Исмаил Гезалов - Простор
Алимджан долго обиженно молчал. Потом он сказал, словно признаваясь в своей вине:
— Больше не говори об этом…
На следующий день после обеда Ашраф опять передал руль своему прицепщику:
— Веди… Будем с тобой состязаться…
И вечером, когда к работе приступала вторая смена, а Тогжан производила подсчёты, Алимджан с нетерпением спросил:
— Сколько я сделал?
— Подожди, подсчитаю.
— Разве так трудно?
— Надо быть терпеливым, братец, — ответила Тогжан, что-то подытоживая в своей записной книжке.
Алимджан не любил, когда она называла его братом, и в другое время он только вздохнул бы, с мольбой взглянув на Тогжан. Но сейчас он смотрел на неё требовательно и спокойно. Тогжан сама удивилась этой перемене. «Было бы хорошо, — с надеждой подумала она, — если б он в кого-нибудь влюбился».
— Поздравляю! — сказала она. — Полдневную норму ты выполнил!
Алимджан сам не ожидал этого и ошеломлённо спросил:
— Выполнил?! А по качеству?
— Тоже.
Когда об этом услышал Ашраф, он насторожился. Что бы там ни было, он должен работать лучше Алимджана. А то Тогжан посмеётся над незадачливым учителем.
На следующий день к перерыву Ашраф добился своего: вспахал больше Алимджана. Тот помрачнел и неуверенно сел за руль.
— Погоди, друг, — сказал Ашраф, — я не люблю делать секрета из своей работы. Если хочешь вспахать столько же, то слушай внимательно, что я тебе буду говорить.
И Алимджан делал так, как советовал ему Ашраф. Они подзадоривали друг друга, и каждый, вырвавшись вперёд, делился своими наблюдениями, раскрывал свои приёмы. У них установились особые отношения дружеского соперничества, соперничества с открытой душой.
2
Дав обещание Саше Михайлову перепахать поле, Асад почти не слезал с трактора.
Степан не мог теперь даже нескольких минут уделить музыке. Баян он оставил в вагончике.
Но надолго Асада не хватило, постепенно он стал сбавлять темп, изредка прикидывая на пальцах, сколько ещё дней займёт пахота.
Он окинул взором ещё не тронутые массивы — земля, казалось, не имеет ни конца, ни края. Асад стёр со лба пот. «Нет, это нечеловеческий труд! — подумал он. — Как это можно выдержать?»
Измотанный до предела, он уже не мечтал о славе, о снимках в газете, о выступлении по радио. «К чёрту всё это! Игра не стоит свеч!»
Его поддерживала мысль о Геярчин: она всегда расспрашивала о его работе, и единственный способ завоевать её расположение — опередить остальных. Но как это сделать? Неужели нет никакого выхода?
Асад долго думал об этом под несмолкаемый, однообразный шум трактора. Вдруг, остановив агрегат, сошёл с машины.
— Перекур! — бросил он в ответ на удивлённый взгляд Степана и растянулся на земле, глядя в ослепительную синеву неба.
Степан, устроившись в тени трактора, закрыл глаза и вскоре задремал. Он очнулся от металлического звяканья. Асад что-то делал у плуга.
— Эй, Асад, ты опять снимаешь предплужник? — с тревогой спросил Степан.
— И не думаю! — спокойно ответил Асад. — Они разболтались, надо подтянуть гайки.
Степан подошёл поближе и увидел, что хотя предплужники и не сняты, но привинчены так, что едва-едва касаются земли.
— Опять будем жульничать? — уже с угрозой сказал Степан.
Асад зло засмеялся.
— Что ты понимаешь? Сперва разберись, потом говори. Это же новый метод! Ясно?
— Дело ясное, что дело тёмное. Я с этим не согласен.
Асад махнул рукой.
— Нечего тут спорить. Работать надо.
Агрегат шёл ровно, но предплужники захватывали только поверхностный слой земли.
Соловьёв, объезжая участки, заметил, что трактор Асада стоит, а сам тракторист ожесточённо спорит о чём-то с прицепщиком.
Соловьёв вылез из машины и пошёл к ним. Заметив директора, оба, как по команде, повернулись к нему и замолкли. Соловьёв посмотрел на пахоту и перевёл взгляд на плуг.
— Оригинальная конструкция! — сердито проговорил директор. — Собственное изобретение?
— Видите ли, Игнат Фёдорович, — поспешно стал объяснять Асад, — мы решили…
— Не мы решили, а он сам решил, — кивнув на Асада, угрюмо перебил Степан.
Соловьёв спросил:
— А ты что думаешь по этому поводу?
— Я уже говорил: это жульничество.
— Приведите предплужники в нормальное положение.
