Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)
— Подумаем об этом… Собак сколько в ряду?
— Четыре. Злые, как шайтаны!
— Это плохо.
— Ничего. Я выпущу собак. Надо только потом заманить их подальше и убить. Мясом их заманите.
— Девушка в какой кибитке спит?
Во второй с краю, если от реки считать.
— Одна?
— Мать с нею. Но ты не бойся — Амансолтан очень крепко спит!
— Я не боюсь! — сказал Берды. — Справимся с матерью, если нужда придёт.
На вторую ночь после разговора Берды с Узук, трое всадников тихо спешились возле речной вымоины, неподалёку от кибиток Бекмурад-бая. Это был Берды и его неразлучные товарищи — Аллак и Дурды. Клычли на это дело не взяли, чтобы в случае неудачи не навлечь на него гнев Бекмурада.
Парни привязали коней к кустам в густых зарослях туранги и затаились, выжидая, когда в многочисленных кибитках бая все улягутся на покой.
В эту ночь повелитель ветров Мирхайдар, видимо, устал и решил дать себе передышку. Пыль осела, крупные, яркие звёзды мигали радостно, наперегонки, будто обрадованные возможностью снова взглянуть на усталый и скорбный лик земли. И только невесть почему всполошившиеся собаки лаяли с нудной настойчивостью, вызывая в сердце выжидающих йигитов раздражение и тревогу. Но наконец успокоились и они.
— Пора! — сказал Берды. — Вон та яркая звезда поднялась уже на высоту копья — значит полночь. Когда чолуком был, меня Мурад-ага по этой звезде учил время узнавать.
Дурды и Аллак поднялись с земли, нервно потирая руки. Дело действительно было рискованным до крайности, малейшая оплошность грозила смертью. Поразмыслив, Берды от помощи Узук решил отказаться — страшно было подвести её под безжалостную месть Бекмурад-бая. И её и сына, впрочем, сын-то вне опасности при любом положении и в любой ситуации, пока его считают сыном косоглазого Аманмурада.
— Действуем осторожно, но быстро и без шума! — сказал Берды.
— Главное — осторожно, — прошептал Аллак.
— Не спутайте осторожность с трусостью! — предупредил Берды. — Осторожность охраняет, трусость губит. Если не увезём девушку сегодня, то, даже благополучно выбравшись, не сможем сделать этого больше никогда, даже если придём с ключом от железной двери Дербента!
— Увезём! — ломающимся баском уверил Дурды. — Я пошёл!..
Он поднял небольшой хурджун, развязал его и, негромко посвистывая, направился к кибиткам. Собаки учуяли непрошенного гостя. Предупредительное рычание не обещало ничего хорошего. Дурды поспешил бросить кусочек мяса. Пёс сглотнул подачку и выжидательно уставился на Дурды, ровно готовый каждую секунду съесть ещё мяса и броситься на незнакомца.
Точно так же повели себя и другие три собаки. Бросая на землю приманку, Дурды отвёл псов довольно далеко от кибиток. Потом вытащил из хурджуна четыре козьих ноги — по одной на каждую собаку, — и бросил их уже окончательно добро настроенным псам. Собаки схватили свою добычу и направились каждая в свой укромный уголок, чтобы без помех насладиться едой. Но не тут-то было — козьи ноги оказались привязанными к длинным верёвкам. Собаки подёргали их, порычали друг на друга и улеглись, где стояли.
Тем временем Берды с Аллаком подошли ко второй с краю кибитке. Берды, поднатужившись, приподнял плечом дверную притолоку, Аллак проворно снял дверь и прислонил её к стене.
— Карауль снаружи! — шепнул Берды. — Если мать зашевелится…
— Понятно! — тихо отозвался Аллак.
Амансолтан спала почти рядом с дверью. Её широко раскрытый рот напоминал сусличью нору..
Берды прислушался и в промежутках между всхрапываниями женщины различил тихое дыхание ещё одного человека. Это была та самая девушка, которая должна была послужить орудием его мести и неясный силуэт которой уже различили его привыкшие к темноте глаза.
Подобравшись вплотную, Берды присел на корточки и рывком навалился на спящую, сдавил руками горло. Девушка задохнулась, раскрыла рот в немом вопле — во рту моментально оказался платок. Схватив её за руки, Берды кинул пленницу себе на спину и широко шагнул через храпящую Амансолтан, которая даже не пошевелилась. Через минуту застоявшиеся кони уже несли в пески трёх смельчаков вместе с их добычей. Позади запоздало лаяли собаки.
Пленница оказалась не из робкого десятка. Когда, усаживая на круп коня, ей сказали, что развяжут руки и освободят рот, если она не попытается бежать и не станет звать на помощь, она согласно закивала. Страх уступил место любопытству: кричать она и в самом деле не собиралась.
