Лиана Мориарти - Что забыла Алиса
– Мам, а я ей немножечко помогла, – осторожно сказала Мадисон.
– Немножечко? – Алиса обняла Мадисон за плечо, прижала ее к себе и, понизив голос, сказала: – Я уверена, что ты помогала очень много. Ты прекрасная старшая сестра. Прямо как твоя тетя Либби.
Мадисон слегка удивилась, а потом улыбнулась той особенной улыбкой, которая преобразила ее лицо.
– И в кого у меня такие талантливые дети? – произнесла Алиса дрогнувшим голосом.
И почему это Мадисон так удивилась?
– В папу, – отозвался Ник.
Пританцовывая, Оливия спустилась со сцены, со смущенной улыбкой уселась рядом с Ником и забросала вопросами:
– Ну, как у меня получилось? Хорошо? Отлично?
– Лучше всех! – заверил Ник. – Все кругом только и говорят, что после выступления Оливии Лав им остается только собрать вещички и по-тихому смыться.
– Глупый ты! – хихикнула Оливия.
Они отсидели еще четыре акта, вытерпев нечто комедийное в исполнении чьей-то великовозрастной дочери, которая была настолько не смешна, что смешно было уже от одного этого, и маленького мальчика, которого на середине стихотворения Банджо Патерсона вдруг обуял такой страх, что ему на подмогу неуверенной походкой на сцену поднялся дедушка, взял внука за руку, и вместе они все-таки добрались до конца. От этого зрелища Алиса прослезилась.
– Дамы и господа, мальчики и девочки! – К микрофону опять подошла Френни. – У нас получился особенный вечер, и через несколько минут все мы с удовольствием примемся за обед, но перед этим позвольте предложить вашему вниманию еще один номер. Надеюсь, вы извините меня, потому что этот номер тоже представят члены моей семьи. Пожалуйста, приготовьте руки для аплодисментов и встречайте исполнителей сальсы – Барб и Роджера!
На сцене стало темно. Единственный луч света упал на мать Алисы и отца Ника, облаченных в костюмы для латиноамериканских танцев. Они стояли совершенно спокойно. Роджер, согнув ногу в колене, держал ее между ног Барб, а рукой обнимал ее за талию. Барб откинулась назад, открыв шею. Роджер наклонил к ней голову, глядя на нее серьезно, чуть ли не сердито.
Ник издал сдавленный звук, как будто что-то попало ему в дыхательное горло. Элла сочувственно кашлянула в ответ.
– Бабушка с дедушкой как будто из телевизора, – радостно сказал Том. – Как будто телезвезды.
– А вот и нет! – возразила Мадисон.
– А вот и да!
Алиса с Ником одновременно шикнули на них.
Пошла музыка, и их родители начали свой танец. У них получалось хорошо, но это-то и было жутко. Они мастерски вертели бедрами. Они то бросались друг к другу в объятия, то ускользали из них. Это было сексуально до непристойности, а уж тем более на глазах людей преклонного возраста!
Через пять тягостных минут Роджер остановился у микрофона, а Барб все танцевала вокруг него, задирая юбку и соблазнительно притопывая. Алиса чувствовала, что вот-вот не выдержит и захихикает.
– Люди! – обратился Роджер к публике хорошо поставленным голосом диктора радио. На свету его желто-загорелый лоб сверкал каплями пота. – Вы, наверное, слышали, что мы с моей красавицей-женой собираемся давать уроки сальсы два раза в месяц по вторникам. Это великолепное упражнение, и потом, это очень прикольно! В наше время каждый может научиться сальсе. Чтобы доказать это, я прошу подняться на сцену двух человек, которые раньше никогда не пробовали танцевать сальсу. Давайте начнем прямо сейчас!
Луч начал шарить по аудитории. Алиса следила за ним и только надеялась, что у Роджера хватит такта не тащить на сцену людей, которые еле ходят.
Луч остановился на Алисе с Ником, и оба они подняли ладони, защищаясь от него.
– Барб, как тебе кажется – вот тут два человека моргают от света, точно кролики… – сказал Роджер. – По-моему, они годятся!
Оливия, Том и Мадисон повскакали с мест, как будто выиграли в лотерею, и принялись тянуть родителей за руки, вопя: «Мама, папа, станцуйте! Ну давайте же!»
– Нет, нет! – Алиса в панике замахала руками. – Пусть кто-нибудь другой!
Никогда, никогда в жизни она не вызывалась делать ничего подобного.
– Роджер, по-моему, у них должно получиться, – ответила Барб со сцены, улыбаясь широчайшей улыбкой ведущей телешоу.
– Убью, – сказал Ник тихо и прокричал: – Простите! Спину прихватило!
Со стариками этот номер не проходил. Их скрючивал артрит.
– Спину прихватило, придумал тоже! – выкрикнула пожилая женщина.
– Попробуй, парень!
– Не ломайся, не порть вечер!
– Папочка, не переживай, как только начнешь, тошнота пройдет, – милым голоском произнесла Оливия.
– На сцену, на сцену, на сцену! – начали скандировать пожилые люди, на удивление энергично притопывая ногами.
Ник со вздохом поднялся, посмотрел сверху вниз на Алису и произнес:
– Ладно, это надо просто пережить.
Они поднялись на сцену, и Алиса смущенно поправила юбку, волнуясь, как бы она не съехала на сторону. Фрэнни, сидя в первом ряду, пожала плечами и подняла руки, как бы показывая: «Я здесь ни при чем».
– Так, отлично… – начал Роджер. – Лицом друг к другу.
Роджер встал позади Ника, а Барб – за спиной Алисы. Родители установили их так, что рука Алисы легла на плечо Ника, а его рука – на ее талию.
– Ближе! – гремел Роджер. – Не стесняйтесь! Посмотрели в глаза!
Алиса жалобно посмотрела на Ника. Его лицо было сдержанно-вежливым, как будто они были совершенно незнакомы и их случайно выдернули из толпы. Это было мучительно.
– Начинай же, ты кто – мужчина или мышонок? Мужчина должен брать все на себя! Ты – ведущий! Она – ведомая!
У Ника дернулись ноздри, что было знаком крайнего раздражения.
Неожиданно он опустил руку на поясницу Алисы, притянул ее к себе, деспотично нахмурился и стал абсолютно точной копией своего отца.
Аудитория взорвалась.
– Люди, по-моему, перед нами самородок! – продолжил Роджер.
Он встретился глазами с Алисой и как будто послал ей сердечный теплый привет. Этот не слишком молодой и не слишком умный тип в общем не имел в виду ничего плохого.
– На носки! – сказала Барб, показывая движение Нику. – Шаг вперед правой ногой, назад левой, покачайся на правой, назад левой. Перенеси вес тела на левую ногу, назад правой. Вот так! Вот так!
– И про бедра не забывайте! – крикнул Роджер.
Алиса с Ником редко танцевали на публике. Алисе мешала застенчивость, а Ника это вообще не слишком увлекало, но иногда, дома, когда за ужином было вино, а в плеере – подходящий диск, они позволяли себе пуститься в пляс, загрузив посудомоечную машину, – дурацкий пляс с задиранием рук и ног. Алиса всегда начинала первой, потому что, честно говоря, танцевать она любила и получалось у нее совсем неплохо.
Она задвигала бедрами, подражая матери, и старалась не крутить верхней половиной тела. В публике одобрительно загудели, и девочка – ей показалось, Оливия – крикнула: «Давай, мама!» Ник рассмеялся. Он наступал ей на ноги. Барб с Роджером расплывались в улыбках. Она слышала, как в зале что-то выкрикивают их дети.
И все-таки между ними не все еще было кончено. Она чувствовала это по их рукам. Она видела это по его глазам. Даже если это и было только воспоминание. Что-то еще оставалось. У Алисы голова закружилась от предчувствия и надежды.
Музыка стихла. Ник отпустил ее и отвернулся.
– Вот видите! Каждый может научиться сальсе! – воскликнул Роджер.
Домашняя работа, написанная Элизабет для Джереми
По дороге на вечер семейных талантов мне вдруг страшно захотелось посмотреть телевизор.
Шел «Доктор Хаус». Мне нужно было видеть злого, саркастичного доктора, когда он диагностировал самые страшные недуги. Что бы этот доктор сказал обо мне? Джереми, мне хотелось бы, чтобы ты больше походил на доктора Хауса. Ты такой вежливый, такой воспитанный. Даже противно. Воспитанность больше не лечит. Почему бы тебе не высказать мне прямо в лицо простейшие, очевидные истины?
«Ты бесплодна. Смирись», – фыркнул бы Хаус, помахивая тросточкой, и я испытала бы шок и прилив сил.
– Может, вернемся? – спросила я Бена.
Он не стал меня отговаривать. Он теперь очень предупредительный, очень осторожный. Бланки заявлений на усыновление исчезли из кухни. Он куда-то убрал их. Пока что… Я замечаю, что он еще не отказался от этой идеи. Он надеется. И в этом-то все дело. Надежды я больше не могу себе позволить.
Получив результаты анализа крови, я тут же позвонила ему, но не могла выбрать нужных слов, и он тоже молчал. Я знала, что он еле удерживается от слез. Когда он старается не плакать, это всегда заметно; он как будто стряхивает что-то невидимое с головы.
– Все у нас будет хорошо, – в конце концов сказал он.
«Не будет у нас ничего хорошо», – подумала я, а вслух сказала:
