Исмаил Гезалов - Простор
Опомнились они, когда кончилась вода. Ашраф стоял мокрый, с перепутанными прядями волос, широко раскрыв глаза. Тогжан замерла с бидоном в руках.
— А где Алимджан? — спросил Ашраф.
— Уехали… — растерянно проговорила Тогжан. — Все уехали.
— Вот это нахальство! Почему же они так сделали?
И вдруг Ашраф засмеялся:
— Зачем я их ругаю? Зачем сержусь? Вот хорошо-то!
— Что же туг хорошего? — спросила Тогжан весёлым голосом. — Знаешь, сколько до совхоза?
— Знаю. Вот это-то и хорошо!
Оба рассмеялись.
— Знаешь, Тогжан, мы никуда не пойдём. Останемся здесь. А утром отгоним комбайн.
— Как хочешь, Ашраф.
Они даже не задумались, почему исчез Алимджан. Они понимали только, что они вдвоём, а вокруг сухой ветер и звёзды.
— Тогжан, — ласково позвал Ашраф.
— Ты устал. Тебе надо отдохнуть. Давай посидим.
Он пошёл к комбайну и принёс кусок брезента. Расстелив его, Ашраф устало прилёг.
— Спи, Ашраф, — сказала Тогжан. — Ни о чём не думай. Я посижу рядом.
— Всё равно я буду думать о тебе.
— Зачем ты это говоришь?
— Чтобы ты знала.
— Я это и так знаю, — чуть слышно проговорила Тогжан.
— Всё равно я тебе буду говорить…
— О чём?
— О том, как я тебя люблю, Тогжан.
— Молчи, — она закрыла ему рот рукой и тут же её отдёрнула. — Вы очень недогадливые ребята. Вам надо, чтобы девушка сама призналась. Иначе не поймёте.
— Тогжан, но ведь так приятно слышать, когда об этом говорит любимая. Пусть сто раз скажет, я попрошу сказать её и сто первый. А ты ни разу не сказала.
— Я скажу… Только ты обещай, что после этого закроешь глаза и ни о чём не будешь говорить.
— Почему?!
— Так надо… Обещаешь?
— Да,
Тогжан помолчала. Она смотрела вдаль, её раскосые тёмные глаза блестели, на лице застыла улыбка.
— Тогжан, ты забыла? — он чуть притронулся к её руке.
— Нет, Ашраф, не забыла… Разве можно забыть, что я люблю тебя?
Она положила руку на его глаза. Ашраф чувствовал тепло её ладони. Слабый ветер, пахнущий степными травами, скользил по воспалённому лицу. Ашраф так и заснул с улыбкой счастья на лице.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ЩЕДРАЯ ОСЕНЬ
Журналист Смит, побывавший в совхозе имени Абая, вежливо и добродушно беседовавший с рабочими, угощавший их сигаретами и жевательной резинкой, сам с удовольствием откушавший национальных казахских блюд, вернувшись к себе домой, написал статью о том, как в песках Казахстана работают насильно согнанные сюда из разных мест юноши и девушки, живущие в кошмарных условиях. Несмотря на обилие механизмов, писал Смит, вся затея обречена на провал, так как у людей нет никакого стимула поднимать эту затвердевшую целину, обрабатывать её и следить за посевами. Людей мало, жить им негде, получают они гроши, снабжения никакого, развлечений нет вовсе. Очередная пропагандистская выдумка большевиков рухнет, как только дело дойдёт до уборки. Потому что если и можно с ограниченными средствами провести сев, то снять урожай может хорошо вооружённая, сытая, обнадёженная призами армия вымуштрованных рабочих. Ничего этого в степи нет, и целинные земли на будущий год зарастут степными травами.
Перевод статьи Смита Соловьёву прислали из Москвы с просьбой ответить журналисту открытым письмом.
Когда все сведения по уборке были готовы, Соловьёв созвал руководящих работников совхоза и каждому вручил по листку бумаги с итоговыми цифрами. Некоторое время слышались лишь отрывочные замечания и восторженные восклицания:
— Ого! Вот здорово!
— Отлично, чёрт возьми!
— Вот это да!
— Ну и дела, просто не ожидали!
— Поздравляю вас, товарищи! — сказал Соловьёв. — И большое вам спасибо! И ещё надо сказать — превеликое спасибо нашему коллективу! Свыше миллиона пудов хлеба — цифра, которая говорит за себя!
— И себестоимость нашего зерна в пять раз меньше, чем у наших соседей-колхозников! — отметил Байтенов.
Расчёты показывали, что даже в том случае, если совхоз отдаст свой долг государству полностью (а можно было выплачивать по частям), то останутся ещё деньги на покупку механизмов, автомашин, оборудования. Ведь на будущий год будут освоены дополнительные площади! Запланировано устройство молочной фермы, покупка коров, свиней, лошадей.