Директор молча следил за тем, что делали Асад и Степан. Когда всё было исправлено и Асад снова повёл агрегат, Соловьёв, не говоря ни слова, повернулся и пошёл к своей машине.
Встретив на дороге Сашу Михайлова, он спросил:
— Ты знаешь, как Асад прославил твою бригаду?
— А что случилось?
Соловьёв, стараясь быть спокойным, рассказал о поступке Асада. Но Саша понял, что директор рассержен, и рассержен не только на Асада, но и на Сашу: бригадир не знает, что творится на его участках.
— Вечером созовёшь комсомольское собрание. Я тоже приду. Эх вы, рационализаторы!
3
После ужина на стане первой бригады собрались комсомольцы. Саша пригласил из соседних бригад всех, кто был свободен от работы. Приехали Тогжан и Ашраф.
Сперва собрание шло при свете фонаря. Когда взошла яркая полная луна, фонарь погасили.
Саша сообщил о сегодняшнем событии. Помолчав, он рассказал, что случилось раньше, когда Асад просил никому ничего не говорить, обещая исправиться.
Собрание глухо зашумело.
Неожиданно выступил один тракторист из бригады Тогжан:
— Асад, конечно, поступил плохо. Но водить трактор здесь трудно: он трясётся, дрожит, и тебя качает, как в океане. Здесь нужны мощные машины. Я, например, прошу дать мне сильный трактор или освободить от работы. Земля здесь дюже твёрдая.
Никто не ожидал таких слов. Наступило напряжённое молчание. Тогжан возмущённо и в то же время чуть ли не со слезами в голосе воскликнула:
— Твёрдая земля! Да как тебе не стыдно? Земля обыкновенная! Девчонка ты, а не тракторист!
Поднялся Соловьёв.
— В том, что говорит этот парень, есть доля правды. Мы с Байтеновым объезжали эти поля. Практика внесла поправку в наши расчёты: земля действительно твёрдая. И не надо так легкомысленно говорить: обыкновенная!
— Игнат Фёдорович, — перебила взволнованная Тогжан, — я не легкомысленно говорю, а с оптимизмом, а то ещё в панику ударишься, как некоторые… А что ребятам тяжело, так я это знаю.
— Ну, вот и хорошо, — согласился Соловьёв. — Трудно — это верно. На то и целина, но если не хватает сил, упрямства, воли, то надо об этом сказать прямо и честно, а не пускаться на махинации. Что сделал Асад? Решил обмануть бригадира, обмануть директора, обмануть государство. Правильно сказал его прицепщик: это жульничество. Ложь — самая большая вина.
На небе сияла луна. Асаду хотелось, чтобы появилась туча и всё скрылось бы в темноте. Он плохо слышал, что говорил Степан, внезапно утративший медлительность и равнодушие, и очнулся, лишь когда услышал гневные слова Ашрафа:
— У кого ты учился хитрости?! Рекорд хотел побить? Побил, конечно, — не по пахоте, а по обману! Я сам думал — чего тут сложного: сяду на трактор, буду поднимать целину. Ничего особенного! Даже краски взял с собой, карандаши, бумагу. Рисовать хотел на досуге. А сейчас не до этого. Земля твёрдая, упрямая. А ты будь твёрже её. Будь камнем. Будь гранитом. Что ты смотришь на меня? Трус!
У Асада появилась надежда, что его может пожалеть Геярчин, но она сказала:
— Раньше я защищала Асада. Думала, что он просто слабый, неустойчивый человек и ему надо помочь исправиться, стать другим… Но Асад пошёл на сознательный обман. Он не достоин быть трактористом. Я предлагаю дать ему выговор и просить дирекцию, чтобы его перевели на другую работу.
Соловьёв подытожил псе сказанное:
— Я думаю, что комсомольцы правы… У пас пот Алимджан закончил курсы, и пора ему переходить из прицепщиков в трактористы. Отдадим ему трактор Асада. А сам Асад пусть возвращается к уста Мейраму. Наши ремонтники сели па тракторы, и люден в мастерской не хватает…
Выступил и тракторист, поддержавший Асада. Он просил, чтобы ему позволили делом доказать, что он не трус и достоин имени целинника.
Скоро все разошлись, и вдалеке стихли голоса, а Асад всё ещё сидел в одиночестве, облитый холодным светом луны. Но вот он встал и побрёл в степь. Рядом с ним шла только его чёрная взъерошенная тень. Уйдя далеко от людей, Асад повалился на траву и заплакал от обиды, злости и бессилия.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ПОЧЕМУ ВЫ ЗДЕСЬ?
Тракторы давно уже вернулись в совхоз. Трактористы снова стали строителями и ремонтниками.
В полях поднялась пшеница первого целинного сева. Июльское солнце выжигало землю. Дули жаркие, сухие ветры. Только берег озера был окаймлён густой зеленью. Птицы щебетали в траве.
