Аркадий Крупняков - Москва-матушка
— Что еще ты имеешь сказать?
— Больше ничего.
Андреоло склонился к уху Деметрио и тихо проговорил:
— Парень крепко стоит за себя. По-моему, его вина не заслуживает повешения. Жалко из-за пустой головы братца терять такого слугу. Поговори со стариком об этом.
— Я требую повешения Иорихо! — сказал Теодоро и стукнул кулаком по столу. — За трусость и за ложь — только петля!
— Не горячись, сынок. Сто палочных ударов, и он забудет, как бегать, когда господин в беде,— сказал старый хозяин. — Я думаю, трибунал согласится со мною.
Андреоло встал и огласил приговор. Он был очень короток:
— От имени свободных граждан Генуи достопочтенный господин Андреоло ди Гуаско, заседая в трибунале у врат церкви святой Анастасии в Скути, за оставление господина своего в беде приговорил слугу Иорихо к ста палочным ударам на площади. Исполнить после суда сразу же. Теперь подведите Косьму по прозвищу Летка. В чем его вина?
— Косьма — мой раб. Я купил его в Кафе. Он руссиянин и потому строптив. Он поднял руку на господина Деметрио.
— Ты, скот, посмел ударить господина?!
Кузьма Летка молчал. Он даже не глядел на судей, опустив глаза в землю.
— Скажи, как ты смел, как это случилось? — горячился Андреоло.
— Тебе же все ведомо,— по-русски сказал Кузьма.
— Он не знает языка. Я расскажу,— сказал Деметрио. — Три дня назад я вышел на виноградники и увидел, что одна из наших рабынь лежит под тенью дерева, а этот олух сидит рядом и льет ей на голову воду. «На виноградники ходят работать, а не лежать»,— сказал я и велел женщине подняться. Она не выполнила это, и я ее наказал. В то время, когда я поднимал ленивку плеткой, этот негодяй ударил меня мотыгой. Если бы я не отскочил вовремя, удар пришелся бы мне по голове и один господь знает, что было бы. Но я отшатнулся, и удар пришелся по плечу.
— Тебе бы следовало убить его на месте, слюнтяй ты этакий! — в гневе крикнул Андреоло.
Старый Антонио оглядел могучую фигуру Летки с ног до головы, затем перевел взгляд на нежного и щуплого Деметрио и усмехнулся. Перехватив этот взгляд, Андреоло понял, почему не был убит на месте русский невольник.
— Найдите человека, который знает его язык,— приказал Андреоло слугам. — Я хочу хорошо допросить его.
Слуги бросились выполнять приказание, но остановились, услышав, как Кузьма внятно сказал по-итальянски:
— Не надо. Я не буду говорить. Скажу одно — жалко, что не убил. Если бы не убег, не жить ему.
И снова звучат слова приговора: «Именем свободных граждан Генуи..- невольника Косьму Летку, поднявшего руку на синьора, повесить после суда и тут же».
Андреоло дал знак, и двое дюжих слуг схватили Кузьму за руки, повели к виселице. Парень оттолкнул конвой и спокойно взошел на повозку, стоявшую под виселицей. Палач надел ему на шею петлю. Кузьма поднял голову, бросил взгляд поверх гор и тихо сказал:
— А у нас в Твери, верно, половодье сейчас,— и, глянув в последний раз в сторону далекой родины, сделал шаг вперед...
Гречанка в ужасе закрыла руками лицо. Ее била дрожь, не помня себя, она рванулась к столу. «Только бы не смерть, только бы не смерть»,— стучало в голове.
— Подними голову, Ялита. В чем вина этой женщины? — привычно произнес Андреоло.
— Это тебе лучше знать,— шепнул ему Теодоро и рассмеялся. Старый Ди Гуаско, сурово взглянув на Теодоро, произнес:
— Моя служанка Ялита. Продалась мне на два года в работу. Сейчас она, кроме того, что не может работать, обесчестила себя и своего хозяина. Если все мои работницы и служанки будут рожать неизвестно от кого, кто же у меня будет работать? Вы слышите, мокрохвостые? — крикнул он толпе. — Кто будет ра-бо-тать?
— Ты можешь сказать, Ялита, от кого ты ждешь ребенка? — спросил Теодоро.
— Нет,— тихо ответила Ялита- — Не знаю,— еще тише добавила она, а в памяти возник вчерашний разговор. Как сейчас, слышит она слова синьора Андреоло: «Старик велел мне судить тебя. Если пикнешь, что дитя мое,— повешу».
Деметрио еще хотел спросить у Ялиты что-то, но Андреоло встал и сказал:
— Дело ясное. На сутки к позорному столбу.
