Исмаил Гезалов - Простор
— Ничего. Главное — заработать кандидатскую степень. Пойдём, Байжен, погуляем…
— Нет, спасибо. Я хочу побыть со своими.
Только тут Захаров заметил сердитые взгляды жены и дочери Байтенова.
— Ах, простите… Я, так сказать, нарушил семейный уют. Виноват, исчезаю…
Когда Джамал заснула, Надя сказала:
— Очень мне не нравится этот твой друг.
— Какой он мне друг?!
— Приходит, шумит, ни с чем не считается… Джамал и то спрашивает, почему он всегда кричит и от него пахнет водкой. Держись ты от него подальше.
— Я и так от него далёк. Но ведь не выгонишь, когда он приходит.
— Если надо, то и выгнать не грех.
4
Инженер лгал: профессор вовсе не был доволен диссертацией. Захаров, по его мнению, лишь повторял известные вещи, иллюстрируя их данными о строительстве нового совхоза. Профессор предостерегал: если и дальше идти таким путём, то получится не диссертация, а статистический очерк. Цифры надо анализировать, а не подгонять под заранее намеченную схему.
Но главный инженер до этого столько говорил всем о своей научной работе, что ему было страшно признаться в неудаче. Он надеялся «отыграться» в последующих главах; надо было только придумать, как бы перехитрить профессора.
Байтенов много ездил. Большую часть времени он проводил в степи, где размечал участки под пахоту. К нему стал всё чаще присоединяться Захаров — надо ж и ему показываться на людях. Он производил расчёты примерного количества машин, которые потребуются, чтобы поднять целину. Вернувшись из одной такой поездки, Байтенов и Захаров пошли к Соловьёву. В вагончике директора сидел уста Мейрам. Было тепло и тихо. На столе стоял большой чайник с кипятком.
— Раздевайтесь, — сказал Соловьёв, — грейтесь. Мы тут как раз о распределении участков говорим. По тракторным бригадам.
Он расставил стаканы, налил чаю и, усмехнувшись, сказал:
— Завидую Байтенову: у него вся семья уже в сборе. А я, признаться, истосковался в одиночестве. А вы как, Иван Михайлович?
Захаров иронически усмехнулся:
— Сейчас столько работы, Игнат Фёдорович, что не до жены. Вернёшься вот так из степи — ноги гудят, голова трещит, тут не до семейных радостей. Да и смотрю я на всё это несколько иначе, чем вы.
— Как же, если не секрет?
— Я пришёл к выводу, что холостяцкая жизнь — настоящее блаженство. Жена мешает работать, во всё вмешивается, контролирует: куда пошёл, зачем пошёл, откуда вернулся, почему поздно, почему рано… Одни неудобства!
— Ого! — Соловьёв вскинул брови. — Вы, я вижу, изрядный шутник!
— Он всегда шутит, — хмуро заметил Байтенов, — даже когда работает и то шутит.
— Так жить легче, — отпарировал Захаров.
— Вы думаете, — спросил Соловьёв, — что женщины не способны помогать нам?
— Их помощь обходится слишком дорого. За бытовые удобства, которые предоставляет нам жена, мы должны жертвовать свободой. Сомнительная выгода!
Байтенов пожал плечами, Соловьёв заинтересованно слушал, уста Мейрам молчаливо поглаживал бороду.
Захаров продолжал:
— У нас, научных работников, должна быть свежая голова. Все бабьи придирки только мешают достигнуть цели.
— Какой цели? — быстро спросил Соловьёв.
Захаров пожевал губами, как бы подыскивая нужное слово.
— У меня цель одна — помочь нашей науке, нашей стране. Наверное, вы помните Гулливера. Свифт говорил, что люди, сумевшие вырастить два колоса там, где раньше вырастал лишь один, достойны благодарности всего человечества.
— Понятно. Значит, вас интересует больше всего благодарность человечества? — насмешливо спросил Байтенов.
— Отчасти. Но только отчасти.
Соловьёв, переглянувшись с Байтеновым, спросил:
— А вы помните, что к этим словам англичанина Свифта добавил русский Тимирязев?
Захаров наморщил лоб и потёр его пальцами, словно он хорошо знал, о чём идёт речь, но никак не мог вспомнить самих слов. Соловьёв пришёл на помощь:
— Тимирязев сказал, что это не только агрономический, но и политический вопрос. И он, знаете, глубоко прав: и капиталисты думают о двух колосьях, и мы боремся за это. Но они заботятся о наживе, а мы — о народе и потому поднимаем целину!
Захаров пожал плечами:
— Целина может выручить сначала, а потом истощиться. Разве так не бывало?
— Люди раньше были неграмотными, — вступил Байтенов. — А у нас не только техника, но и наука — агрономия!
