Георгий Северский - Второй вариант
Распродажа судов русского флота началась еще при Деникине. Белогвардейское командование трепетало при мысли, что корабли могут попасть в руки Советов, так же, впрочем, как и в руки союзников, которые непременно реквизируют флот в счет погашения долгов. Тогда и возник план распродажи военных и коммерческих судов флота. Официально план этот именовался как «Проект ликвидации судов, не нужных флоту». В списки ликвидируемых, помимо транспортных, вошли и боевые корабли, имеющие разные степени повреждений. Многие из них могли быть отремонтированы и нести свою службу, однако гораздо более волновало другое — валюта. Казне нужна валюта, говорили приближенные Врангеля, но за этими утверждениями стояли личные интересы: при таких сделках есть на чем погреть руки…
Тогда-то в Севастополе и появился некто Сергеев. Отрекомендовался крупным золотопромышленником, основателем акционерного общества «Коммерческий флот» и начал действовать. Очень скоро, заручившись необходимыми связями среди высших врангелевских чинов, он заключил договор на покупку ряда судов.
Однако выяснилось, что Сергеев всего лишь ловкий аферист. В Константинополе он стал предлагать различным фирмам право на реализацию договора за огромные комиссионные. Дело начало принимать скандальную огласку.
— Я сейчас от его высокопревосходительства, он взволнован, — раздраженно говорил Артифексов сидящему против него за столом Туманову. — И простите, Александр Густавович, но что за олухов вы посылали в Константинополь? Как могло случиться, что не разыскали этого проходимца?
Туманов пожал плечами:
— Ездил Савин. Он был лучшим сыщиком России, но ни ему, ни моей константинопольской агентуре так и не удалось выйти на след Сергеева. Куда-то исчез, но надеюсь, не вечно же будет скрываться, всплывет!
— Боюсь, что будет поздно, — хмуро сказал Арти-фексов. — Да, Александр Густавович, неловко получилось. Учитывая важность дела, могли бы и сами побывать в Константинополе.
Туманов сохранил всегдашнее невозмутимо-ироничное выражение холеного, гладкого лица, только в глазах его мелькнул опасный огонек, но он тут же притушил его, не дал разгореться.
Впрочем, Артифексов уже не смотрел на него: он повернулся к Вильчевскому:
— А вы что скажете, Павел Антонович? Почему вы устраняетесь, словно и вовсе не причастны к этим неприятностям?
Резкость Артифексова обескуражила генерала, и он лишь пробормотал неуверенно:
— Но ведь я действительно… Я только выполнял распоряжения…
— Нет, извините, вы были инициатором всего этого дела, — растерянность генерала окончательно разозлила Артифексова. — Позвольте освежить вашу память, — и он двинул по столу плотный лист бумаги. — Узнаете?
Еще бы Вильчевскому не помнить этого письма! Он составлял его лично и немало покорпел над формулировками. На официальном бланке начальника управления снабжения при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России было написано:
«Секретно. 19-го апреля 1920 г. № 3707.
гор. Севастополь. Начальнику морского управления
и Командующему флотом.
За последнее время на имя главнокомандующего поступает от отдельных лиц и компаний целый ряд предложений о продаже им или их доверителям старых кораблей военного флота, торговых судов и транспортов, а также всевозможного технического имущества, могущего служить материалом при постройке или ремонте коммерческих судов.
Сообщая об изложенном, прошу Вас сообщить мне в срочном порядке перечень кораблей, судов, транспортов и проч. имущества, которое представляется для нас ненужным и может быть использовано на международном рынке.
Генерал-лейтенант
Вильчевский».
Да, от этого документа никуда не денешься. Но ведь есть еще и ответ командующего Черноморским флотом адмирала Саблина, в котором перечисляются «суда, не нужные флоту». В нем шла речь и о землечерпательных караванах, подчеркивалась целесообразность незамедлительной эвакуации их из портов Крымского побережья.
Под «эвакуацией» подразумевалась распродажа, Это прекрасно знали и Саблин, и Вильчевский, и Арти-фексов, и сам Врангель. Все было одобрено, согласовано. Однако попробуй докажи теперь. Одобрения, согласования… Все это разговоры. А на столе лежит документ, им подписанный. О резолюции Врангеля на другом документе нельзя и заикаться, чтобы не усугубить дрянное свое положение.
Массивное лицо Вильчевского вспотело. Генерал суетливо приложил к лицу платок. Рука его подрагивала.
