Клыч Кулиев - Чёрный караван
— Это кто же хвастается? — Ораз-сердар готов был лопнуть от злости. — Вот останемся одни… Тогда увидим, кто хвастун!
Крутеня попробовал защитить Хаджимурада:
— Не рано ли вы нападаете, сердар?
Ораз-сердар презрительно оборвал его:
— Ты не вмешивайся в наш разговор!
— Почему?
— Гм, почему… Не видя воды, снимает штаны. Да еще спрашивает: «Почему?»
Хаджимурад взорвался:
— Как бы ты раньше нас не сиял штаны!
Маллесон понял, что ссора может зайти далеко, и решил вмешаться:
— Горячась, нельзя понять друг друга. Постараемся сдержать свои чувства!
Ораз-сердар молча окинул злым взглядом своих противников и, что-то пробурчав, отвернулся. Хаджимурад шумно перевел дыхание, а Крутеня выдохнул свой гнев вместе с синим папиросным дымом на Ораз-сердара.
Совещание длилось долго. Перемежаясь взаимными попреками, беседа то разгоралась, то затихала, чтобы разгореться с новой силой. Кончилось тем, что три члена правительства тут же подали в отставку. А остальные, опустив головы, молча покинули кабинет.
32
И вот настали незабываемые, горестные дни… Весть о нашем уходе разнеслась сначала по городу, а затем по всему краю. Если бы в Асхабад нежданно нагрянули большевики, то и тогда паника была бы не больше. Перед зданием миссии уже с рассвета толпились люди, притом самые почтенные, уважаемые. До смерти перепуганные, они со слезами на глазах умоляли не отдавать их на растерзание большевикам. Но чем могли мы помочь им? Оставалось одно — отсиживаться в своих кабинетах. Какими глазами было глядеть на этих несчастных?
Ни разу в жизни мне не приходилось попадать в такое положение. Отгородившись штыками от внешнего мира и бессильно кусая губы, сидишь, забравшись в угол. С утра ждешь захода солнца, а с заходом солнца — нового утра.
И так день за днем…
Вот миновала еще одна ночь. А я не спал ни минуты. Только что вернулся с вокзала. На простое дело, с которым обычно можно было справиться за несколько минут, теперь пришлось затратить чуть ли не сутки. Надо было отправить в Красноводск эшелон с солдатами. А машинистов нет. Заперев свои квартиры и забрав семьи, все они куда-то скрылись. Перевернув весь город, с великим трудом удалось найти только двоих. Да и то одного из них пришлось поставить к стенке, а второго посадили на паровоз силой, буквально под дулом пистолета. Остался еще один состав с солдатами, оружием и боеприпасами. Отправить его, и конец мучениям. И слава богу!
Уже петухи начинали приветствовать рассвет, когда, приказав дежурному офицеру разбудить меня в восемь часов, я, не раздеваясь, повалился на диван в своем кабинете и сразу заснул. Но пережитые волнения продолжались и во сне: меня мучили кошмары, сперва я бранился с Зиминым, потом сцепился с железнодорожниками. И тут раздался стук в дверь.
Вошла Элен. Она, бедняжка, за это время тоже сбилась с ног. Лицо осунулось, побледнело до синевы, глаза из-под длинных ресниц глядели печально. От былой веселости Элен не осталось и следа. Но все же она крепилась. Ведь всему приходит конец, должна была закончиться и эта предотъездная суета.
Хотя полной близости у нас с Элен не было, все же и неизменно ощущал ее дружеское расположение. Сердцем она была со мной. А это было очень важно: в миссии для меня абсолютно не существовало тайн, я знал содержание самых секретных докладов генерала командованию. А телеграммы и письма, приходившие к нам сверху, я иногда прочитывал даже раньше генерала. Вот и сегодня Элен положила передо мной кожаную папку, сказав:
— Генерал еще не видел.
Раскрыв папку, я не спеша начал читать лежавшую в ней телеграмму. Телеграмма была из Симлы. Командование сообщало: новый эмир Афганистана Амаиулла-хан вторично обратился с официальным письмом к вице-королю Индии лорду Челмсфорду, потребовал признания Афганистана полноправным независимым государством и односторонне аннулировал все заключенные ранее договоры. В телеграмме указывалось, что в настоящее время в пограничных с Индией районах афганцы ведут подрывную работу против Великобритании. Командование приказывало составить особую группу из офицеров, знающих Афганистан, и в трехдневный срок направить ее в северные районы этой страны.
На этом телеграмма обрывалась.
Я спросил у Элен, где же продолжение? Она холодно улыбнулась:
— Конец съели большевики.
— Что это значит?
— Близ Гаудана опять перерезаны телеграфные провода. Телефон тоже не работает. Туда послали машину. Готовься! Скоро придет продолжение телеграммы.