Захаров покровительственно усмехнулся:
— Агрономическая наука?! Да возьмите хотя бы вопрос о том, как оборачивать пласты земли. Куда отбросить сухой, дерновый, целинный пласт? Ведь он же мешает севу! Одни говорят так, другие — этак! Вот вам и наука!
Соловьёв слушал Захарова с возрастающим недоумением.
Неожиданно в разговор вступил уста Мейрам:
— Вот вы, товарищ главный инженер, научный труд пишете. О чём же вы там говорите? О технике?
— Конечно. И работа моя имеет прежде всего практический смысл: рациональное использование техники на целине.
— Понятно. Очень хорошо. А только ведь вы ещё не всё знаете. Мы ещё не пахали, не сеяли. До уборки тоже далеко. Выводы ещё неизвестны. Может, окажется, что не агрономы отстают, а техники.
— Ну, это смешное предположение! Вы правы только в одном: мне ещё надо собрать много различных данных.
Уста Мейрам вздохнул:
— Боюсь, Иван Михайлович, что это работники совхоза будут собирать данные, а не вы… Вы не сердитесь, но вот несколько лет назад в «Жане тур-мыс» приехал один учёный, казах. Приехал, переоделся и пошёл на ферму. День и ночь проводил рядом с доярками и чабанами. Вместе с ними ел, пил, работал. По ночам писал при свете лампы. Мы его спрашивали: «Товарищ учёный, зачем писать свой труд здесь, на ферме? У нас ведь бывали тут и журналисты и учёные. Расспросят, конечно, как и что, запишут в блокнот и уедут. А потом у себя дома сочиняют». Так этот человек ответил так: «Я должен всё сам попробовать, своими руками пощупать, своими глазами увидеть. А потом уже и домой можно ехать». Теперь, знаете ли, по его книге на всех фермах учатся.
Захаров усмехнулся:
— Что ж, уста Мейрам, я понял ваш намёк. Но всё дело в том, что техника, машины — это не то, что пастухи и доярки. Мне незачем бежать за трактором и смотреть, как он пашет. Я это н так знаю. Мне для размышления нужны цифры и факты. Выработка, экономия горючего и всё в этом роде — вот что является моим фундаментом!
— Эх, Иван Михайлович, не сводку ждать надо, чтобы полезный вывод сделать, а самому подумать, вперёд заглянуть. Вот надо нам оборудовать ремонтную летучку, чтобы мелкие поломки исправлять на поле.
— У нас есть мастерская, зачем усложнять дело? — удивился Захаров.
— Расстояния у нас большие. За каждой мелочью ехать в усадьбу — терять время.
— Вы перестраховщик, уста Мейрам, — снисходительно заметил Захаров, — техника у нас новая, не подведёт. Ремонтная летучка — излишняя предосторожность.
В предложении уста Мейрама Захаров почувствовал для себя опасность: чего доброго, навалятся ещё на него лишние хлопоты. Он решительно поднялся, как бы считая разговор исчерпанным:
— Я пойду, Игнат Фёдорович, у меня дела…
Когда Захаров вышел, Соловьёв спросил:
— Что вы думаете, друзья мои, обо всём этом?
— Мы с ним не сработаемся, — ответил Байтенов. — Наладить технику Захаров не сможет.
— Вот это вывод! — воскликнул Соловьёв. Не слишком ли резко? У него, конечно, могут быть заскоки, непродуманные мнения, но ведь в своём-то деле он специалист! Нет, отпустить мы его не можем. Мы, если хотите знать, должны его исправить здесь, в нашем коллективе!
— Исправить можно человека, который ошибается, — хмуро сказал Байтенов, — а Захаров знает, зачем он приехал. Он сам сбежит, как только мы ему больше не будем нужны…
Соловьёв вздохнул. Ему хотелось, чтобы слова Байтенова не подтвердились. Но в глубине души у Соловьёва затаилось сомнение: а вдруг Захаров именно такой, каким его рисуют и Байтенов, и уста Мейрам, и многие другие?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЗАПАХ ВЕСНЫ
Трудно уловить первое дуновение весны в бескрайных просторах степи, которая, как и небо, ещё лишена ярких красок и благоухания. Здесь нет ни кустика, ни деревца, чтобы по набухшим почкам определить начало новой поры.
Но небо с каждым днём становится синее, чернеет влажная дымящаяся земля, впитывая тающий снежный покров, ветер остро пахнет сыростью прошлогодней травы, и как будто бы звенит свежий тугой воздух.
Юноши и девушки, испытавшие все тяготы мартовской вьюжной стужи, решили, что весна никогда сюда не придёт. И вдруг…
— В степи запахло фиалками, как у нас в Подмосковье.
— И лёд на озере тает, как на Ладоге.
— А ветер тёплый, как в Баку, когда зеленеют акации.
