Айрис Мердок - Время ангелов
Мюриэль отпрянула от щели. Медленно, с силой и точностью стальной машины она поднялась на ноги и замерла посреди темной комнаты, неподвижная, как башня, прямая, сосредоточенная. Не сразу, с большим трудом до нее доходил смысл увиденного. Она поняла, что рядом Лео, что он дергает ее за руку. Еще один поезд прошел.
— Теперь можно посмотреть?
— Она голая.
— Дай посмотреть.
— Нет.
— А я посмотрю.
И Лео начал отталкивать ее. Мюриэль не уступала. Лео, прошептав что-то, толкнул сильнее. Она схватила его одной рукой за пояс, а другой дернула за волосы. Он зацепился ногой за ее ногу и потерял равновесие. С оглушительным грохотом они повалились на пол и там продолжили борьбу. Яркий свет вспыхнул в комнате.
— О, простите, — раздался голос Маркуса Фишера.
С букетом хризантем и каким-то коричневым свертком он вырисовывался в дверном проеме, а из-за его плеча выглядывало темное, испуганное лицо Пэтти. Лихорадочно пытаясь оторваться друг от друга, Лео и Мюриэль покатились по полу.
— Виноват, — проговорил Маркус. — Ужасно виноват.
Мюриэль пыталась встать на ноги.
— Извините, — сказал Маркус. — Ах, какой же я глупец. Я искал комнату Элизабет. Конечно, вот она, эта дверь, следующая.
И он попятился.
Мюриэль видела, как он вышел в коридор, и услышала голос. Пэтти что-то взволнованно говорила ему. Мюриэль добралась до двери. Перевела дыхание. Держась за косяк, она закричала что было сил, оглушительно и звонко, впервые в жизни называя отца по имени:
— Карл! Карл! Карл!
Глава 17
«КАРЛ! КАРЛ! КАРЛ!»
Маркус Фишер — он оцепенел от неожиданного зрелища: Лео и племянница обнимаются на полу в чем-то, похожем на большой шкаф для белья, — совсем растерялся от этих пронзительных, звенящих выкриков имени его брата. Необъяснимый крик, наполненный страхом и угрозой, замер, а Маркус все еще не мог сдвинуться с места и не замечал, как цветы один за другим падают из его рук на пол.
Что-то пулей просвистело мимо. Это Лео промчался к лестнице и мгновенно исчез из виду. Топот его отдаляющихся шагов смешался с подземным рычанием поезда. Дом задрожал мелкой дрожью. Маркус понял: перед ним стоит Мюриэль. Совсем близко. Смотрит на него, прислонясь к закрытой двери. Лицо похоже на лицо древней набальзамированной мумии, напряженное, обтянутое кожей, немо зияющее прорезью безгубого рта. За его спиной Пэтти все еще что-то озабоченно говорила, говорила, но он не разбирал ни слова. Он отпрянул от обеих женщин, повернулся и положил цветы на стол. «Сделан из мраморной мозаики», — почему-то отметил он. Коричневые кусочки, зеленые, белые. В коридоре было полутемно. Он оглянулся. Ему показалось, что сейчас он увидит высокую фигуру брата, приближающегося со стороны лестницы.
В коричневом свертке, который Маркус все еще держал под мышкой, находилась икона Троицы, представленной в виде трех ангелов. Ему пришлось заплатить антиквару триста фунтов. Но он поступил именно так, как и хотел поступить. Когда он узнал о странной ситуации, в которой оказался Лео, сердце подсказало ему, как действовать. Относительно всего происходящего он чувствовал стыд, но стыд, откровенно говоря, даже приятный. Он понимал: нужно посуровей держаться с Лео, более холодно и с большим достоинством. Но тут же осознавал, что слаб, и суровость ему не по силам. Мальчик руководил им, и они оба прекрасно это знали. Но именно слабость и была приятна.
Чему еще был рад Маркус, так это возможности вдруг заняться делом, связанным с обитателями пасторского дома. Ему до боли хотелось вновь увидеть брата, увидеть его лицо, скрытое во время их последней встречи. В сновидениях это лицо выглядело изменившимся, лицом демона. Надо, чтобы призрак исчез, чтобы место этих тревожных видений заняла реальность, земная и понятная. А если подумать об Элизабет, то решительность становилась еще более необходимой. Ведь внутри его сознания поселилась иная Элизабет, и никакие разумные доводы здесь не помогали. Место невинной и милой девушки грозила занять Медуза. Ему надо увидеть Элизабет, настоящую Элизабет, и тем прекратить процесс, который развивался в нем помимо воли.
Возвращение иконы предоставило ему повод для визита и даже, возможно, право на вход. Маркус намеревался справиться о Евгении и заручиться поддержкой Пешковых в своих дальнейших действиях. И с самого начала ему повезло, дверь навстречу отворил как раз выходивший из дому электрик. Как во сне Маркус вошел в дом. Нигде никого не было видно. Он знал, думал, что знает, где комната Элизабет. Это он уже вычислил во время своих ночных блужданий вокруг запретного дома. Теперь осталось одно: подняться по ступенькам и попытаться как можно скорее предстать перед невинным существом, которого он так нелепо начал бояться.
