Александр Хазин - И.О.
— Чего ж ругаться? — обиженно сказал мальчик. — Если мы этого в школе не проходили.
Голова нервно зашагал по комнате. Сейчас бы впору выгнать глупого мальчишку и заснуть, но он почему-то огорчился, что мальчик не понимает и с какой-то усмешкой смотрит на него.
— Ты в каком классе учишься?
— В пятом, дядя Леша.
— Так что ж ты? В пятом классе учишься, а не знаешь, что такое руководящий работник?
— Не-а.
— Вот я и есть руководящий работник. Понял? А был, между прочим, простым электромонтером. Но люди у нас растут.
— Вы были электромонтер?! — Мальчик восхищенными глазами посмотрел на Алексея Федоровича, но тот только пожал плечами.
— Был.
— И на столбы лазали?
— Конечно.
— И могли свет провести, мотор починить?
— Чего ж тут хитрого? У меня был седьмой разряд.
Мальчик даже всплеснул руками, потом сочувственно посмотрел на Алексея Федоровича.
— Дядя Леша, а за что же вас вытурили?
— Не вытурили, а выдвинули! Глупый ты все-таки пацан. Я уже, знаешь, сколько лет на руководящей работе?.. Батька вот ездил на паровозе, а я на автомобиле…
— На грузовике? — радостно воскликнул мальчик.
— На легковой, дурень, на легковой.
Алексея Федоровича уже не сердил этот паренек. Он теперь смешил его своими глупыми вопросами. Откуда он только свалился, не понимает ни черта, все ему объясняй.
— Пойми ты, упрямая твоя башка, — сказал он, — я — номенклатурный работник. И. О.! Знаешь ты, что такое И. О.?
— Не-а, — сказал мальчик.
— И. О. — это Исполняющий Обязанности. Понял? Я знаешь на каких работах ответственных был? Взять хотя бы И. О. директора Научно-исследовательского института!
— Значит, вы — профессор? — перебил мальчик.
Алексей Федорович даже стукнул кулаком по столу.
— Да я руководил! Понимаешь ты, руководил учеными!
— А если они ученые, так зачем ими руководить? — спокойно спросил мальчик.
Алексей Федорович даже замер от неожиданности. Ну, что ему сказать, простофиле этому? Это ведь все он с чужого голоса, недовоспитали его видно, недообъяснили.
Голова видел, как мальчик медленно идет к дверям, не оборачиваясь и как-то странно покачивая плечами. Он хотел его вернуть и объяснить, растолковать все, как следует, но почувствовал, что не может произнести ни одного слова.
Мальчик бесшумно открыл дверь, оглянулся и, грустно посмотрев на Алексея Федоровича, вышел…
Если бы Алексей Федорович Голова умер в то время, когда он был на посту И. О. заведующего Коммунальным отделом, в газете "Вечерний Периферийск" появился бы некролог, подписанный известными в городе фамилиями, гроб его был бы установлен в исполкоме, в почетном карауле стояли бы ведущие работники, и, может быть, даже какую-нибудь улицу назвали бы улицей Головы, или Головинской, или как-нибудь вроде этого. Если бы смерть застала его в то время, когда он исполнял обязанности директора Научно-исследовательского института, о нем не было бы упомянуто в газете в силу секретности этого учреждения, но на следующий день об этом говорил бы весь город, на похороны пришла бы профессура и заместитель по хозяйственной части нес бы на подушечке ордена, грамоты и значки. Умри он во время руководства искусством, артисты и писатели устроили бы пышные похороны, гроб стоял бы в театре и многие плакали бы; (творческая интеллигенция любит не только посмеяться, но и поплакать).
Но Алексей Федорович умер на посту уже не столь высоком, а субординация — понятие бессмертное, и сила общественной скорби прямо пропорциональна служебному положению, которое занимал покойник при жизни.