Вошел дежурный офицер и сообщил, что меня хочет видеть генерал. Элен побежала в свой кабинет, а я отправился к Маллесону,
За окном еще была туманная дымка. Но погода была теплая, чувствовалось уже, что зима окончательно отступила. Деревья начинали одеваться в зеленый наряд, травинки, пробившись сквозь оттаявшую почву, тихо шептались под весенним ветерком. Сейчас махнуть бы на автомобиле за город, в степь, на одетые свежей зеленью дальние холмы. Отдохнуть душой, подышать свежим воздухом, посмеяться. Весь гнет, вся тяжесть пережитых дней, кажется, сразу исчезли бы… Но не только о такой прогулке, даже о том, чтобы выйти на улицу, нечего было и думать!
Маллесон встретил меня, стоя посреди кабинета, и с озабоченным видом заговорил:
— Явился Ораз-сердар с целой оравой идиотов в больших папахах. Примите их сами. Скажите им, пусть не болтают попусту, а занимаются делом. Все уже решено. Помочь мы ничем не можем!
Действительно, в приемной миссии около десяти туркмен в больших папахах ждали, когда откроется дверь. Как только я вошел, все разом вскочили на ноги и почтительно приветствовали меня. Только Ораз-сердар не торопился вставать и смотрел на меня с молчаливым упреком. Он, видимо, ожидал, что придет сам генерал. Не успел я сесть, как сердар коротко объяснил цель своего прихода:
— Я хотел познакомить его превосходительство господина генерала с нашими старейшинами. Разве он уехал куда-нибудь?
Я холодно ответил:
— Господин генерал нездоров. С сердцем плохо. Врачи рекомендовали ему несколько дней не вставать.
Мой ответ, видимо, не удовлетворил Ораз-сердара. Вытаращив свои бараньи глаза, он недоверчиво посмотрел на меня. Затем глубоко вздохнул и опустил голову. Я постарался побыстрее вызвать его на разговор:
— Если у вас есть к нему просьба, пожалуйста, говорите. Я вас слушаю. Все будет в точности передано его превосходительству.
Все продолжали сидеть молча, глядя на Ораз-сердара. Он, видимо, понял: все ждут его слова. Резко поднял голову и с какой-то решимостью заговорил:
— Вот, господин полковник, сидящие здесь — уважаемые старейшины племен. Среди них и геоклены, и номуды… Текинцы и сарыки… Их слова — слова всех туркмен… Их желание — желание всех туркмен… Мы пришли к вам открыть свое сердце, высказать чаяния всего туркменского народа…
Сердар был явно взволнован, он тяжело дышал, глотая клубок, подкативший к горлу. Откашлявшись, прочистил глотку и снова заговорил:
— Мы, господин полковник, около сорока лет жили под сенью белого царя. Худого не знали. Белый царь дал нам богатство, а мы были ему преданными слугами. Но теперь благополучие и счастье покинули русскую землю. Допустим, завтра большевики будут втоптаны в прах… Кто будет нам покровительствовать? Безмозглые политики вроде Зимина? Нет! Чем жить, вверив свою судьбу таким, как он, лучше смешаться с пылью!
Сердар снова кашлянул, прочищая горло. Затем обвел быстрым взглядом своих земляков и продолжал:
— Мы пришли к вам с просьбой от всего парода: примите нас под свое покровительство! Мы слышали о том, что великое английское государство оказывает большое покровительство мусульманам. Возьмите и нас под свою защиту! Поддержите и пас! Не покидайте в тяжелый час. Сохраните хотя бы те войска, которые остались еще здесь! Лишь бы все видели, что вы не ушли. Со всем остальным мы сами справимся…
Сердар обвел взглядом сидевших вокруг и с еще большим подъемом громко спросил:
— Разве не так, люди?
Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
Мы и сами подумывали о том, чтобы оставить в Закаспии хотя бы символические силы. Но что могут сделать несколько офицеров с тремя или четырьмя сотнями солдат, если здесь все равно не на кого опереться?
Как мне предложил генерал, я ответил без обиняков:
— Вопрос решен. Мы не имеем права оставлять в Закаспии ни одного солдата. Таков приказ!
Ораз-сердара точно кипятком ошпарили. Он рывком поднялся с места и, задыхаясь, яростно проговорил:
— Тогда передайте его превосходительству генералу: как только вы уйдете, в тот же день мы отведем своих конников с фронта. Пусть Зимин защищает себя сам!
Я был возмущен до глубины души. И как было не возмущаться? Эти молодчики угрожают нам, хотят запугать нас: «Мы уходим в отставку… Мы отведем назад свои войска…» Как будто они защищают наши земли! Торгуются, угрожают, точно капризные любовницы!
