Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
Павлов восхищенно глянул на него:
— Ну и выдержка у вас, господин подполковник!
В ответ Каппель махнул рукой:
— Пустяки!
— У меня такое впечатление, что вы очень хорошо залаете, что будете делать завтра.
Каппель не удержался, улыбнулся:
— Совершенно верно, я это очень хорошо знаю.
На улице, стреляя на ходу, пронеслись несколько всадников, одетых в чешскую форму, в плоских фуражках — английских, перехваченных внизу, под подбородком, ремешками, потом неожиданно раздался многоголосый вой.
Вой этот заинтересовал даже Каппеля, он отставил в сторону тарелку, прищурился выжидающе: что за психическая атака?
Разгадка оказалась проста: несколько потных лабазников, чьи амбары недавно шерстили ревкомовцы, гнали по улице усталых мужиков, по виду деповских рабочих. Лабазники размахивали кольями и выли, но близко подступиться к работягам боялись — те были вооружены маузерами, и хотя они не стреляли — похоже, кончились патроны, — все равно подступиться к ним было боязно, и лабазники только выли протяжно да крутили в воздухе дубины. Один из рабочих прихрамывал, мокрое лицо его было тоскливым — понимал, что лабазники не отступятся от них, обязательно достанут.
— Гу-у-у-у! — вопили те, загребая сапогами пыль.
Мимо них проскакали несколько всадников-чехословаков, сверкнул один клинок, потом другой, и рабочие упали — чехословаки зарубили их. Выстрелов не было — магазины маузеров у деповских рабочих действительно давно опустели.
Тот, который прихрамывал, пытался после удара клинком приподняться — половина его лица была окровавлена, лохмот кожи вместе с отрубленным ухом лежал на плече, но лабазники подняться ему не дали, злобно заработали палками. Каппель, увидев это, покачал головой и произнес тихо и грустно:
— Камо грядеши[4], Россия?
В тот день лабазники чуть не изловили самого Куйбышева — если бы не подоспела подмога, убили бы.
Позже, через несколько лет Куйбышев отметил этот факт в своих воспоминаниях: «Меня хотели схватить разъяренные против большевиков обыватели...»
Красноармейцы и ревкомовцы покинули Самару. На дворе стояло 6 июня 1918 года.
Власть в городе окончательно перешла к Комучу — Комитету членов Учредительного собрания, в который вошло пять человек — Климушкин, Нестеров, Вольский, Фортунатов и Брушвит.
Первое, что сделал Комуч, — провозгласил себя единственным законным правительством на «освобожденной территории» — официально, через печать — и объявил мобилизацию в Народную армию.
Красный флаг, реявший над зданием ревкома, чехословаки расстреляли из винтовок, с перешибленным пулями древком он упал на землю. Встал вопрос: какой флаг вешать вместо красного?
Депутат Учредительного собрания Климушкин озадаченно почесал затылок:
— Может, красно-сине-белый? Но это — торговый флаг, этакий намек на то, что мы хотим продать Россию, а мы совсем не хотим ее продавать... Оранжево-черный, Георгиевский? Но это — военный флаг... Мы же совсем не хотим войны, мы — мирные люди. Тогда какой же? Пусть останется красный флаг, цвет нашей крови! — Климушкин оглядел своих товарищей, членов Комуча, и спросил: — Кто «за»?
Руку он поднял первым. Следом за ним за красный флаг проголосовали и остальные — не было ни одного голоса против.
Над зданием Комуча вновь взвился красный флаг.
Дальше Климушкин повел речь совсем неожиданную:
— Большевики утекли из Самары, их нет, но жены- то остались! Жена Цурюпы, жена Брюханова, жена Кадомцева, жена Юрьева...
— Что вы предлагаете? — спросил нетерпеливо Брушвит.
— Арестовать их и выслать к мужьям, в Сибирь... Без права возвращения в Самару.
Так и сделали. Жены руководителей Советов держались тесно, угрюмо, на вопросы не отвечали; у Климушкина, прибывшего поглядеть на них, спросили ехидно:
— Ну что, мануфактура, с бабами теперь будешь воевать?
Климушкин смутился и поспешил ретироваться. Тогда арестованные жены поперли на конвой:
— Расстреляйте нас! Расстреляйте!
Расстреливать их не стали — обменяли на депутатов Учредительного собрания, арестованных красными в Уфе.