— Ну, Маркус.
Это был Карл. Маркус смотрел на пуговицы его черной сутаны и только потом отважился посмотреть в лицо. Лицо сияло, как будто покрытое эмалью, как будто фарфоровое, и Маркус впервые заметил, какие у брата синие глаза — синие, как небо, как цветы. Глаза смотрели на него с белой ткани лица. Темные волосы отливали глянцем, как птичье перо.
— Идем, Маркус.
Маркус, словно зачарованный, последовал за братом. Мюриэль и Пэтти промелькнули в его поле зрения и исчезли, как случайно вошедшие в кадр прохожие. Маркус шел за Карлом так близко, что едва не наступал на край сутаны. Вниз по ступенькам, вверх по еще каким-то ступенькам и в какую-то дверь. Затененный свет обнаружил открытую книгу и стакан молока. Дверь за ним затворилась.
— Не сердись на меня, — сказал Маркус.
Наступило молчание. Потом Карл издал какой-то низкий звук, похожий на смешок.
— Все хорошо, брат. Садись, брат.
Маркус понял, что держит в руках цветы. Значит, он и сам не заметил, как взял их с мраморного столика. Теперь он положил их вместе с коричневым пакетом на письменный стол и вдохнул душноватый аромат коричневых и желтых хризантем.
— Маркус, Маркус, просил же я тебя оставить нас в покое.
— Мне неловко. Понимаешь, я…
— Считай, что мы умерли.
— Но ты жив. И Элизабет…
— Ты ничем не обязан Элизабет.
— Тут какое-то недоразумение, — он чувствовал себя до сумасшествия красноречивым и даже отважился на требовательный тон. — Вопрос не в обязанностях. Просто Элизабет не дает мне покоя. Я все время думаю о ней. И это такие странные мысли. Я просто должен увидеть ее. Я не могу работать, ничего не могу делать.
— Ты сказал «такие странные мысли». Я не понимаю.
— Не знаю… Мне снятся страшные сны о ней, будто она изменилась… Понимаешь, ради спасения собственного рассудка я должен увидеть ее.
— Возможно, позднее. Посмотрим. Элизабет сейчас нездорова.
— Боюсь, я не верю больше ни одному твоему слову, — сказал Маркус. Он чувствовал себя необычайно возбужденным. Он всматривался в Карла, который стоял перед ним вне прямого света лампы.
— Не все ли равно, — со вздохом произнес Карл. Вздох перешел в зевок.
— Не надо так, Карл. Я хочу поговорить с тобой серьезно.
— О чем, мой милый Маркус? Может, ты ждешь воспоминаний о нашем детстве?
— Нет, конечно, нет. Я хочу поговорить о тебе, о твоих мыслях, о твоей сущности.
— Тяжкий вопрос, тебе не по силам.
— Знаешь ли ты, что некоторые считают тебя сумасшедшим?
— И ты?
— Нет, я так не считаю. Но ты ведешь себя странно, никого не хочешь видеть… и все, что ты мне сказал в последнюю нашу встречу… Правда, что ты потерял веру?
— У тебя такой старомодный словарь. Иными словами, ты хочешь знать: думаю ли я, что Бога нет?
— Да, хочу знать.
— Да, я так думаю. Бога нет.
Маркус устремил взгляд на высокую неподвижную фигуру, наполовину окутанную тьмой. Слова, произнесенные Карлом, прозвучали твердо и уверенно. Это были те самые слова, которые Маркус сам привык считать своего рода общим местом. Но произнесенные, они с новой силой потрясли его.
— Значит, в последний раз ты говорил серьезно? Не подшучивал надо мной?
— Ни к чему мне шутить над тобой, Маркус, тем более вводить тебя в заблуждение.
— Но, Карл, если ты и в самом деле утратил веру, тебе нельзя больше быть священником. Твоя должность…
— Моя должность — быть священником. Если нет Бога, моя должность — быть священником без Бога. А теперь, мой милый Маркус…
— Пожалуйста, еще минуту, Карл. Объясни мне…
— Помолчи немного.
Карл повернулся и стал мерить шагами комнату. Маркус сидел сгорбившись. Он не мог двинуться, словно его зачаровали.
Спустя какое-то время Карл сказал:
— Хорошо, давай поговорим, почему бы и не поговорить. В прошлый раз я представил тебе вульгарную доктрину. А теперь ты хочешь, чтобы я познакомил тебя с истинным положением вещей?
Хотя Маркус и сопротивлялся, но все равно был близок к мысли, что его брат сумасшедший. Он боялся Карла. И, сам того не желая, тихим голосом произнес:
