Аркадий Крупняков - Москва-матушка
И тут глаза Ольги и Василька встретились.
Встрепнулось, дрогнуло сердце Ольги, остановилась она, шагу не может шагнуть.
Словно сквозь сон услышала, как вскрикнул Ивашка: «Вот он!», словно сквозь сон видела, как бросился к невольнику, обнял его. Звякнули цепи. Припал пленник к Ивашке, а сам смотрит на Ольгу из-за плеча друга. И Ольга взгляд от него не отрывает, а сама вплотную подошла.
Тронув Ивашку за рукав, тихо спросила:
— Нашелся?
Ивашка молча кивнул головой.
— Не думал я, Вася, что кончится моя неволя, да господь бог помог. Выкупили меня. Видно, не судьба нам вместе-то.
— Прощай,— ответил Сокол. — Один близкий человек, и того рядом не будет. Ну, да бог даст — убегу. Где искать-то тебя?
— В Суроже. Запомни: Никиты Чурилова дом. Там ищи. — И вдруг повернулся к Ольге, посмотрел на нее с мольбой. — А может, и его выкупишь, Никитишна? — нерешительно спросил он.
— Спрашивай цену.
Узнав о цене, закручинились все трое. Денег не хватало, и очень много. Опытный старый торгаш с первого взгляда понял, что людям этим пленник дорог и какую бы цену на него ни поставить — не уйдут, не бросят.
— Горе-то какое,— сокрушенно сказал Козонок, отходя от татарина. — Не сбавляет цену лихой басурман.
— Погоди,— прошептала Ольга,— отдай ему это. — Она быстро сорвала с себя ожерелье — батюшкин дар. Федька немедля подскочил к татарину с ожерельем в руках.
Татарин оценил дорогие камни куда ниже того, что они стоили и потребовал еще доплаты.
- И призанять не у кого,— хмуро сказал Федор, подходя к товарищам.
— Ожидайте меня здесь — я денег найду,— сказала вдруг Ольга и спешно стала проталкиваться к выходу с площади.
— Куда же ты? — крикнул ей вслед Ивашка.
— Скоро вернусь. Ждите меня.
Увлеченные торгом, Ивашка и Козонок думали, что до их покупки никому нет дела. Но это было не так. Все время за Ольгой и Василько следили зоркие, злые глаза молодого генуэзца; Теодоро видел, как смотрела на пленника красивая руссиянка, в которую он был влюблен.
«Нельзя допустить, чтобы Ольга купила его», — решил Теодоро и, едва только исчез в толпе Ольгин сарафан, подошел к татарину.
— Сколько? — небрежно кивнул он в сторону Василька.
Татарин назвал цену. Теодоро вытащил кошелек и молча отсчитал деньги. Не успели Ивашка и Федор слова между собой молвить, как Василько был отделен от общей цепи, связывавшей пленников, и отдан генуэзцу.
— Я буду ждать хозяйку здесь, а ты беги по следу, узнай, куда поведут,— торопливо сказал Ивашка Федору.
— Купец сей мне ведом,— не сдвинувшись с места, заметил Федор. — Сурожского богатея Антона Гуаска сынок. Даст бог, там и встретимся...
Ольгу в Хаджиме купцы знали и денег дали немедля. Радостная вернулась она на рынок. Но только взглянула на печальные лица Ивашки и Федора, как сердце обдало холодом, поняла, что случилось недоброе. Поискала глазами Василька и упавшим голосом спросила:
— Неужто продали?
Козонок махнул рукой и направился к лошадям. Ивашка тихо тронул Ольгу за руку,— надо идти, и они пошли вслед за Федором.
Ольга шла с окаменевшим лицом. Только поравнявшись со своим конем, припала к седлу и горько, безутешно заплакала.
Глава восьмая
РАЗБОЙНИК СРЕДИ РАЗБОЙНИКОВ
...генуэзцы стимулировали разбойнические походы татар на украинские, русские, польские земли и на Кавказ и таким образом содействовали опустошению этих областей кочевниками.
С. Секиринский, «Очерки истории С у рожа».
ПАРОЛЬ
лезами горю не поможешь,— произнес Ивашка, утешая Ольгу. — Даст бог, приедем в Сурож — может, что и придумаем. А сейчас пора бы и о пути подумать.
Ольга сняла с пояса мешочек с деньгами и передала Федьке.
— Дяде Ивану коня надобно. Сходи — купи. Нас найдешь в Хаджиме — будем тебя ждать, заодно и в дорогу соберемся. Ну, с богом. И возвращайся скорее...
Козонок кивнул и скрылся в толпе.
Если на том конце рынка, где продавали ясырь, шел бойкий торг, то на другом было безлюдье. Из десятка лошадей, выведенных на продажу, Козонок не выбрал ни одной. Татары и сами признавали, что животные годны только на махан. И потому Федька стал расспрашивать, где можно найти справного коня. Ему посоветовали сходить к Белой скале, там за рекой стоит цыганский табор.
Федька решил побывать у цыган, благо до Белой скалы всего три версты.
Путь он выбрал покороче. Минуя городскую
стену, вышел на узкую тропинку, вьющуюся в густых зарослях карагача.
В том месте, где Карасу делится на два рукава, заросли стали еще гуще. И вдруг Федька услышал приглушенную татарскую речь. Он отскочил в кусты. Вскоре на тропинке показались татары. Они шли гуськом и переговаривались между собой. Федька бросился в сторону, чтобы не попасться им на глаза, и выскочил на небольшую полянку. Козонок упал на землю вовремя, его не увидели. На траве сидели молодые татары и, видимо, ждали тех, что шли по тропе. Вот они появились. Один, худощавый и стройный, в богатой одежде, поздоровался с сидящими на поляне, заговорил негромко, но властно. Слов его Федька не расслышал. Пожилой татарин-воин спросил смиренно:
— Зачем позвал ты нас, Дели-Балта?
Имя жестокого разбойника было известно на всем побережье от Кафы до Сурожа. Федька вздрогнул. Тот, худощавый, снова заговорил, на сей раз громче, резко и раздраженно:
— Все вы были сегодня на базаре. Все видели старого волка Джаны-Бека. Послан он ханом, чтобы Дели-Балту изловить и вместе с его друзьями казнить. И пока этот старый шайтан здесь, мы должны быть осторожны... Но я не вижу всех моих людей,— и Дели-Балта, повернувшись, оглядел сидящих на поляне.
Козонок увидел его лицо и чуть не вскрикнул. Это был Алим, сын бея Ширинова, владетеля Карасубазарского бейлика. Федька знал его хорошо. Бывая с консулом в Карасубазаре, он не раз встречал молодого Ширина на беседах о торговых делах.
— Многие в отъезде, хозяин,— ответил пожилой татарин,— но я сумею передать им все, что скажут твои уста.
— Слушайте. Мы решили изменить встречный пароль. Отныне пароль будет такой: первый говорит: «пусть молодец будет молодцом», а второй: «пусть постель его будет под кустом». Теперь дальше. Этой же ночью мы совершим славное дело. Фряжский купец Гуаско купил сорок невольников и не испросил моей охраны, не поклонился мне. За это он будет наказан смертью. Стражи у него мало, и встретим мы его у Арталана. Невольников разделим, а голову купца отдадим в подарок Джаны-Беку. Пусть старый козел сжует свою бороду от злости. Это сделаю я. Я так сказал. Теперь можете идти. Встреча на закате солнца возле Ак-кая. Оттуда прямо в лес. Не забудьте новый пароль.
Дождавшись, когда стихли шаги татар, Федька выскочил на тропинку, опрометью пустился к большой дороге.
Коня с седлом купил быстро и направился обратно теперь уже по кружному пути.
Приехав в Хаджиму, Козонок тотчас поделился всем услышанным и увиденным с Ивашкой.
— Купца убьют — туда ему дорога,— задумчиво сказал тот.— А вот Василька нам теперь не увидать. Дели-Балта награбленное здесь не продает, особенно невольников.
Ольга стояла грустная, Козонок вздыхал и бранился, а Ивашка молчал и думал. Хитрый был мужик Ивашка. Недаром так внимательно слушал он рассказ Козонка. В голове его возник смелый план.
— А сделаем мы так...— вдруг горячо зашептал он склонившемуся к нему Федору.
НА РАЗВИЛКЕ ГОРНЫХ ТРОП
Теодоро ди Гуаско был доволен поездкой. Сорок невольников куплены по сходной пене. Только за одного пришлось заплатить слишком дорого. Памфило ворчал: «Лучше бы деньги, переплаченные за красавца-невольника, были отданы княжичу Алиму за охрану в пути. Ехали бы спокойно. А теперь вот дрожи, оглядывайся. И зачем этот красивый раб нужен Теодоро? Словно не парень ди Гуаско, а перезревшая девушка...»
Теодоро молчал, поглядывал по сторонам. Впереди ехали вооруженные слуги. За ними шли невольники и снова слуги, затем Теодоро, рядом—Памфило. Сзади — вновь вооруженные стражники.
«Чего бояться,— думал Теодоро,—-я и сам неплохо владею шпагой. Силы и ловкости хватит отбить нападение...»
...На двадцатой версте от Карасубазара, у широкого ручья, дорога разбегалась на два рукава. Одна дорога бежит на Солхат, другая уходит через ручей на Арталан. Здесь Теодоро решил остановиться, чтобы дать отдых себе, лошадям и закованным в цепи невольникам.
Поручив слуге лошадей, Теодоро приказал напоить пленников водой из ручья, расставить вокруг охрану. Выбрал место под старым дубом, где слуга тотчас развернул легкий шатер.
