Алан Силлитоу - Ключ от двери
Брайн заслонил глаза рукой от воображаемого солнца.
— Нигде не видно, дедушка.
— Ну, стало быть, пошли домой. Прибежит, как жрать захочет.
Брайн глянул вправо, собираясь снова перейти через линию; длинный отрезок железнодорожного пути исчезал за поворотом, и никакого поезда нигде не было. Он посмотрел влево и уже готов был снова перепрыгнуть через рельсы, как вдруг увидел что-то белое, торчащее между шпалами.
Он уже понял, еще прежде, чем броситься бежать туда, и смотрел не отрываясь на разбрызганную по рельсам кровь, «Его переехало поездом, — повторял он про себя, — его переехало поездом».
— Дедушка! — позвал он срывающимся голосом. Тот отстегнул окровавленный ошейник и сунул его в карман.
Они молча зашагали к дому.
Попозже Мертон взял лопату, пошел и закопал Джипа в поле. Брайн слышал, как в кухне, пока деда не было дома, разговаривали дядя Джордж и тетя Ви.
— Он его просто со свету сжил, — говорила она, — бедный пес небось нарочно лег на рельсы, ждал, когда поезд раздавит.
Брайну было обидно это слышать, ведь он был с дедушкой, когда нашли Джипа, дедушка всю дорогу домой рта не раскрыл. И Брайн знал почему: дедушка жалел, что избил собаку.
— Да, псу, видно, невтерпеж стало, сыт был по горло, — сказал дядя Джордж.
«Чем сыт по горло?» — недоумевал Брайн.
Но Мертону они ничего не сказали, когда тот вернулся.
Вечером Брайн отправился домой, утром надо было идти в школу. Его фигурка проворно двигалась к городу, он размахивал палкой, в карманах у него позвякивали пенсы и полупенсовики, подаренные дедушкой, дядями и тетками.
2
Трехосные грузовики проехали мимо автозавода и двинулись один за другим к свалке. Из месяца в месяц сюда свозили мусор и отбросы, и они образовали высокую ровную насыпь, постепенно наползавшую клином на заболоченную, поросшую камышами низину. Почти со всех концов свалки люди шли к тому краю, где, как они полагали, будут скидывать очередной груз. Они перекликались, махая, палками и скребками; за плечами у них болтались пустые мешки. Брайн уже облюбовал себе место и шарил, ковыряя самодельным скребком, в куче металлических стружек и обрезков, давно и основательно переворошенной, но от которой все еще исходил приятный запах алюминиевой стружки, карболки, машинного масла и латунной пыли, как от больших станков на заводе, где прежде время от времени работал его отец. Одним глазом Брайн следил за проворными движениями своего несовершенного орудия, другим поглядывал на небольшую кучку досок и щепок, лежавшую рядом и прикрытую мешком. Берт, двоюродный брат, обещал попозже тоже прийти на свалку.
Как только болты были вынуты, задний борт грузовика медленно опустился. В ожидании, когда лавина мусора извергнется из кузова, человек пять стояли и смотрели, как шофер молча крутит тяжелую ручку. Он не часто пускался в разговоры со «скребачами», будто стыдясь своей принадлежности к завидному миру постоянной тяжелой работы. Даже простой шуткой редко с ними перекидывался, и скребачи смотрели, ждали, никогда не предлагая помочь, чтобы поскорее вывалились к их ногам кучи мусора.
— Откуда это, приятель? — спросил Брайн.
— Это все с Проспект-стрит, паренек, — ответил шофер.
Ну, конечно, старые развалюхи. Изъеденные жучком доски перегородок. С края обрыва уже летели вниз кирпичи, сор, обои, заполняя болотные лужи и сокрушая своей тяжестью ржавые консервные банки на дне. Кусок стены ухнул в воду, словно бомба упала. Вот и все. Снова поднялся задний борт грузовика, и он уехал. Брайн вытер попавшие в ухо холодные водяные брызги. Люди упорно, ничего не пропуская, ворошили хлам, хотя мало чего ждали от нищих, обреченных и разрушенных крысиных нор Проспект-стрит. И все же, как знать. Что, если надежда вознаградится? Найдешь два-три бронзовых кольца от штор, моток медного провода (обмотку с него можно сжечь над огнем). Или вдруг, если повезет, попадется обломок водопроводной трубы. За работой не разговаривали, только кто-то посвистывал, — разговоры мешали расчетам и соображениям.
Брайн отложил несколько сломанных досок, стер грязь с колен и встал, охваченный вдруг тяжким, безысходным отчаянием. «Боже, сделай так, чтобы нашел что-нибудь стоящее, — говорил он себе. — Если сделаешь, я прочту тебе «Отче наш».
— Что это с тобой, малый, а? — крикнул ему Эгер, трудившийся на самом верху свалки.