Наивный читатель напрасно думает, что газетные строки о "постигшем нас горе" или "о глубоком соболезновании семье" есть эмоциональное выражение печали или тоски. Далеко не так. Насчет этих формулировок в Периферийске существовал достаточно строгий параграф "Положения об усопших", выработанного еще в 19.. году, где было точно указано, в каких случаях следует выражать глубокое прискорбие, в каких — просто прискорбие и какой является данная смерть: безвременной, неожиданной, нелепой или преждевременной. В параграфе было также указано, в каких случаях считать, что человек умер "в расцвете сил", в каких "на боевом посту" и в каких "после продолжительной и тяжелой болезни". Тут же было определено, как подписывать некрологи: когда следует ставить фамилии ответственных товарищей из аппарата, когда рядовых, а когда просто подписывать "группа товарищей" ("Положение об усопших" было выработано когда-то самим Головой, который, как и всякий руководитель, не предполагал, что рожденные им идеи коснутся когда-нибудь его самого).
Алексея Федоровича хоронили по тому пункту, который предусматривает объявление в газете без некролога, похороны с речами на могиле, но без гражданской панихиды в учреждении, участок на кладбище не то чтобы болотистый, но не так, чтоб, слишком уж сухой.
— Как?! — воскликнет возмущенный читатель. — Человек, занимавший большие посты, пользовавшийся уважением и любовью населения, немало сделавший для процветания Периферийска, будет похоронен как самый рядовой гражданин?!
К сожалению, это так. Алексей Федорович кончил свой жизненный путь в те времена, когда и до Периферийска дошли новые веяния, и Вышестоящий стал постепенно спускаться к Нижестоящему, так что была надежда, что скоро они станут в один уровень. Мы не испытываем сожаления по поводу того, что нашего героя, которому мы посвятили немало страниц, хоронят как обыкновенного, простого человека, ибо, в сущности, он им и был, и не живи он в городе Периферийске, подверженном историческим случайностям, ошибкам и искривлениям, он бы до сих пор работал монтером 7-го разряда и, сидя на столбе, чувствовал себя действительно на своем месте.
Нет ничего удивительного в том, что в речах, которые были произнесены на могиле, прозвучали искренность, теплота и глубокое понимание случившегося. Когда один из выступавших сказал, что наконец-то нелепая смерть вырвала из наших рядов Голову Алексея Федоровича, эти слова были тепло встречены присутствующими. Многие из выступавших пытались воссоздать образ этого человека, вспоминали все, сделанное им, приводили ряд цифр. Говорили о том, что в этот торжественный день нельзя не вспомнить весь большой творческий путь Алексея Федоровича, усеянный инициативами и мероприятиями. Вспоминали его безукоризненно чистую анкету и незапятнанное личное дело. Народу на похоронах было очень много: пришли друзья и знакомые и даже люди, никогда не видевшие Алексея Федоровича, а только слышавшие о нем. Были все его бывшие сотрудники и те, с которыми он работал в последнее время. Хотел прийти и Геннадий Степанович Осторожненко, но он как-то неважно чувствовал себя в последнее время и потому остался дома.
Алексей Федорович не знал, что он умер. В ту минуту, когда в комнату вошел мальчишка в картузе, он не предполагал, что это и есть конец. Так никто и не узнал о шевельнувшемся в его душе сожалении о неправильно прожитой жизни. Мы берем на себя смелость писать об этом, поскольку уверены, что это было именно так.
Даже самый грамотный человек не в состоянии прочитать свой некролог. Не мог этого сделать и наш герой. Все речи, письменные распоряжения, объявления в газете шли без его визы, он приказал долго жить, и это был его последний приказ.
Народу на кладбище было так много, и каждый чувствовал такое сильное желание отдать свой последний долг, что за несколько минут на могиле вырос огромный холм, который совсем заслонил видневшийся вдали город Периферийск. Холм был таким высоким, что, пожалуй, только с помощью бинокля можно было разглядеть небольшой деревянный обелиск с простой жестяной табличкой, на которой черной краской было написано:
АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ ГОЛОВА 19.. —19..
Ходит слух, что когда уже были произнесены все речи и кладбище совсем опустело, Алексей Федорович Голова поднялся из гроба, отряхнул землю, посмотрел вдаль и медленно побрел в город.
Но мы этим слухам не верим.
Примечания
1
Журнальный вариант, сделанный членом комиссии по литературному наследию А. А. Хазина В. К. Константиновым
2
Тут имеется в виду не только какая-либо литературная или театральная школа, но и обычная начальная школа.
