Джон Брэйн - Жизнь наверху
— Ничего, я разделаюсь с ним. Уж он у меня попляшет. Ты слишком добрая, Сьюзен, и в этом твоя беда.
— Ты очень плохо меня знаешь, отец. Да и Джо тоже.
— Я не знаю свою родную дочь! Да я тебя знаю насквозь и поперек. И его тоже.— Он бросил на меня испепеляющий взгляд.
— А ты знаешь, почему он уходит от меня?
— Не надо говорить этого, Сьюзен,— сказал я.
Она топнула ногой. Эта детская выходка казалась мне сейчас необычайно вульгарной.
— У меня был роман с Марком,— сказала она.
Лицо Брауна сморщилось, стало каким-то маленьким; он покачнулся, но удержался на ногах.
— Не верю,— сказал он.
— Это правда. Спроси у Джо.
Он стиснул кулаки.
— Это все ты виноват,— сказал он, обращаясь ко мне.— Ты не был ей настоящим мужем. Это твоя вина.
— Ты бы лучше ушел,— спокойно попросила Сьюзен.
— Марк…— промолвил он.— И почему ей всегда нравятся никчемные людишки…— Он обвел комнату таким взглядом, словно она полна была его врагов.— Ничего ты не поняла,— сказал он.— А я так старался…
И он тяжело направился к выходу, задев по дороге ногой ключи от машины. Они звякнули, проехав по паркету, но он не попытался их поднять, казалось, он их не заметил.
— Я тебе сварю сейчас кофе — выпей на дорогу,— предложила Сьюзен.
— Я не хочу.— Внезапно колени у меня подогнулись. Я упал в кресло и заплакал.— Зачем, Сьюзен, ты это сделала? Зачем тебе это понадобилось?
Она опустилась на пол рядом со мной и тихонько погладила меня по голове.
— Бедненький Джо,— сказала она.— Бедняжка Джо устал.
— Извини,— сказал я.
Она вынула из моего нагрудного кармашка платок и вытерла мне глаза.
— Бедненький Джо,— повторила она.— Сожаления сейчас уже не помогут.— Она взяла меня за руку.— Посиди со мной, пока я буду готовить кофе.
Я позволил ей увести себя на кухню. Теперь говорить было не обязательно — я сидел и смотрел, как она расставляет чашки, греет молоко, засыпает кофе. У меня даже возникло ощущение покоя: теперь уже ничего больше не может со мной случиться.
Я допил вторую чашку кофе и взглянул на часы.
— Мне пора,— сказал я.
Она прикрутила крышку термоса.
— Джо, это твой дом. Ты можешь остаться здесь на ночь, если хочешь. Почему бы тебе все-таки не отдохнуть?
— Я не могу сейчас отдыхать.— Я взял термос.— Я напишу тебе.
— Позвони мне. Позвони, как только приедешь в Лондон. Обещай, что позвонишь.
— Хорошо.
Она заплакала.
— Береги себя, Джо! Ради бога, береги себя!
Я с удивлением посмотрел на нее — никогда еще, с самых первых дней супружества, я не чувствовал такой близости между нами. Но я не шевельнул пальцем, чтобы успокоить ее.
23
— Я сегодня беру машину,— заявила Нора.
Я налил себе вторую чашку чаю и подумал о том, что настой из лондонской воды и дешевого цейлонского чая не является таким уж бодрящим напитком, пусть даже Нора заставила бы себя положить две ложечки заварки в чайник.
— Как интересно,— сказал я.— Ты уже наконец выбрала?
— Я же тебе говорила, что выбрала,— нетерпеливо ответила она.
— А, вспомнил,— сказал я.— Ты решила купить малютку-«моррис».
— Еще бы ты не помнил,— заметила она.— Ведь именно такая машина стоит сейчас у подъезда. И притом стоит уже целых две недели.
— Хорошо, дорогая. Я ее верну.
— Не в этом дело. Тебе же все равно придется ее отвозить. Так или иначе, тебе придется встретиться со Сьюзен — хотя бы для того, чтобы договориться о разводе.
— Об этом пусть договариваются юристы. Я не желаю ее больше видеть — это окончательно.
— Так ты в самом деле списал ее со счета?
— Она умерла для меня. Умерла и похоронена.
— А что ты станешь делать, если она потребует обратно машину?
— Ну что ты беспокоишься о всякой ерунде,— резко сказал я.— Я же говорил, чтобы ты предоставила это мне…— Я осекся и уже более спокойным тоном продолжал: — Извини, Нора. Ей-богу, Сьюзен ровным счетом наплевать на то, что станет с машиной. И потом, она ведь может пользоваться моим автомобилем. Или автомобилем компании. Фирма оплачивает все ее расходы, ты же знаешь.
— А она, оказывается, не только красива, но и умна. И, конечно, такая мелочь, как почти новенький малютка-«моррис», для нее сущий пустяк.
Взгляд мой невольно упал на черный круг, выделявшийся на кухонном столе. На всей мебели и на вещах в квартире как бы лежала такая же печать небрежности и следов долгого употребления: верхняя крышка маленького газового холодильника поцарапана, а дверца в хранилище для льда сломана. У пробки в ванной отсутствует цепочка, вода в унитазе спускается лишь после второй попытки, все дверные ручки по крайней мере на четыре дюйма вылезают из гнезд… Очевидно, никто из многочисленных обитателей этой квартиры никогда не заботился о ней и не любил ее настолько, чтобы произвести необходимый мелкий ремонт, не говоря уже о том, чтобы беречь вещи.
— Не знаю, умная она или нет,— сказал я,— но для компании она, конечно, ничего не делает.
— Судя по всему — обычное дополнение к тому, что уже тянут на себе налогоплательщики.— Она фыркнула, что, как я теперь уже знал, являлось признаком возмущения.— Противно. Противно до тошноты.
Вид у нее, однако, был самый что ни на есть довольный и необычайно цветущий — глаза были ясные, щеки розовые, и вся она дышала чистотой, хотя, казалось, этого очень трудно достичь в холодной, выкрашенной зеленой краской ванной комнате возле кухни,— оттуда сейчас доносилось бульканье, словно кран протестовал против того, что мы оба каждый день принимаем ванну.
— Никому не охота платить лишний налог,— заметил я.— А вот кому платить — Сьюзен или правительству,— это уже безразлично.
Я заметил, что Нора начинает злиться, и мне это доставило удовольствие: до того, как мы стали жить вместе, я тщательно избегал споров, но теперь делал все возможное, чтобы их спровоцировать.
Такое впечатление, с горькой иронией подумал я, будто мы уже женаты.
— Если бы люди вроде твоего тестя не увиливали от уплаты налогов, всем нам пришлось бы меньше платить.— Голос ее звучал пронзительно.
— Ничего подобного,— возразил я.— Правительство придумало бы что-нибудь еще — всегда можно найти, на что выбросить деньги.
— Я не стану с тобой спорить,— заметила она.— Мне еще предстоит сегодня взять два интервью по поводу этой проклятой собаки.
Уже на ходу она чмокнула меня.
— Ты могла бы доставить мне более приятное удовольствие,— заметил я и притянул ее к себе на колени.
— Нет, нет,— сказала она.— У меня нет времени.— Она вздохнула.— Нет. О господи, до чего же ты противный, ведь я сказала тебе…
Она взглянула через плечо на диван-кровать, стоявшую в закутке, именуемом у нашего хозяина «спальней». Потом еще раз вздохнула, и лицо ее словно застыло, преображенное наслаждением. Она встала, не выпуская моей руки.
— Люби меня,— сказала она и, когда мы уже направились в «спальню», добавила гораздо более смелое слово и с улыбкой повторила его.
— Как хорошо, что можно любить друг друга вот так, без всяких помех,— заметила она получасом позже.
— А разве ты не привыкла к этому, когда была замужем?
Она пристегнула чулки.
— По правде говоря — нет. У Эрика на все было свое время. Однажды в субботу утром мне все-таки удалось соблазнить его, но потом он никак не мог себе простить того, что уступил соблазну. И мне не мог простить, что я соблазнила его. Эрик все время чего-то боялся. Боялся уехать из Леддерсфорда, боялся, что у нас пойдут дети прежде, чем мы успеем накопить на собственный домик, боялся, как бы чего не подумали соседи…
Она взяла было юбку с кресла, стоявшего рядом с диваном, затем снова положила ее и, опустившись передо мной на колени, прижалась головой к моему бедру.
— В Лондоне легче жить,— сказала она.— В Лондоне все лучше. Я нигде не была так счастлива, как здесь.— Она вздохнула и окинула взглядом комнату.— Я знаю, это ужасная дыра, но мне она нравится, нравится даже этот проклятый газовый счетчик, который все время жрет шиллинги. Мы в Лондоне — и это главное. Вот сегодня утром я выйду на улицу и окажусь в Лондоне. Я тебе говорила, что, когда я училась в колледже, у меня в спальне на стене висела карта метрополитена?
— Нет, никогда,— сказал я.— Я и понятия не имел, что тебе так нравится Лондон.
— Я говорила тебе об этом тысячу раз,— сказала она.— Только в риторической форме.— В голосе ее послышались мечтательные нотки.— Слоан-сквер, площадь Виктории, Сент-Джеймский дворец, Вестминстер, Чаринг-Кросс, Тампль… Джо, если у нас будет эта квартира в Хэмпстеде, мне очень скоро захочется иметь детей…
— В том случае, если у меня будет работа,— сказал я.
— У нас будет двое… нет, трое детей. На одного больше…— Она осеклась.— Извини. Я такая дрянь. И такая невезучая.