Он, видимо, не счел нужным соблюсти формальность и не прочитал приговор, как для других. Ялиту увели. Затем судили ка- рагейца Константина Арабажи за то, что не уплатил налоги. Присудили сто палок, а если не уплатит, еще двести.
После окончания судилища Антонио, обращаясь к толпе, громко заговорил:
— Вы, лодыри и дармоеды! Слышали и видели, что произошло здесь? Так будет с каждым, кто вздумает поднимать руку на господина. Бездельникам и обманщикам не будет пощады и впредь. Может, кто-нибудь посмеет сказать, что суд был несправедливым? Я слушаю, ну!
Люди молчали.
Вдруг небо прочертила яркая молния. Тяжелый удар грома прогрохотал над площадью и заглушил грозные выкрики, раздавшиеся из толпы: «Будьте вы прокляты, прокляты!»
...Закончен суд. Быстро опустела площадь — люди спешили покинуть страшное место. После полудня поднялся легкий ветер. Он пробежал по площади, поднял облако пыли, окутал избитых до полусмерти двух человек, качнул тело повешенного и умчался подальше в горы.
ПОЛИХА УХОДИТ В ГОРЫ
Полиха, сестра Кузьмы Летки, узнала о смерти брата в тог же день. Прямо через горы она бросилась в Скути и пришла туда к вечеру. Небо над морем было сплошь в багряных пятнах, и на этом зловещем фоне четко выделялся не менее зловещий силуэт виселицы с повешенным. Девушка подбежала к виселице, обхватив голые посиневшие ступни брата, забилась в тяжелых рыданиях. Жители Скути помогли ей похоронить брата. Она долго сидела на холмике поникшая, но с сухими глазами. Сердце Полихи окаменело.
Когда совсем стемнело, она встала и пошла вперед, не разбирая дороги. Ночью в горах так же, как и днем, кипит жизнь. Вот вышел и встал над обрывом горный олень. Он опустил свои резные рога и осторожно глядит вокруг — нет ли где опасности. В лунном свете его красно-рыжая шерсть отливает медью.
Из каменистой расщелины выглянула, сверкнув светлой грудью, куница-белодушка: выглянула и скрылась за скалой. С горы посыпались мелкие камни — это дикие козы бросились в бег, испугавшись шороха в кустах.
Ничего не замечая, шла Полиха долиной, потом стала взбираться в гору. Шла ровным шагом, без цели, без мыслей. Впрочем, цель у нее была: уйти от того страшного места подальше. А куда — не все ли равно. Всюду неволя, всюду смерть... Не хочется жить, не хочется ни о чем думать…
Федька Козонок и Ольга ехали из лагеря у Черной скалы домой.
Тропа вьется по лесным пригоркам, спускается в долины, петляет по берегу холодного ручья, взбирается на горы, снова ужом сползает вниз.
Когда до ездовой дороги осталось совсем немного, впереди послышался шорох и хруст сучьев. Какая-то темная фигура не то зверь, не то человек, скользнула из-за куста и кинулась прочь. Федька остановил коня, прислушался, внимательно огляделся по сторонам. Но все было тихо.
— Ким сен?' — крикнул по-татарски Козонок.
Молчание. Он повторил вопрос по-фряжски и снова не получил ответа. Помедлил малость, обернулся к Ольге:
— Зверь, однако.
— Гукни еще раз, Федор,—посоветовала Ольга, но тут кусты раздвинулись, показалось чье-то лицо, блеснули наполненные страхом, широко открытые глаза.
— Это жёнка! — вскрикнула Ольга. Девушка, прятавшаяся в кустах, порывисто выбросила руки вперед и с возгласом «Люди добрые, русские!», упала без сознания на влажную траву.
Федька соскочил с коня, поднял упавшую и вынес на поляну. Ольга спешилась и тоже захлопотала около девушки.
Вскоре девушка очнулась. Она молча вглядывалась в лица окружающих ее людей, а глаза спрашивали: «Скажите, кто вы — враги или друзья?» Ольга поняла этот немой вопрос и тихо сказала:
— Русичи мы. Пусть тебе не будет с нами боязно, не обидим тебя.
— Что ты делаешь в лесу-то? — спросил Козонок.
— Иду,— тихо ответила девушка.
— Куда?
— Куда глаза глядят-
— Зовут как, откуда?
— Полиха я, из Скути. В неволе с Кузьмой, братом, была.
— Брат где?
— Повесили его.
— А ты?
— Я пошла вот...
— Да ведь поймают, убьют, как беглянку.
— Все одно конец,— девушка сказала это равнодушно.
— Эх, что же нам делать с тобой, Полиха, девка беглая? — со вздохом сказал Козонок.
— Оставьте здесь. Умру я.
— Негоже оставить-то. Да и взять некуда. Эти Гуаски — хозяева твои — прямо звери. Узнают про тебя, живьем проглотят.
