Екатерина Двигубская - Ведьмы цвета мака
— Ты уже говорил. Чаю хочешь? — неожиданно погрустнев, сказала Нина. Она распустила пучок, волосы рассыпались по плечам, в этом жесте чувствовалось отчаяние и решимость, она отвернулась к стене, мучительно поджидая голос Ивана. Ей хотелось подойти к нему и обнять, чтобы он наконец заметил её — ведь невозможно вместе работать семь лет, вместе оставаться на ночную смену, когда в институте почти никого нет, вместе на рассвете уходить и не влюбляться. А какая-то чужая сука соблазнила его, увела в свой бабий мир!
— Ага, — рассеянно ответил Иван, посмотрел на солнце и наконец достал замызганный блокнот. Нина, закрыв лицо, вышла из комнаты, Иван так ничего и не заметил…
Прошло шесть часов, Иван продолжал писать и обсчитывать результаты последней серии опытов. В комнату тихонько вошла Нина, она опять несла горячий чай и бутерброды. Она задержалась напротив Ивана и закашляла, чтобы он обратил внимание на её новую причёску — она успела завить волосы. Иван поднял лицо, его глаза на секунду зацепилась за кудряшку, а потом опять соскользнули вниз.
— Если женщина не скрывает свой возраст, она или дура, или героиня. Я не отношусь ни к тем, ни к другим, поэтому отныне никто не знает, сколько мне лет. Поешь.
Иван ничего не ответил. Зато Пеструша с обрезанным клювом деловито зашагал по жёрдочке и прочитал отрывок из недавно выученного стихотворения:
Чую, сердце так много любило,
Это сердце терзалось так много,
Что и в нём умаляется сила,
И не знаю, дойду ли до Бога.
Нина с недоверием приблизила своё лицо к клетке с птицей. Пеструша, как волна, набежал на неё и призывно чирикнул, Нина отпрянула.
— Я к кому обращаюсь? — Женщина положила руки на плечи Ивана, подавшись вперёд, заглянула в тетрадь.
Под натиском её тугих грудей Ивану пришлось уступить даме место.
— Ты понимаешь, что ты сделал! Это же! Это же получилось!
Тем же утром Марина ехала в вызванном по телефону такси, она посмотрела в зеркало заднего вида, в нём отражались удивительно смиренные глаза водителя.
— Вам помочь? — спросил он.
— А чья это машина?
— Моего товарища.
— Вам не нужна работа? Дайте мне свой телефон.
— Зачем?
— Хочу предложить работу.
— Какую?
— Вот моё ателье, я ищу водителя.
— А-а-а, ну я подумаю.
— Чего тут думать — мне нужен работник, вам работа.
— Я подумаю, — упрямо наклонив голову, сказал Николай. — Вам помочь выйти из машины? — ещё раз повторил он свой вопрос.
— Да, спустите, пожалуйста, коляску и подайте костыли.
Неловко перебирая костылями, Марина сошла по лесенке, включила свет. В глазах потемнело — вспомнился последний день рождения. Тогда на дворе стояло августовское лето, аллея около их ателье погружалась в зелёные сумерки — грустные от чуть заметной седины приближающейся осени. В тот вечер она точно так же замерла на пороге своего цеха, у неё было плохое настроение. День рождения, когда вам восемнадцать, — это праздник, нарядное платье, подарки, вкусный запах пирога, но когда вам тридцать семь — это уже укор, горький упрёк. Когда молод — времени не замечаешь, а когда начинаешь замечать, то уже давно не молод. Марина осторожно открыла дверь, и на неё обрушились, не считаясь с настроением, бешеный визг, взрывы конфетти, яркие цвета. Вокруг кружилась стайка работниц, они смотрели на неё своими заговорщическими лицами. К ней подбежала Наташа, схватила за руку, куда-то потащила. В её кабинете, на столе, заваленном бумагами, стоял большой торт с семью свечами, а рядом на манекене висела дублёнка цвета слоновой кости, чуть приталенная. Марина задохнулась от счастья. И вдруг все девушки начали петь:
Среди нас живёт королева пошивочного цеха!
Она прекрасна, как добрая фея.
Она плетёт нить и греет ею весь город.
От предельного ощущения счастья по душе опять разлилась грусть и вспомнилась вся жизнь с мамой, бьющей по рукам деревянной линейкой, Борисом, краснеющим от злости, потом извиняющимся, чтобы через час снова наговорить гадостей, недовольством собой, потаканием собственным слабостям — и она всхлипнула, а потом вдруг начала смеяться, смеяться… И вот уже весь пошивочный цех звенел смехом.
