Александр Владимиров - Призрак Белой страны
— Уф, достали! А вы проходите, господин. Никита Никодимович предупредил, что к нему приедет человек из Белгорода. Как-то бишь ваша газета?.. «Вопросы театра»?
— Именно так.
— Я провожу вас.
— Не стоит. Сам найду. Только объясните: куда? И как пройти?
Горчаков слушал и аккуратно оглядывался, опасаясь, как бы случайно не появился Никита Никодимович. Конечно, Александра в городе знают, не посмеют указать на дверь. Но и конфликта с этой неуправляемой гориллой — охранником хотелось избежать. А то вдруг выкинут, а потом извинятся. Очень нужны эти извинения!
— …Понятно, сударь? — услужливо поинтересовался охранник.
— Да, благодарю вас.
Горчаков уже поднялся на ступеньку, как с губ слетел еще один вопрос:
— Госпожа Прохоренко и господин Лапин здесь?
— Никого нет из труппы. Один Никита Никодимович.
По ступенькам — на второй этаж. По коридору промелькнула тень. Или Александру это показалось? На дверях нет табличек. Куда ему? Охранник-горилла сказал: «Как поднимитесь по лестнице — четвертая комната?» Нет, через четыре комнаты?..
Похоже сюда. Вон и дверь слегка приоткрыта. Александр легонько постучал, но никто не ответил. На всякий случай он толкнул дверь и увидел пустую комнату, дальше — дверь, которая, вероятно вела в следующую. Именно оттуда донеслись обрывки фраз:
— …ничем не выдать себя.
— А если докопаются? Там ведь не дураки.
Голоса принадлежали мужчинам. Через мгновение дверь открылась, они вошли в комнату, где находился Горчаков.
Одного Александр узнал его сразу: похожий на колобка, с глубокими залысинами человечек был никем иным, как режиссером театра Степановым Никитой Никодимовичем. Второй — высокий, темноволосый, с пышными усищами. «Не про него ли рассказывала Лика?»
— Я вас знаю, — голос у Степанова был нервным, срывающимся. — Вы газетчик.
— Да, работаю в «Оскольских вестях».
— Как вы прошли? Я ведь дал указание никого сегодня ко мне не…
— На то я и газетчик, чтобы проходить через любые препятствия.
— Я не намерен давать интервью.
— Всего несколько вопросов.
— Нет! Впрочем, — тут он посмотрел на черноусого и судорожно закивал. — Спрашивайте!
— Есть предположения, кому могла помешать Федоровская?
— У нее имелись недоброжелатели, — голос Степанова вдруг задрожал сильнее. — А у кого из талантливых актеров их нет? Бездари — те действительно никому не нужны.
— Недоброжелатели настолько ненавидели ее, что решились на убийство?
— В актерской среде не убивают. Зависть, интриги — да! Но уголовщина!.. Нет, увольте!
— Однако Федоровскую убили.
— Ищите преступника в другом месте, не в театре.
— А какие лично у вас были отношения с Зинаидой Петровной?
— Нормальные, рабочие.
— Никогда не конфликтовали?
— Режиссер с актерами конфликтуют всегда. Это творчество, понимаете, творчество!
— А кроме театра Зинаида Петровна чем-нибудь занималась?
— Откуда мне знать? Я с ней не ходил чай пить.
— Настоящий актер целиком отдается только искусству, — впервые вступил в разговор усатый.
— Простите, ваше имя-отчество?
— Не важно. Я человек посторонний. Ко всему, что здесь произошло, отношения не имею.
— И Федоровскую не знали?
— Никого он не знал! — взвизгнул Никита Никодимович.
— Время интервью закончено.
— Но еще остались вопросы.
— Никаких вопросов! У меня дела, траур и… привет Черкасовой!
Режиссер стремглав пронесся мимо Горчакова. Усатый усмехнулся и пожал Александру на прощание руку.
Как быстро пролетают дни. Однако сегодняшний напомнил Горчакову мгновение: вроде бы только-только наступило утро, а уже глядь — вечер! С другой стороны — сколько всего сегодня случилось! И вот он уже дома, в любимом мягком кресле, пьет из большой кружки чай. Но мозг не прекращал работу, дело Федоровской принимало все более запутанный характер.
Зачем Корхов послал его в театр? Ничего существенного режиссер Степанов ему не сообщил. Ничего?!
Горчаков еще раз проанализировал то, что услышал от Никиты Никодимовича. Основной его мыслью было то, что в актерской среде не убивают. Но ведь актеры не святоши, им свойственны те же страсти и пороки, что и другим людям. Степанов идеализирует людей искусства? Нет, он явно имел в виду другое: Зинаиду Петровну убили не за то, что она перешла кому-то дорогу на театральной сцене. Она чем-то занималась еще. Чем?..
Подозрителен его приятель с большими усами. Он упорно отрицает свое знакомство с Федоровской, хотя Лика утверждала иное. Зачем ему скрывать, если ни в чем не виноват?
Странный разговор был между этими двумя. Горчаков постарался по памяти воспроизвести его как можно точнее:
— …ничем не выдать себя.
— А если они докопаются? Там ведь не дураки.
Первую фразу произнес тип с большими усами, вторую — Степанов. Чего так боится режиссер? И кто эти «не дураки»? И вообще, о чем речь?
Их разговор явно не предназначался для чужих ушей. Почему же дверь оказалась приоткрытой? Кто-то промелькнул в коридоре… Если раньше Горчаков не был до конца в этом уверен, то теперь не оставалось ни тени сомнения. Итак, некто приоткрывает дверь и пытается подслушать. Затем обращает внимание на шаги по лестнице и бежит. Вероятно, так.
Течение мыслей было прервано появлением служанки. Лена вошла с виноватым и просящим видом.
— Александр Николаевич?..
— Ну?
— Можно… поиграть с вашим героем?
Александр отнесся спокойно к несколько обескураживающей просьбе. Он лишь зевнул и отрицательно качнул головой:
— Не сегодня. Устал, много дел переделал.
— Тогда я пойду к инженеру Щербинину? Он не откажет.
— Ох, Лена доведут тебя до беды Цеткин и Коллонтай.
— Александр Николаевич, миленький, завтра утром я вернусь. И глаз не раскроете, а завтрак уже будет на столе.
— А как отреагирует жена Щербинина? Ей это вряд ли понравится.
— Ее вызвали в Чернянку (административный центр в Белгородской области. — прим. авт.). Какой-то тяжелый случай.
— Ладно, иди к Щербинину.
— Спасибо! — захлопала в ладоши Лена.
— Но потом не забудь зайти к его жене.
— Зачем?
— Пусть осмотрит. Не принесла ли чего? Муж-инженер калечит, жена-доктор лечит.
— Типун вам на язык, Александр Николаевич, — воскликнула Лена и убежала.
Горчаков был рад остаться один. Никто больше не помешает ему сосредоточиться на деле убитой актрисы.
В который раз он попытался выстроить хоть какую-то схему расследования. Не получалось! Слишком мало фактов.
Нет, не случайно начальник полиции предложил ему отправиться в театр! Или… намеренно сбил со следа? Он — ищейка, ему надо быть первым.
Вконец обессиленный от дум, Александр в качестве успокоительного выпил рюмочку коньяка и упал на кровать. Все — завтра! Сейчас хоть немного забыться. Он не знал, что забыться не удастся, и ночь станет полна неожиданностей!
…Легкий шорох. Словно кто-то крался к нему. С детства Александр привык спать чутко, мать и отец предупреждали:
— Будь готов, Сашенька, ко всему. В любой момент могут прийти плохие люди.
Плохие люди появлялись постоянно: с винтовками, штыками, пистолетами, высокие и маленькие, с бородами и без бород, в потертых зипунах и кожаных куртках. Война есть война!
Говорят, с окончанием войны исчезает и кошмар. Увы, остаются его неискоренимые следы в сознании, как вечная печать от пережитых испытаний: убийств, голода, скитаний по белому свету. И память заставляет проходить весь путь заново, проходить от начала до конца. Реальность исчезает, превращаясь в мир душевных мук.
…Сначала Александр подумал, что это Лена. Инженер выгнал ее, вот и вернулась. Теперь еще потребует от хозяина пустить ее в свою постель.
Он открыл глаза, чтобы бросить ей что-то резкое, и… звуки застряли в горле. Перед Александром — тень высокого мужчины. Рука невольно заскользила по постели…
— Не надо доставать оружие, — предупредил ночной посетитель.
«Знакомый голос!»
— У меня его нет.
Белый свет резанул глаза. Горчаков увидел высокого усатого господина, того самого, что был в театре вместе со Степановым. Присев на кровати, Александр обескуражено спросил:
— Как вы вошли?
— Входная дверь оказалась открытой. Странные у вас слуги.
«Лена забыла запереть дверь? Бред! Если только она окончательно не потеряла голову от предстоящего свидания с инженером Щербининым».
— Допустим. Но вы должны были позвать хозяина, а не появляться в его спальне привидением.
— Помилуйте! Зачем же лишним шумом будоражить дом?
