Сиобхан Паркинсон - Сестры? No way!
Потом я объяснила, что когда спрашивала о его планах, я имела в виду вовсе не свадьбу. Меня интересует, кто, где собирается жить и как это реально будет происходить. Судя по его виду, ему не очень понравился этот вопрос, зато я была довольна собой. Похоже, спокойные разговоры о наболевшем более эффективны, чем крики и скандалы. Один ноль в мою пользу. Больше всего ему, конечно, не нравится тема о переезде семейства Мэгги в наш дом. Свой они собираются выставить на продажу сразу после свадьбы. Я напомнила ему, причем абсолютно спокойно, без эмоций, что несколько недель назад он сказал, что это и мой дом тоже и ни один человек не переступит его порог, пока я не соглашусь. Тут он совсем растерялся и извинился. Вот теперь я почти ликовала, но этот момент длился недолго. Ситуация-то все равно оставалась прежней. Потом он сказал очень осторожно, что обстоятельства изменились и он ничего не может поделать, потому что прежде всего должен думать о ребенке. Для Мэгги этот ребенок оказался очень кстати.
Среда, 8 октября
Я пыталась вообразить, на что это будет похоже: она готовит на нашей кухне, смотрит наш телевизор, разговаривает по нашему телефону, ее тапки стоят на полу под кроватью, где спала мама, ее отпрыски развалились на нашем диване, ее «тампаксы» на полке в нашей ванной, а ее волосы, снятые с расчески, брошены в нашу корзину для мусора. И все это мне так не нравилось!
Я думаю, мне надо прямо сейчас заняться разборкой маминых вещей. Это ужасно, что многих из них теперь не будет в доме, но так я, по крайней мере, смогу защитить их. Я бы не вынесла, если бы Маргарет открыла шкаф и сдвинула мамины блузки, чтобы освободить место для своих чудовищных полиэстровых кофточек.
Четверг, 9 октября
Только что меня пронзила ужасная мысль: этот ребенок будет наполовину принадлежать им! Кошмар! До меня дошел весь смысл этого ужаса. О мама! Я хочу, чтобы она появилась здесь, но в то же время не желаю, чтобы она увидела все происходящее. Мне трудно без нее. От Лизы нет никакой пользы — думаю, она просто любопытничает, я не чувствую с ее стороны настоящей дружеской поддержки, и, кстати, у нее у самой проблемы с мамой. И даже Имилда не в состоянии до конца проникнуться моими печалями. Хотя нет, так говорить про нее нечестно. Я думаю, она все правильно понимает, но ничем не может помочь, разве что приходить сюда. И она по-своему права. Она звонит мне каждый день, и по выходным мы проводим много времени вместе. Иногда она обедает у нас, а иногда я иду к ней и остаюсь на ночь. Я рада, что она живет отдельно. Хоть иногда я могу отвлечься.
Пятница, 17 октября
У нее стал виден живот. В школе это выглядит как-то неловко. Некоторые девочки уже заметили. Кто-то рассказал, что пятиклашки спорят: кто отец? Этан или мистер Грави? Если бы они знали правду! Но скоро все равно все станет известно. Я не смогу скрыть, что одна из учительниц вышла замуж за моего отца, тем более скоро родится ребенок.
Для Эшли и Алвы это все очень хорошо. Они учатся в другой школе. Возможно, там никто ничего не подозревает. Временами мне так хочется иметь волшебную палочку, исполняющую все желания. Я проснусь — и как будто ничего не было. Как будто мне снился дурной сон, и все случившееся — неправда, просто ужасное недоразумение.
Но вот в чем я уверена на сто процентов: никогда не забеременею, пока не выйду счастливо замуж. Уж лучше уйду в монастырь.
Вторник, 21 октября
Вчера была свадьба. Эшли и Алва, правда, не были подружками невесты. Отец сказал, что это нечестно, если они будут подружками невесты, а я нет. Маргарет ответила, что я тоже могу быть, но я сама не захотела, и отец сказал, что тогда никто не будет. Уже не помню, когда последний раз отец принимал мою сторону. Может, он начинает жалеть о содеянном. Ну что ж, теперь слишком поздно!
Так вот, я не договорила. Я сказала себе, что я буду не я, если Эшли и Алва не нарядятся, как гейши, и я не ошиблась. Эшли нацепила бусы из жемчуга. Накануне свадьбы я сказала отцу за завтраком, что смогу прийти лишь к концу церемонии, и извинилась, объяснив, что не знала раньше, что так получится. Он побледнел. На какой-то момент я забыла, насколько я расстроена, и упивалась собой. Пусть он поймет, что в этом полностью его вина. Мне даже стало его немного жаль, но я продолжала поедать хлопья (отец был слишком занят в последнее время, чтобы готовить нормальные завтраки) и не промолвила больше ни слова. Тогда он тяжело вздохнул и ответил, что это мое дело и он не вправе принуждать меня. Я сказала, что так получилось и не собиралась вредничать (хотя в глубине души знала, что лукавлю). Он ответил, что все в порядке, и тогда я обошла стол, встала рядом с его стулом и слегка обняла его. Он похлопал меня по руке и ничего не сказал, но я думаю, этот жест означал, что он простил меня, — в конце концов, идти или нет, решать мне. Зачем я должна против воли лишний раз общаться с семьей Мэгги, улыбаться и веселиться с ними?
Со стороны отца свидетельницей была Имилда, а Эган — свидетелем со стороны невесты. Он не поленился прийти, хотя это была всего лишь официальная роспись, но для него, думаю, целое событие. Никогда не уважала мужчин, которые каждое воскресенье проводят, полируя свою «тойоту» или «мазду», к тому же он слишком скромный. Может быть, я и в самом деле стану монахиней.
Вчера я подумала пойти в школу, чтобы день не отличался от обычного, но потом решила, почему бы не устроить себе полноценный выходной, и осталась в постели да тех пор, пока отец не ушел из дома. Он надел вельветовый пиджак и одну из своих самых лучших рубашек. Отец постарался выглядеть скромно и не переусердствовать, чтобы не обидеть меня еще больше. Подумаешь!
Как только он ушел, я встала и начала слоняться по дому, не в силах отогнать мысль, что же все-таки происходит на Молсвоз-стрит. В итоге я впрыгнула в автобус и, выйдя около офиса регистрации, спряталась за зданием. (Я точно знаю, где оно находится, хотя никто мне этого не говорил. Просто я сама стараюсь интересоваться, что где располагается, чтобы не быть невежей. Если бы каждый поступал точно так же, мир стал бы намного приятнее.)
Я чувствовала себя полной идиоткой и в какой-то момент подумала, что могу пройти одну остановку до Нассау-стрит и купить там пачку конфетти, но потом решила, что это ни к чему. Какое-то время я раздумывала, но потом решила, что вообще не стоит ходить туда, и отправилась в книжный магазин, куда иногда захожу, чтобы почитать сборники стихов, которые меня утешают. Но когда мне попалось стихотворение, где автор говорит о смерти своей матери, я поняла, что даже здесь мне не удастся отвлечься и успокоиться. Строчки плыли перед глазами, и что-то капало на страницы, и я поняла, что это слезы. Я засунула маленький томик между другими, стоявшими на полке, — сборники стихов всегда такие миниатюрные — и выскользнула из магазина, пока никто не заметил меня. На улице я попыталась взбодриться, потому что знала, что не вынесу, если кто-то спросит, что случилось. И спросят не потому, что все такие хорошие и добрые, а просто горе смущает людей, а они притворяются участливыми.
Я подумала, что, должно быть, они уже зарегистрировали свой брак, и пошла на автобусную остановку, чтобы ехать домой. Но когда я стояла в ожидании своего автобуса на ветру и холоде, меня вдруг что-то подтолкнуло, и я села в другой автобус, едва ли хорошо соображая, что делаю. Я сидела на верхнем этаже, тихо вытирая нос и глядя в окно на улицу, где люди суетились, забегали в магазины и выбегали оттуда с таким видом, как будто от этого зависела их жизнь.
Обычно я посмеиваюсь над ними, но сейчас мне почему-то остро захотелось пожалеть их: бедняги, наверное, кроме шопинга, они ни на что больше не способны в своей жизни. Я знаю, что это все сантименты. Половина из них, возможно, просто зашли в магазин, чтобы купить марки, а кто-то выбежал из офиса, чтобы перекусить, а кто-то спешил на прием к дантисту.
Лишь когда мой взгляд уперся в серую стену низкого здания, я осознала, куда приехала. Я выскочила из автобуса, и мой длинный разноцветный шарф, который всегда ношу осенью, застрял в дверях. Я потянула его за конец и под звук рвущихся ниток вытащила. Потом несколько раз обмотала его вокруг шеи, как будто это был оберегающий меня талисман, и вошла в большие железные ворота.
Мне не сразу удалось найти мамину могилу. Мы не были здесь сто лет, к тому же обычно заходили на кладбище с другого входа, так как приезжали сюда на машине. Первые несколько ужасных мгновений я думала, что так и не смогу отыскать ее среди множества других, где похоронены незнакомые люди, среди всех этих Бирнов и Кэмпбэлов, Конноров и Лэнгреллов, Рианов и Хэллоранов, Доудов и Коганов. У мертвецов такие же имена, как у живых. Естественно, так и должно быть, просто это немного неожиданно. Я подумала, что было бы легче, если бы все могилы на кладбище шли в алфавитном порядке, как в телефонном справочнике, но я понимаю, что это невозможно. Но для посетителей было бы намного проще.