А потом было шампанское, и Марина в белом пальто, стоя на столе, требовала ещё и ещё дурманящего напитка. Молодые женщины, обхватив манекены, к которым приделали шерстяные усы, кружили в медленном танце. И девичий смех клубился под потолком и уносился с южным ветром в далёкие страны, чтобы там прорезать небо дождём радуг…
Марина вошла в цех и посмотрела на манекены, как много с тех пор изменилось, всё время идёт снег, ложащийся белыми, тяжёлыми комьями на душу, в её подмышки упираются костыли. Марина дёрнула плечом, ей показалось, что за ней кто-то наблюдает, резко оглянулась, но Света отпрянула от окна, и Марина, глубоко вздохнув и решив, что у неё совсем расстроились нервы, пошла в свой кабинет. Светлана опять припала к стеклу. В окно подвала смотрело её неподвижное лицо, она долго разглядывала свет от лампы, проходящий через мутные окна, и слушала шептание снега.
Через несколько часов Марина вышла из цеха, она прикрепила к костылям два огромных свёртка с бумагами. Она медленно, завязая в снегу, шла и пела, а прохожие глядели на неё и чуть улыбались. Марина остановилась и долго, словно замершим взглядом, посмотрела на сидящую на проводе ворону. Птица недовольно глянула вниз. Марине опять показалось, что какая-то тень скрылась за домом, снизу поднялось чувство тревоги, Марина вцепилась в костыли и пошла вперёд, пытаясь ускорить шаг.
Холодный воздух обжигал лёгкие, костыли больно врезались в подмышки, а кисти рук устали цепляться за деревянные перекладины. И вдруг, потеряв равновесие, она упала, упала в лужу — жирную московскую лужу.
Света, притаившись за углом кирпичного дома, увидела, как хрупкая фигурка Марины пошатнулась, руки беспомощно взмахнули костылями, и она упала в светлом замшевом пальто. Марина попыталась встать, но опять ухнула в грязь.
Снег валил белыми хлопьями. Через дорогу пробежала кошка, остановилась, мяукнула и убежала. Куда-то деловито прошествовала бабка с портфелем, всё то же удивительно сосредоточенное выражение лица. Она зыркнула на Марину, большая родинка на левой щеке приподнялась от ухмылки. Марина замерла на секунду, но коричневая старуха рысцой скрылась из виду.
Барахтаясь в жиже, Марина с отчаянием лупила по ней — редкие прохожие опасливо смотрели на женщину, сидящую в луже.
У Светы защипало в носу. Она взглянула на фонарь, за ним тёмное небо и осколки звёзд вокруг молодого заточенного месяца. Она потянулась к нему и накренила, ей на лицо упала серебристая капля, потом другая, и она смешалась с золотом человеческих слёз. На сердце стало жарко, нос вспотел, и отчего-то всё кругом сделалось ярче, воздух свежее, и она побежала, побежала, чуть прихрамывая.
Света остановилась напротив Марины, та перестала бить руками по грязи, только удивлённым, растопыренным взглядом посмотрела на неё. Девушка схватила Марину за руки, потянула, потянула ещё и вытащила.
Света показалась Марине милой, только уж очень необжитой — большое поле для деятельности. А в прошлый раз она была такой хорошенькой и холёной!
Света видела перед собой лицо женщины с потёкшим макияжем, с вымокшей завивкой, изо рта которой чуть пахло голодом.
Марина улыбнулась — показались две ямочки. И из-за этих двух ямочек она сразу сделалась дорогой и родимой, что Света не выдержала и обняла её, обняла крепко, что есть мочи.
— Прости меня.
— Кто старое помянет — тому глаз вон, — ответила Марина и чуть всхлипнула.
— Прощать тяжело.
— Всё Богово сложно.
А потом они хохотали, и их смех, звенящий в оледенелых проводах, пугал сонных ворон. Маленькое перо выпорхнуло из кармана Светиной куртки, и ветер поднял его. По заснеженным дорогам шли две женщины — одна хромоногая, другая на костылях. Город засыпал.
Глава 32
Незаметно промелькнул месяц, он пронёсся, гудя эхом каждодневных забот, не принеся никаких потрясений. Прошлое начало разворачивать ленивый хвост свершений, и Маринин путь к долгожданной цели вышел на финальную прямую.
В кафе между уютными столиками простукала каблучками странно одетая молодая женщина, на ней болтался нелепейший сарафан, под который она надела ещё более нелепый свитер. Всё это выглядело удобно, тепло и некрасиво, что вполне соответствовала современной манере одеваться. При ходьбе липкие кудряшки на голове незнакомки жеманно вздрагивали, тогда как в области груди монументально замерло жирное пятно. Марина начала бегать ручкой по лежащей перед ней салфетке, спеша схватить на бумаге только что увиденное. Отведя салфетку подальше от глаз, она сощурилась и закурила, ещё что-то дополнила.