— Вот так-то, господа, — уже мягче, ровнее проговорил Артифексов. — Положение — сквернее не придумаешь. Теперь вся надежда на генерала Лукомского! Он сообщает, что из Константинополя на пароходе «Кирасон» отбыл в Севастополь некто господин Астахов с весьма серьезным и приемлемым для нас предложением, способным поправить дело. Даи-то бог, чтобы так и было!
Для Вильчевского эти слова прозвучали как помилование, однако ему еще предстояло пережить неприятные минуты. Артифексов снова обратился к нему:
— Переговоры с господином Астаховым будете вести вы, Павел Антонович. Прошу вас, без согласования никаких решений не принимать. Ошибка не должна повториться. Необходима предельная осторожность, вы вынуждаете меня повторять это. Осмотрительность и проверка, проверка. — Он посмотрел на Туманова. — Надеюсь, Александр Густавович, на этот раз и вы не оплошаете. И узнайте, пожалуйста, когда придет «Кирасон».
— Он уже пришел. — Легкая усмешка тронула губы Туманова. — А господин Астахов остановился в гостинице «Кист», в номере двадцать седьмом — люкс на втором этаже.
— Что же вы молчали?
— Леонид Александрович, откуда же я мог знать, что вы ждете этого человека?
На Мелитопольщине деревни в большинстве своем назывались по имени основателя: Акимовка, Марфовка, Ефремовна, Кирилловна…
В Мелитополе, в штабе тринадцатой армии, куда прибыл Журба и куда уже вызвали комполка, обеспечивающего охрану восточного участка Азовского побережья, шел разговор. Начальник особого отдела — высокий, худой, пожилой человек с маузером на боку, говорил командиру полка:
— Вот тебе, товарищ Коротков, задание. Знакомься. Товарищ Журба — чекист. Большего нам с тобой знать о нем не следует. Вместе с ним поедешь к себе в Ефремовну, а послезавтра — это значит в ночь на субботу, доставишь его в бухту Песчаную; будем с твоего участка отправлять товарища Журбу в Крым. Ясна задача?
— Так точно! — отчеканил в ответ Коротков, молодцеватый, в галифе, весь затянутый скрипящими ремнями портупеи.
— Тогда выполняй приказ!
В Ефремовку, где находился штаб Короткова, их доставили на штабном автомобиле.
В деревне чистые, белые хаты едва просматривались сквозь густую листву черешневых садов. Журбе отвели для постоя комнату в доме деревенского лавочника — внизу была лавка, а наверху жилые помещения. С наслаждением помывшись возле колодца и отряхнув дорожную пыль, Журба пошел на окраину деревни, в штаб.
Коротков прохаживался по горнице, диктуя своему помощнику приказ по полку:
«Пользуясь затишьем на вверенном мне участке, — звенел его отточенный командирский голос, — приказываю во всех ротах проводить учебу по военному делу, необходимую для успешной победы как над оставшимися, так и над будущими врагами нашего рабоче-крестьянского государства…»
— А-а, товарищ Журба! Проходи, гостем будешь! — комполка закончил диктовать, сказал помощнику: — Давай подпишу, и доводи до сведения!
В дверь заглянул вестовой Короткова.
— Товарищ командир… — он замолчал, нерешительно переступая с ноги на ногу. — Там вас крестьяне требуют, бойца нашего привели…
— Что за чертовщина?
Комполка, а вслед за ним и Журба вышли во двор. Приблизились к гудящей толпе мужиков, в центре которой стоял молодой, щуплый красноармеец с испуганным лицом.
— Вот, арестовали, ваше высокородие товарищ командир, — по-военному доложил могучий дед с бородой, начинавшейся от самых глаз.
— Отпустить! — рыкнул Коротков. — Как смеет гражданское население арестовывать красных бойцов?
Дед испуганно вытянулся, прижал к бокам черные, похожие на корневища векового дуба руки, но голос его оставался твердым:
— Арестовали, как хлопец этот вроде вора будет…
— Все деревья обломали!.. — послышались голоса из толпы. — Спасу от них нет…
— Довольно базара! — приказал Коротков. И сразу же все замолчали. — Говори ты, дед.
— Поймал я счас в саду на черешне вот этого, спрашиваю: зачем, мол, берешь чужое? А он… Вот пусть сам скажет.
— Ну, говори! — грозно притопнул Коротков начищенным, в аккуратных латочках сапогом. Красноармеец не понял, что это относится к нему, и Коротков притопнул еще раз: — Чего молчишь!
— Дак что ж, товарищ командир, — жалобно сказал красноармеец. — У них этого добра много. Как у нас брюквы! А у нас на Вятчине так уж заведено: захочешь брюквы — бери. Я думал, что у них с ягодой так же…
