Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии
холодные. Слышно было, как ветер стучится в стекла галереи и раскачивает еще обнаженные деревья. Мысли Феликса полетели к имению Паскалопола. Что делает там Отилия? Ревность тисками сжала ему грудь, когда он вспомнил о том, с какой нежностью относилась девушка к Паскалополу. Нет, больше не осталось ни малейшей надежды. Отилия прочно связана с Паскалополом и была ласкова с ним, Феликсом, просто потому, что хотела как можно деликатнее скрыть от него правду. Разве этот материнский тон, эта забота о его будущем не доказывали, что Отилия ни капельки не любит его? Феликс сам посмеялся над своими романтическими мечтами. Нет, для будущего врача он не подготовлен психологически. Коллеги в шутку донимали его этим. Надо быть более циничным, более трезвым. Женщины вечно разыгрывают комедию. Отилия притворялась робкой, высказывала ангельскую невинность, а сейчас спит в доме толстого Паскалопола, возможно даже рядом с ним. В гневе Феликс рубанул ладонью по воздуху, как будто хотел уничтожить это доводившее его до бешенства видение. Он твердо решил, что отныне станет покорителем сердец, мужчиной до мозга костей. Это единственный способ заслужить уважение женщин. Если бы Отилия в эту минуту оказалась рядом, уж он бы знал, что надо делать. Феликс метался в постели и в темноте задел рукой гребень, который положил около подушки. Невинная головка Отилии с откинутыми назад локонами снова возникла перед его глазами. А если он преувеличивает? Отъезд Отилии вызван неприятностями, которые выпали на ее долю в последнее время. Возможно, Отилия уезжала в спешке, рассорившись со стариком, и у нее не было времени оставить Феликсу весточку. Но она напишет, как только приедет. Эта мысль все больше овладевала Феликсом. В конце концов он уснул, и во сне видел, что Отилия целует его и читает ему свои собственные письма.
На другой день Феликс нетерпеливо ждал прихода почтальона, но никакого письма не было. Он начал подсчитывать: Отилия приехала поздно ночью и лишь на следующий день нашла время написать ему. За день письмо не дойдет. Но и на третий день — ничего. Феликс еще продлил срок в пользу Отилии. После недели уступок и выдуманных оправданий Феликс впал в уныние и опять пришел к выводу, что Отилии нет до него никакого дела. Он все чаще бывал в городе, обедал в ресторанах, вместе с товарищами посещал пивные и иногда возвращался домой к утру, под хмельком. Никто не спрашивал у него отчета, никто не интересовался им. Ему начинал нравиться этот вольный образ жизни. Он познакомился с несколькими эмансипированными студентками, которые отличались сомнительными манерами и наряду со студентами принимали участие в увеселениях. Одна из них проводила его до дому и намекнула, что хотела бы подняться к нему в комнату — посмотреть, как он живет. Феликсу показалось, что он этим оскорбит Отилию, и он не пригласил к себе барышню, которая пришла в негодование и довольно недвусмысленно обвинила его в ненормальном отношении к женщинам. Тогда он стал избегать товарищей по развлечениям и уже в одиночестве храбро ходил по кабачкам, каждый день посещая другой. Этот способ открывать новые для себя явления жизни, встречать невиданных раньше людей некоторое время забавлял его, и он положился на волю случая, оправдываясь тем, что ему, как медику, надлежит узнать все теневые стороны общества. Однажды вечером чья-то сильная рука сжала его руку. Обернувшись, он очутился лицом к лицу со Стэникэ — упитанным, хорошо одетым, с развевающимся галстуком «а ля лавальер» на шее.
— Как поживаете? — вежливо спросил его Феликс, желая скрыть, что встреча ему неприятна.
— Я застрелюсь! — без тени отчаяния громко объявил Стэникэ.
Феликс вопросительно посмотрел на него.
— Дорогой, мне сию минуту нужно не меньше двухсот лей, а я не могу их достать. Симион, мой тесть, — ничтожество, рамоли, у него нет ничего, кроме заляпанного красками картона, а дядя Костаке — скаред.
Феликс заподозрил, что Стэникэ хочет попросить у него денег, и жестом выразил сожаление. Но кандидат на самоубийство понял его:
— Не беспокойтесь, дорогой, разве я не вижу, что У вас нет ни гроша. Извозчик! Извозчик!
Извозчик подъехал к ним, и Стэникэ втолкнул Феликса в экипаж, прежде чем тот успел узнать, куда его везут.
— У меня есть идея! — объяснил, сидя в экипаже, Стэникэ. — Посмотрим, что получится.
Они сошли недалеко от улицы Липскань, перед скромным на вид рестораном. Однако кельнеры были во фраках, а большой зал с красиво убранными столиками заканчивался каким-то подобием сцены, на которой стояли самые громоздкие из инструментов оркестра. Ресторан пустовал, хотя было уже восемь часов вечера. Стэникэ, которого учтиво провожали два кельнера, вошел вместе с Феликсом через боковую дверь в маленькую комнату, где кельнер сейчас же зажег электричество. В комнате стояли диван и стол, на столе — ведерко для шампанского, стены были украшены банальными картинами.
— Ну как, неплохо?—спросил Стэникэ. — Ночной кабачок! Здесь делаются большие дела. Мне бы одно такое — и я не нуждался бы больше в адвокатуре. Что вы будете есть?
Узнав, что Феликс еще не обедал, Стэникэ сам выбрал и заказал кушанья и потребовал вина, давая подробные инструкции относительно его букета и температуры. Кельнеры слушали внимательно и даже подмигивали. Стэникэ им, очевидно, был хорошо известен.
— Хорошо, домнул! Сию минуту!
— Послушай, Жан (видите, вот этого я освободил от военной службы), — сказал Стэникэ, — хозяин здесь?
— Здесь! Позвать?
— Нет, нет, не теперь!
Стэникэ и Феликс принялись за еду и питье. Прозрачное, пенистое, чуть горьковатое вино одурманило юношу. Стэникэ громко разглагольствовал, сожалел о прошлом, бил себя в грудь по поводу упущенных грандиозных возможностей, клялся, что в будущем его ждут почести, и время от времени обещал застрелиться. У Феликса, невольно ставшего разговорчивым, вырвалось имя Отилии.
— Ага, улетела голубка! — воскликнул Стэникэ. — Не предупреждал ли я вас? Дорогой мой, вы молоды и не обладаете моим опытом, но да будет вам известно, что такие девушки, как Отилия, могут довести до отчаяния, если с ними вовремя не развязаться. Ну, конечно! Она опять уехала к Паскалополу, к этому старому сатиру. У него имение, большие деньги, он может исполнить любой еe каприз. Не будьте ребенком, не огорчайтесь так! Ах, ах, прекрасная молодость! Если бы она пришла еще раз, уж я сумел бы ее прожить как следует. Таких, как Отилия, сотни, стоит только руку протянуть. Погодите, я добуду вам первоклассную девочку... А что я вам говорил об Отилии? Хорошенькая девушка, прелестная, я согласен, но легкомысленная, мотовка, женщина, которая способна вас разорить. На нее нельзя рассчитывать. Сегодня она с одним, завтра с другим. Знаю, она говорила, что любит вас, подавала надежду, возможно, вы зашли и дальше. Зашли? Говорите прямо, клянусь, что никому не скажу! Вы обладали ею? Нет? Серьезно? Ну как же вы неопытны! И что же в результате? Она упорхнула, и все! Как будто со мной она поступила иначе!
Феликс только рот разинул — винные пары мешали ему сообразить, что все это выдумки Стэникэ.
— Клянусь, об этом всем известно! — божился Стэникэ. — Я хотел жениться на ней, поднять ее до себя, не спрашивая ни о чем, все было готово, понимаете, я вкусил любовных наслаждений, а потом Отилия бросила меня.
— Вы хотели жениться на Отилии?
— Да, моншер [10], разве вы не знали?
Но, увидев, как побелело лицо Феликса, Стэникэ предпочел уклониться от этой темы.
— Таковы женщины, дорогой мой, не следует ими увлекаться. Возьмем мою Олимпию. Я уважаю ее, я боготворил ее (между нами — у нее великолепное тело, все качества выдающейся куртизанки), но она наводит на меня скуку. Подрезает мне крылья, мешает моим планам Мне нужна женщина светская, опытная, умная.
В эту минуту в комнату вошла весьма элегантная девушка с большим меховым боа на шее. Она выглядела очень оживленной. Стэникэ вскочил.
А, Джорджета, рад тебя видеть! Как поживаешь? Джорджета, ничего не ответив, опустилась на стул против Феликса, подперла рукой подбородок и придвинула бокал, чтобы ей налили вина. Она спросила:
— А кто этот молодой человек?
— Ты с ним не знакома? Мой родственник по жене, чудесный юноша, студент-медик!
— Да? — ласково промолвила Джорджета, к смущению Феликса, бесцеремонно разглядывая его.
Стэникэ отрекомендовал ее следующим образом:
— Это Джорджета, первоклассная девушка!
Джорджета действительно была хороша. У нее было полное личико и довольно пышная фигура, но она не казалась толстой. Черные густые волосы вились, как у неаполитанки. Две прелестные ямочки на щеках выглядели почти неправдоподобно. Ее удивительно нежная кожа походила на мрамор и прекрасно гармонировала с пластичностью фигуры. Лицо было гладкое, чистое, губы сочные. Руки с миндалевидными тонкими ногтями отливали перламутром. Казалось, ее брови и ресницы растут из бархатистой мякоти персика. Дрожь пробежала по телу Феликса при одном лишь взгляде на это изящное создание. Когда девушка пила, губы и зубы ее виднелись сквозь хрусталь, и Феликс мог убедиться в их безупречности. Двигалась она плавно, говорила просто и очень непринужденно, но с полнейшей благопристойностью, произнося слова мягко и вкрадчиво. Феликсу она сразу понравилась, хотя он догадывался о ее подозрительной профессии, и его несколько удивляло, что при столь редкостной красоте можно так низко пасть.
![Брайен Фрил - Праздник урожая [=Танцы на праздник урожая]](/uploads/posts/books/271489/271489.jpg)