Устроившись за спиной Берды, девушка сперва лишь слегка придерживалась за его пояс. Однако от тряски, когда кони с галопа перешли на рысь, а может быть, и по собственному желанию, она придвигалась всё ближе и ближе к парню, пока не прижалась к нему всем телом. Чувствуя на затылке её жаркое, прерывистое дыхание, Берды подумал, что насильно похищенные не цепляются так откровенно за своих похитителей.
Вероятно, девушка не очень возражала против положения, в каком оказалась. Может быть, ей даже нравилось быть похищенной: сердце человека — глубокий кяриз, особенно сердце девушки, которой давным-давно пора быть замужем.
* * *Проснувшись рано утром, Амансолтан сначала просто-напросто удивилась: дочь, которая только и мечтает, как бы подольше поспать, вдруг поднялась в такую рань да ещё и бросила отворённой дверь. Амансолтан вышла во двор и только тут увидела, что дверная створка стоит прислонённая к стене.
У женщины ёкнуло сердце: «Неужели, воры?!» Но тут же, холодея от предчувствия непоправимого несчастья, она поняла: нет, нет, не воры, что-то другое. Амансолтан обежала весь длинный порядок, заглядывая в каждую кибитку. Её гнала сумасшедшая мысль, что, может быть, дочь окажется где-то здесь, что крыша дома не обрушилась на её голову, не погребла под обломками.
Дочери нигде не было, только недоумевающие глаза родичей провожали мечущуюся Амансолтан. И она с диким звериным криком рухнула на пороге кибитки Кыныш-бай, забилась в истерике.
Сбежались люди, привели Амансолтан в чувство. Сидя на корточках и вцепившись в волосы, она покачивалась и глухо мычала, словно от нестерпимой зубной боли. Перепуганная и разозлённая Кыныш-бай тыкала её в спину острым сухим кулачком, требуя объяснить, что случилось. А когда узнала, утробно хрюкнула, зашипела, словно проткнутый бычий пузырь и осела рядом с невесткой.
Поднялся переполох. Люди забегали по селу, ища пропавшую или хотя бы её след, но тщетно. Только один парень на порядочном расстоянии от кибиток нашёл четыре полуобглоданных козьих ноги, связанных длинными верёвками. Стало ясно, что кто-то отвлекал собак. Но кто?
Братья Бекмурад-бая, Ковус и Сапар, скрипели зубами в бессильной ярости, хватались за ножи.
В Теджен поскакал нарочный сообщить Бекмурад-баю весть о неожиданном несчастье.
Над кибитками бая нависла чёрная туча, которую не в силах было рассеять яркое солнце, как в насмешку сиявшее целый день с освобождённого от пыли неба. Люди ходили понурые, переговаривались вполголоса.
Не все сочувствовали Бекмурад-баю, но все ожидали чего-то страшного. Ожидали потому, что случилось такое, чего не помнили на своём веку даже старики. Случалось, что девушки бежали со своими возлюбленными, но это были девушки из куда менее знатных семей. Да и, кроме того, все знали, что дочь Бекмурад-бая засиделась в девках и возлюбленного у неё не было.
Уже к полуночи, когда осипшая от причитаний и полуослепшая от слёз Амансолтан забылась в тяжёлой дрёме, её разбудили чьи-то всхлипывания.
— Кто там? — сипло спросила она, приподнявшись на локте и напряжённо вслушиваясь.
Всхлипывания затихли и дрожащий голос дочери ответил:
— Это я, мамочка…
Как подброшенная пружиной, Амансолтан вскочила и кинулась во двор. Дочь стояла, уткнувшись лицом в стену кибитки, и плакала.
— Козочка моя, цветочек мой! — запричитала Амансолтан. — Что за беда случилась? Какие горести обрушились на твою голову?
Прижавшись к матери, девушка дрожала мелкой дрожью.
Амансолтан ввела дочь в кибитку, зажгла лампу, жадно всматриваясь в лицо той, которую уже и не чаяла увидеть. Но лицо было закрыто мокрыми от слёз ладонями.
— Успокойся, доченька, — сказала Амансолтан. — Ты дома, никто тебя не обидит. Успокойся. Сейчас я бабушке радостную весть сообщу, а ты не плачь, успокойся…
Весть о возвращении внучки подняла старуху с постели. Кыныш-бай сама приковыляла в кибитку невестки. Держа девушку за руки, мать и бабка приступили к ней с расспросами.
Когда были названы имена похитителей, в горле Кыныш-бай забулькало, точно в закипающем котле, а Амансолтан гневно воскликнула:
— Проклятые босяки, порази их аллах! Чтоб им сдохнуть в плохом месте! Отец вернётся — он их потроха бродячим собакам выбросит! Ох, мать Чары, горе нам, горе! Конец света на наши головы обрушился! Что делать станем? Что ответим её отцу?