— Осточертело все, — сказал Брайн мрачно.
Вокруг ухмылялись, посмеивались, глядя на мальчишку.
— Живот, что ли, подвело?
Брайн ответил, что нет, и, поковыряв в груде кирпичных обломков, обнаружил довольно большую деревянную чурку.
— А не врешь? А то смотри, у меня в кармане хлеб с джемом, — сказал Эгер.
— Нет, спасибо, я захватил с собой кой-чего пожевать.
— Так почему ж это тебе все осточертело?
Он не находил ответа. Отец часто говорил ему: «Считай, что тебе повезло, если у тебя в кулаке корка хлеба. И брось корчить кислые рожи». Но Брайн так не мог.
— А кем твой отец работает? — поинтересовался Эгер.
— Безработный. — И Брайн уже забыл про свое отчаяние.
Эгер рассмеялся.
— Ну, там дружков у него будет хоть отбавляй. Эгер приходил на свалку каждое утро к девяти часам, чтобы вовремя поспеть к первой выгрузке мусора. Он катил перед собой огромную старомодного образца детскую коляску, в которой расфранченная нянька еще во времена королевы Виктории возила вскормленного с ложечки младенца. Шин на колесах не было, краска с боков давным-давно слезла, и ручкой служил кусок водопроводной трубы. Другим ценным имуществом Эгера был скребок, настоящий, — он откопал его из-под груды кирпича и черепицы — отличный скребок с красивой медной ручкой. Эгер твердо верил, что при его помощи непременно найдет что-то редкостное, а пока, в чаянии будущих богатств, орудовал им с особой охотой. Скребок Эгера вызывал зависть у всех работавших на свалке. Брайн слышал, как однажды кто-то сказал: «Одолжи-ка мне, Эгер, твой скребок минут на пять: хочу собрать немного щепок в костер». Все вокруг умолкли, и Эгер тоже молчал. Только смотрел на того, кто попросил, смотрел с легким оттенком презрения к такому полному незнанию житейских правил. Просивший встал и ушел от костра.
— Вот сукин сын, полоумный, — сказал Эгер громко. — За кого меня принимает? Гнать такого со свалки в шею.
Летом и зимой он не снимал теплого черного пальто, которое доходило ему до щиколоток и болталось на его тощем теле, как на вешалке. В те дни, когда все собранное за неделю он продавал за несколько шиллингов в конторе утиля, бутылки с чаем, засунутые в оба глубоких кармана его пальто, расправляли складки этого слишком просторного для него одеяния. Каждое утро он наскребал топлива со всей обширной территории свалки и зажигал яркий маяк, бросая в огонь старую клеенку, просмоленную бумагу и охапки сухого папоротника, на протяжении многих поколений людей и клопов служившего прокладкой между полами и стенами сбившихся в кучу домов.
В хорошую погоду некоторые скребачи, как заметил Брайн, работали мало, больше стояли возле костра, переговаривались и, только когда подъезжал грузовик, кидались к нему со всех ног так, что развевались полы пальто и пиджаков. Остальные усердно рылись в хламе весь день напролет — все равно, поступал новый груз или нет. Брайн принадлежал к последней категории скребачей, он искал там, где уж вовсе нечего было найти, потому что надежда, как легкий хмель, бродила в нем, никогда не умирая.
Когда сырой ветер, не справившись с фуфайкой и пальто, всю свою силу сосредоточивал на лице Брайна, тот уже не чувствовал, как холод добирается и до его тела. Он насвистывал, роясь в кирпиче и шиферном щебне, и, только когда перегородка между снами наяву и реальностью ломалась, он замечал царапины на онемевших пальцах, чувствовал, как его «пробрало», лицо его отражало это внутреннее состояние, хотя сам он того не подозревал. Он был измучен, придавлен, и от пылающего огня лишь больно было глазам и кожа казалась как будто толще, но теплее не становилось.
Брайн разломал доски и уложил их в мешок, каждую охапку засовывая поглубже.
— Как ты это потащишь? — спросил Эгер.
— На спине.
— Тяжеловато.
— Ну, немного по земле поволоку.
Эгер поскреб еще, потом спросил:
— Ты это на продажу собираешь?
— Бывает.
— Сколько ж ты хочешь за все?
Брайн прикинул: «Дома дров пока хватит. Начну таскаться с мешком от двери к двери — много не заработаю».
— Шесть пенсов.
— Беру, — сказал Эгер. — Я знаю, тут кое-кому требуются дрова. Мешок верну тебе завтра.
Один из скребачей вытянул из хлама обрывок солдатского ремня.
— Смотри-ка, Эгер, вот остатки твоего обмундирования, это когда ты во Франции воевал. — И швырнул полоску кожи к его ногам, словно змею.
