Георгий Северский - Второй вариант
Упал с глухим стуком парус. Керосиновый движок застучал спокойнее, а потом и вовсе умолк. «Надежда» вздрогнула и заскрипела, прижимаясь к дереву причала.
Раскуривая свернутую из газеты огромную самокрутку, в кубрик заглянул хозяин лайбы, сказал:
— Пришли, значит, в Николаевку. Я двинул в деревню, а вы тем часом наверх выглядывать посторожитесь. Тут мои парнишки останутся, присмотрят… А с темнотой и я на линейке прибуду. Раньше утра в Симферополь нельзя — ночные патрули перехватят.
Время! Теперь ему не было цены. С каждым ушедшим часом приближался срок высадки десанта. Многое не зависело от Журбы: ему не дано было ускорить бег лайбы или сократить число верст, что пролегли между ним и Кирилловной. Но когда наступили часы бездействия, он опять и опять спрашивал себя: все ли зависящее от тебя сделано? Он понимал, что рыбак совершенно прав, говоря о том, что ехать следует ночью, и в то же время готов был, пренебрегая опасностью, мчаться в город теперь же. Но он уже впитал в себя один из важнейших законов разведки: открытый риск возможен лишь в положении совершенно безвыходном. Рисковать же в данном случае он не имел права: Николаевна — это лишь начало их трудного пути, закончиться которому предстояло на берегу уже не Черного, а Азовского моря…
Журба опять мысленно перенесся в Севастополь.
Вспомнил о Дмитрии Афонине. Обида и гнев с новой силой обожгли Николая — надо же!.. Тогда, после разговора с Астаховым на Херсонесе, он пришел к Афонину и, стараясь держаться ровно, призывая себя к спокойствию, сказал, что тот должен в течение двух-трех дней безотлучно находиться в доме Ермакова в Ушако-вой балке. Мотивировка, предложенная Астаховым, была простой и вместе с тем достаточно убедительной: Ермаков на время уезжает, а к нему должен прийти связной с особо важным сообщением. И ничего не подозревающий Афонин тут же перебрался в дом на Ушаковой балке.
Вспоминая теперь об этом, Николай не без досады подумал: а не получится ли так, что товарищи, занятые каждый своим делом, позволят предателю уйти от возмездия? Это было бы непростительно, несправедливо…
Дмитрий Афонин, проходящий в списках агентов белогвардейской контрразведки под кличкой Аким, нервничал. Заканчивался второй день пребывания его в доме Ермакова на Ушаковой балке, но никто не приходил сюда, и Афонин начал тревожиться. Позавчера вечером, когда неожиданно явился к нему непривычно возбужденный Журба, он даже обрадовался поручению, решив, что оно свидетельствует о растущем к нему доверии. И допустил ошибку, согласившись идти сюда сразу же вместо того, чтобы любым способом оторваться от Николая, хотя бы на время и предупредить капитана Савина о вынужденном своем переселении.
Нынче в полдень, когда со стороны порта донеслись мощные взрывы, он, ничего не знавший о подготовленной диверсии, готов был бегом бежать отсюда — прямо в контрразведку. Если это дело рук Бондаренко и его группы, значит, ему не доверяют, значит, здесь он в ловушке! Но звериный инстинкт, безошибочно подсказавший истину, был заглушен сомнениями: а если взрывы — всего лишь результат несчастного случая, чьей-то небрежности? Тогда, покинув преждевременно Ушакову балку, он выдаст себя и оскандалится перед контрразведкой. И Аким покорно продолжал сидеть и чужом доме, вздрагивая от каждого шороха за его ненадежными стенами…
Когда стемнело, он плотно задвинул занавески на окнах и зажег лампу-трехлинейку. Сомнения не проходили — наоборот, усиливались, перешли в страх, заставляя гулко колотиться сердце… Странно, но он, весь обращенный в слух, не слышал, как открылась калитка, — лишь когда прозвучали осторожные шаги под окном, Афонин понял, что кто-то пришел.
Открылась незапертая дверь. Аким посмотрел на остановившегося у порога человека и неожиданно успокоился: незнакомый, прекрасно одетый, осанистый человек был перед ним. «Господи!.. — едва не плача от радости, подумал. — Сколько никчемных страхов, подозрений, впустую растраченных нервов! Все так, как говорил Журба, тот, кто должен прийти — пришел…»
— Здравствуйте! — сказал Аким. — Я заждался вас!..
— Меня ли? Кажется, вы не слишком осторожны!
— Ах да! — Афонин смущенно покачал годовой — На радостях я даже о пароле забыл!
Он назвал полученный от Журбы пароль и услышал отзыв. Все складывалось должным образом, и Аким подумал, что этот визит, кажется, поднимет его акции в ведомстве полковника Туманова еще выше. Чутье подсказывало: такой человек не может быть рядовым подпольщиком!..
— Мне сказали, что вы должны прийти с чем-то важным?
— Правильно сказали, — ответил пришедший.
Некоторое время он смотрел на Афонина, и с каждым мгновением взгляд его обретал все большую остроту.
— Вот вы какой, Дмитрий Афонин… Я представлял вас другим.
— Это имеет значение? — попытался шутить Афонин.
— Теперь уже — нет, не имеет, — серьезно ответил мужчина. И быстро, не оставляя времени на раздумья, спросил: — Полковник Туманов не знает, что вы здесь, не так ли?
Сердце Акима рванулось в груди и словно оборвалось, липкая, сосущая тошнота поднялась к горлу.
— Не понимаю, о чем вы…
— Понимаете! — жестко отрезал мужчина. — И знаете, что контрразведка вас теперь не спасет!
— Это какая-то ошибка! — захлебываясь от страха, воскликнул Аким. — Это чудовищная ошибка или клевета!
— Сказать, кого вы предали?..
«Бежать! — промелькнуло в сознании. — Еще можно… Бежать!» Аким шагнул назад, стараясь оказаться поближе к окну. Мужчина опустил руку в правый карман, и он понял, что бежать не удастся. Хрипло, с трудом ворочая одеревеневшим языком, спросил:
— Кто вы?
— Пытаетесь угадать, знает ли обо мне контрразведка? — усмешка была колючая, ничего хорошего не обещающая. — Отвечу: я — Петрович.
Аким понял, что в его распоряжении секунды. Поспешно, судорожно выталкивая застревающие в горле слова, заговорил:
— Не надо! Я могу все, что скажете! Мне Туманов верит! Все, что потребуется!
Он говорил безостановочно, нескладно, что-то обещал и в чем-то клялся, а немигающие, остановившиеся его глаза были прикованы к чужой руке: ему чудилось, что до тех пор, пока оружие остается в кармане, еще есть шанс выжить…
Плоский никелированный смит-вессон глянул на него своим черным глазом, и последняя надежда исчезла. Почувствовав, что задыхается, Аким рванул на груди рубашку, но легче не стало. Он попытался закричать, но лишь хриплый стон вырвался из пересохшего горла. Какой-то странный, искрящийся свет вспыхнул перед глазами, растворяя в себе комнату и весь безбрежный мир. Он успел еще удивиться, что не слышит выстрела, а потом рухнул на грязный пол…
Астахов подошел к нему, ничего не понимая.
Аким был мертв — страх опередил выстрел, сделал его ненужным.
В полночь хозяин лайбы разбудил Журбу. Бондаренко был уже на ногах.
— Возница — человек надежный, — сказал рыбак, упираясь головой в потолок кубрика. — Но лишнего ему знать все ж не следует…
В темноте, тесно держась друг друга, они пошли по узким, прогибающимся доскам причала.
Легкая линейка с выгнутыми над колесами крыльями, запряженная парой лошадей, стояла у самого берега. Пожелав счастливого пути, рыбак растаял во тьме.
Покачиваясь на рессорах, линейка миновала спящие хаты. Почувствовав под копытами мягкую пыль проселочной дороги, лошади перешли на рысь.
Молчаливый возница похлопывал вожжами, глухо и односложно понукал лошадей. Лишь когда проезжали через села, жавшиеся к дороге, он коротко комментировал: «Дорт-Куль — тут жить можно, ничего…», потом, несколько верст спустя: «Булганак. Имение здесь богатое» и затем: «Каяш — тоже мне село…»
Догорала ночь. Лошади заметно устали и шли теперь шагом. Уже совсем рассвело, и вот впереди показались окраины Симферополя.
Дымилась высокая труба кожевенного завода. Когда проехали мимо небольшого, окруженного ивами пруда, из дома, стоявшего на отшибе от других, вывалилось пятеро казаков. Они стояли, выставив перед собой винтовки, и лица их с обвислыми усами не обещали ничего хорошего.
К линейке неторопливо подошел седой вахмистр, зачем-то отряхнул мешковатые шаровары с засаленными лампасами и уставился на Бондаренко зеленоватоблеклыми глазами:
— Кто? Куда?
— Я землемер, — сказал Бондаренко. — Осматривал земли в Николаевке и Булганаке. Теперь возвращаюсь со своим помощником в Симферополь.
Казаки молча окружили линейку. Журба сунул руку в карман, нащупал рукоять пистолета. Бондаренко при- кинул глазами расстояние до ближайшей казачьей винтовки. И вдруг вахмистр радостно оскалился:
— Так это ж то, что нам надо! — воскликнул он, — Ну-к, землемер, слезай с линейки, да помощника своего забирай! Нам обратно в Булганак требуется!
И только теперь Журба и Бондаренко поняли, что казаки безнадежно пьяны.