После горячей поры уборки началась горячая пора закупок и заключения договоров. Совхоз становился крепким, богатым хозяином. Его представители вели переговоры, заключали сделки и соглашения с торгующими организациями. Соловьёву звонили из разных мест области, из других городов республики. Телеграммы шли, как письма, пачками. В Иртыше, Павлодаре, даже в Алма-Ате работали на совхоз люди, чтобы обеспечить его всем необходимым на будущий год.
Байтенов и Алимджан отправились в «Жане тур-мыс» покупать овец. И хотя Алимджан был здесь своим человеком, он придирчиво осматривал каждую овцу.
Перед отправкой Алимджан зашёл в свой родной дом, надел свою чабанскую одежду, папаху, взял высокую пастушескую палку.
Байтенов уехал на машине, а Алимджан и его помощники погнали отару по степной дороге. Отара шла широким потоком. Впереди старый баран-вожак. По бокам чабаны. Шествие замыкал Алимджан на коне, рядом с которым бежал огромный волкодав, неслышно ступая своими сильными лапами. Изредка Алимджан бросал команду:
— Ураган! Подгони овец!
— Ураган! Покажи путь!
И волкодав с хриплым лаем отгонял к отаре отбившихся овец.
В совхозе все высыпали посмотреть на отару, а особенно на Алимджана, ехавшего на коне.
От волкодава все были в восторге:
— Вот это пёс!
— А злой он?
— Овец лучше не трогать, — ухмылялся Алимджан.
— А ты его не боишься?
— Ураган! Лови подарок! — вместо ответа кричал Алимджан, бросая кусок сахару.
И пёс на лету ловил угощенье, щёлкая своей страшной пастью и благодарно виляя хвостом. Алимджан спешился и потрепал Урагана по загривку. Собака покорно улеглась у ног Алимджана.
2
В эти дни покупал не только совхоз. Рабочие, получив большой аванс, приобретали вещи: костюмы, патефоны, велосипеды, радиоприёмники. Из города шли грузовики с товарами. Степан купил себе аккордеон и готовился к концерту самодеятельности.
Из города вернулся ослабевший, но бодрый Ильхам.
По вечерам они с Геярчин ходили на озеро.
В один из вечеров Ильхам и Саша Михайлов пришли к Байтенову и рассказали об Асаде:
— Понимаете, Байжен Муканович, ведь это просто недопустимо, — волновался Ильхам, — этот негодяй вернётся в Баку как победитель. Он будет всем говорить, что он герой целины. А телеграмма фальшивая: он послал своим родителям текст, который они передали по телеграфу. И мы не имеем права оставить это без внимания! Надо написать на промыслы!
— А если он туда не вернётся?
— Тогда надо придумать что-нибудь другое. Нельзя прощать все его подлости! Он смеётся над нами!
— А вы сообщите в газету, — посоветовал Байтенов. — Письмо должны подписать бакинцы. Тогда уж Асад никуда не денется.
— Вот это правильно! — обрадовался Ильхам.
— И ещё мы сообщим в ЦК комсомола Азербайджана, — добавил Саша.
3
В конце лета в совхоз ненадолго приехала жена Соловьёва. Она походила по окрестностям, побывала на стройке, осмотрела клуб, где предполагалось проводить занятия, пока не будет готово здание школы.
Наталья Николаевна уже освободилась от старой работы и получила официальное назначение в совхоз. Но надо было ещё многое приготовить для первого учебного года вечерней школы, и пришлось вернуться в город.
И вот однажды утром в вагончике директора раздался телефонный звонок, Соловьёв снял трубку и услышал голос своей дочери.
— Папа? Здравствуй! Я приехала! — торопливо говорила Ксения. — У меня практика, и я тороплюсь в твой совхоз! Вам строители нужны?
Соловьёв даже растерялся от этого потока слов. А Ксения продолжала:
— Я хочу выехать сегодня. Мама просит подождать. Она ещё чего-то не достала. Но вещи уже сложены. Очень хочу тебя увидеть и поцеловать!
— Погоди! Погоди! Егоза! Дай сообразить, а то я ничего не понимаю.
— А понимать нечего — я еду!
— Очень хорошо. Но маму ты всё-таки подожди. Завтра я пришлю машину. Попрошу Тараса. Он вам поможет погрузиться. А если мама и не всё достала, так не беда. Потом съездит.
— А ты не сказал насчёт строителей!
— Строители нам очень нужны. Только хорошие. Учти это!
…Байтенов, узнав об этом разговоре, рассмеялся:
— Теперь, Игнат Фёдорович, придётся вам расстаться с кабинетом на колёсах. Квартира давно готова — перебирайтесь.
— Да, сейчас мне уж не отвертеться…
К вечеру следующего дня Тарас Гребенюк привёз семью Соловьёва. Грузовик был заполнен не только вещами и чемоданами, но и ящиками. Их выгрузили в клубе.
