая страсти совсем другого порядка. Вынужденный отвечать, он выразил свое несогласие со словами Паскалопола:
— Вообще все это интересно. Но что касается отеческой любви, то у меня есть некоторые сомнения. Любовь между отцом и детьми основывается в первую очередь на инстинкте, на кровном родстве. Несомненно, пожилой человек может бескорыстно любить девушку, но может попасть в ловушку, как попал бы и я, думая, что девушку, которая мне вовсе не родственница, я люблю как сестру.
На Паскалопола это замечание Феликса произвело такое впечатление, что молодой человек тут же раскаялся, только теперь поняв всю жестокость подобного выпада. Помещик выбил пальцами барабанную дробь, вздохнул и, повернув голову к Отилии, сказал, как бы заключая спор:
— Домнишоара Отилия одна может быть судьей в этом вопросе. Мы все лишь только люди.
Феликс так огорчился своей необдуманной выходкой, что, воспользовавшись моментом, когда остальные не обращали на него внимания, встал из-за стола и вышел во двор. Засунув руки в карманы, с непокрытой головой, он вышел за ограду и стал прогуливаться по пустынной улице, на которую отбрасывала тень колокольня. Он обвинял себя в злом чувстве, в отсутствии уважения к Паскалополу, в необоснованной ревности. В намеченной им для себя программе самоусовершенствования был пункт, согласно которому он не должен был никого задевать и на враждебное отношение отвечать сдержанностью. Его поведение по отношению к Паскалополу было грубым, он чересчур явно выразил свои подозрения. Обидев Паскалопола, он, конечно, рассердил и Отилию. Во всяком случае, он проявил несдержанность. Феликс погулял в глубокой тени вокруг церкви, потом, успокоившись, решил вернуться. Паскалопол как раз в это время вышел из ворот и направлялся к коляске, ожидавшей его намного дальше, чем он оставил ее, потому что кучер заснул и лошади постепенно продвинулись вперед, подбирая свежескошенную траву, упавшую с проезжавшего воза. Помещик, увидев Феликса, повернулся к нему с протянутой рукой и был слегка удивлен его торжественным видом.
— Домнул Паскалопол, — напыщенно заговорил молодой человек, — только что, вовсе не желая этого, я произнес несколько слов, которые могли обидеть вас. Я приношу вам свои извинения.
— Ах, дорогой, — ответил Паскалопол, — стоит ли об этом говорить. Я ничего не заметил. Все, что вы сказали, было совершенно правильно, в рамках разговора. Не обращайте на меня внимания. Я иногда становлюсь вдруг задумчивым, и тогда может показаться, что я сержусь.
Эти слова Паскалопола были так естественны, что Феликс вновь почувствовал недовольство собой. Значит, он под влиянием самолюбия поторопился выразить помещику свое раскаяние, на которое тот даже не обратил внимания. Паскалопол лишь мимоходом упомянул об этом инциденте, и у Феликса было такое чувство, что он чуть не попал в еще более смешное положение. Впрочем, в знак того, что он воспринял слова Феликса как обычную вежливость, Паскалопол поблагодарил юношу за добрые чувства и попросил, если это его не затруднит, прийти к нему завтра, с тем чтобы он смог сообщить Феликсу некоторые вещи, которые, вне всяких сомнений, «имеют большой интерес для них обоих, а также и для лица, одинаково для них дорогого».
Таким образом Феликс попал в дом к Паскалополу. Ожидая его в кабинете, он услышал сладкие и печальные звуки флейты. Он вспомнил разговоры о том, что помещик играет на этом инструменте. До Феликса доносилась классическая мелодия в темпе менуэта, совсем безыскусственная и поэтому еще более характерная. Произведение это, по-видимому, было написано Моцартом или кем-нибудь из его современников и взято из сборника для любителей. В мелодии чувствовалась какая-то усталость, порой она грациозно затухала, приостанавливалась и повторялась снова. Песенка внезапно оборвалась на высокой ноте: по-видимому, доложили о приходе Феликса. Появился Паскалопол, одетый в тяжелое кимоно из голубого шелка, расшитое драконами. Флейта в его руке казалась скипетром из эбенового дерева. Вид у него был весьма внушительный.
Помещик поговорил о том о сем, но чувствовалось, что он хочет незаметно, без громких слов перейти к какой-то другой теме. В конце концов он заявил, что путешествие было необходимо Отилии, поскольку за последние месяцы в ее умонастроении стали замечаться угрожающие признаки. Оно укрепило ее дух и веру в жизнь. Даже он, Феликс, должен быть доволен этим обстоятельством, вернувшим ему как бы заново родившуюся подругу. Впрочем, он тоже рано или поздно поедет учиться в Париж. Отилия предусмотрительно успела на месте выяснить все возможности и вернулась с весьма полезными сведениями, о которых «она или уже сообщила вам, или еще сообщит». Единственное, что беспокоило Паскалопола, это то, что поездка Отилии в Париж с чужим ей человеком может вновь навлечь на нее нарекания со стороны людей, не знающих истинного положения вещей. Паскалопол высказал все это довольно рассеянно, скороговоркой, с та-* ким видом, будто не придавал никакого значения тому, что говорил, заглядывая в дырочки флейты и беря на пробу то ту, то другую ноту. Неожиданно он повернулся к Феликсу, решительно взял его за руки и не отпускал до тех пор, пока не закончил своей маленькой речи, произнесенной отеческим тоном:
— Домнул Феликс, Отилия ничего не поручала мне и не знает, о чем мы здесь разговариваем. Однако мне известно, что она питает к вам большую симпатию. Скромность не позволяет мне остановиться на природе этой симпатии. Девушка может пренебрегать добрым мнением женщины, но она должна сохранять его в глазах мужчин. Так вот, даю вам честное слово, что я держал себя с Отилией в Париже, как отец. Она жила все время в пансионе, куда я приходил к ней, но и эти визиты были связаны с большими затруднениями, поскольку начальница, ревниво заботясь о добром имени заведения, контролировала каждый шаг пансионерок. (Это был пансион для девушек.) Поэтому мне кажется, что вы, зная положение вещей, не должны обвинять ее в том, что она поехала со мной. Здесь она задыхалась. К чему я все это говорю? Отилию, признаюсь вам откровенно, я люблю и, быть может, не отступил бы даже перед безрассудной попыткой предложить ей руку. Но я помню о своем возрасте и делаю все возможное, чтобы быть достойным ее. Я борюсь, используя в качестве оружия доброту, удовлетворяя все капризы юности, вы же боретесь оружием молодости. Сознаю, что ваше оружие более надежно. Я — противник (если можно меня так назвать) лояльный. Может быть, Отилия любит вас или кого-нибудь другого! Я бы предпочел, чтобы это были вы. Моя честь повелевает мне не допустить распространения клеветы против нее. Отилия девушка умная, и я был бы горд, если бы имел дочь, похожую на нее. Если вы хотите быть ее счастливым спутником (ибо счастье, на мой взгляд, может дать только брак), то заявляю вам: Отилию нужно уважать. И вы обязаны сказать об этом другим.
![Брайен Фрил - Праздник урожая [=Танцы на праздник урожая]](/uploads/posts/books/271489/271489.jpg)