Не только в Самаре новая власть решила жить под красным флагом, но и во многих других городах России. Старый флаг надоел, все, что было связано со старым строем, тоже надоело, народ требовал обновления. В Ижевске и Воткинске восстали рабочие-оружейники, люди с золотыми руками, умеющие и блоху подковать, и с иностранцами разговаривать на «ты»; они прогнали большевиков и решили строить свои Советы. Вез большевиков. По улицам ходили с красными флагами, в бой также направлялись с красным флагом, друг к другу обращались прекрасным словом «товарищ», рождающим тепло и чувство общности, единения, глав-ной своей песней сделали «Варшавянку» — с ней, если требовалось, поднимались и в атаку.
Половина рабочих с Ижевских заводов воевала, вторая половина корпела у станков, обеспечивала тех, кто находился в окопах, оружием, боеприпасами.
Атаман Дутов тем временем взял Оренбург, следом — Уфу. Восстал Омск. Восстание там возглавил Полковник Анатолий Пепелев — будущий генерал-лейтенант. За Омском восстал Томск. Вскоре заполыхала вся Западная Сибирь. Вспыхнул Северный Казахстан. Там объявились сразу три казачьих атамана, в том числе и самозваные — Анненков, полковник Иванов-Ринов, полковник Гришин-Алмазов, все — опытные фронтовики. В Забайкалье поднялся есаул Семенов, подмял под себя не только офицеров и часть иркутского казачества, но и монголов, и китайских хунгузов — отпетых бандитов, решивших половить в мутной российской водице свою «рыбку». В Уссурийске начал активно помахивать острой шашкой атаман Калмыков.
Во Владивостоке также вспыхнуло восстание, власть перешла к Временному правительству во главе с эсером Дербером.
Сибирь оказалась заполненной чехословаками. Они вмешивались во все дела, и в первую очередь — громили ревкомы, Советы и гонялись за большевиками, отлавливая их.
Троцкий, обеспокоенный тем, что чехи взяли большую силу, разослал по ревкомам и частям Красной Армии свой приказ: «Все Советы депутатов обязаны под страхом ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, найденный вооруженным на железнодорожной линии, должен быть выгружен из вагонов и заключен в концлагерь».
Оказывается, и тогда слово «концлагерь» было уже в большом ходу.
В Пензе красноармейцы, получив грозный приказ Троцкого, окружили чешский лагерь. Чехословаки схватились за винтовки. Завязался бой. Терять чехословакам было нечего, они находились на чужой территории, и шансов на жизнь у них имелось немного. Чехословаки это прекрасно понимали и дрались, сцепив зубы. В результате разбили красноармейцев и свергли в Пензе власть Советов.
Этого им показалось мало — они передали по железнодорожному телеграфу в эшелоны, идущие на восток, что произошло в Пензе, и объявили Советы своими врагами. В итоге прямо в пути начали восставать чехословацкие эшелоны — сорок тысяч штыков, растянувшиеся на расстояние в две тысячи километров. Действовали восставшие умело, беспощадно, занимались не только нем, что громили красные отряды, но и грабили...
Брали все — от бабьих юбок и валенок до граблей и сенокосилок. Непонятно только, как они рассчитывали довезти этот товар до своей далекой родины.
На Дону, в Новочеркасске, собрался Круг Спасения Дона — приехали делегаты из ста тридцати станиц. Старики выдвинули нового атамана — генерала Краснова. Краснов познакомил собравшихся со своей программой: коли уж единой России, как раньше, больше не существует, то Дон должен стать самостоятельной державой со своей властью и органами управления, заключить мирные договоры с Украиной и Германией, помочь Москве, своей бывшей столице, избавиться от большевиков и усадить там на трон нового царя. О Петрограде речь не шла вообще, Петроград казаки не признавали.
«Здравствуй, Царь, в кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону!» — такой лозунг провозгласил новоиспеченный атаман (Краснов был избран 107 голосами против 13 при 10 воздержавшихся).
Новый атаман предложил собравшимся свод законов — целый пакет, по которому вся власть между заседаниями Круга передавалась атаману. Он командовал Донской армией, регулировал внешние взаимоотношения, утверждал подзаконные акты, если таковые возникали, контролировал исполнение законов, назначал министров и судей.
Флаг был утвержден трехцветный, «полосатый матрас» — сине-желто-красный; герб оставили старинный: голый вооруженный казак, сидящий на винной бочке, как на лошади; гимн утвердили тоже старинный — песню «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон».
Из зала Краснова спросили:
— Почему вы стремитесь к единовластию? Может, лучше создать правительство, которое и распределит между собой обязанности — каждый министр будет тянуть свой возок, а?
Краснов сложил в кармане галифе фигу, но наружу ее не вытащил, ограничился лишь витиеватой фразой:
