Василий Ардаматский - Последний год
Воячек видел, что из всех этих «очевидно» и «таким образом» улик обвинения охранке не слепить, но было неизвестно, что Бруев сообщил ей еще…
Воячек не успевает это обдумать, так как в этот момент следователь вынул из стола и положил перед ним его холщовый сверток:
— Ваше?
— Категорически нет.
— Врете, господин Воячек! Вы это выбросили, выходя из вагона, но вы не учли, что это было замечено и зафиксировано свидетельскими показаниями.
Воячек удивленно смотрит на следователя:
— Я полагал, что ваше учреждение серьезное, а вы занимаетесь мелкими фокусами. Повторяю, это не мое и что в этом свертке, я не знаю. (Расчет Воячека простой: сверток они могли найти потом, а про свидетелей следователь врет или он еще не успел состряпать их показания, во всяком случае, он их ему не предъявляет…)
— А что вы скажете по поводу письма, обнаруженного в вашем чемодане?
— С таким же успехом вы могли обнаружить там все, что вам необходимо.
Белесые глаза следователя скрылись в злом прищуре:
— Господин Воячек, вы должны знать, что огульное отрицание вины, как и дача ложных показаний, принесет вам серьезный вред. И не думайте, пожалуйста, что мы тут слепцы без разума. Таких, как вы, через наши руки прошел легион, и все выкрутасы сей публики нам хорошо знакомы. Вы пойманы с поличным и отсюда делайте все выводы, постарайтесь-ка вернуть себя в реальность своего положения и оставьте детскую игру с нами.
— Мне не до игры с вами, и на ваши вопросы я отвечаю одну только правду.
— Ну как знаете, но сейчас от вашей правды полетят перья.
Следователь отдал по телефону распоряжение привести к нему арестованного Бруева и, откинувшись на спинку кресла, смотрел с ухмылкой на Воячека.
Воячек в эти минуты был совершенно спокоен — пока что охранка не предъявила ему ни одной доказанной улики. Теперь нужно было достойно выдержать очную ставку…
Бруев вошел и у двери остановился сгорбленный. Руки плетьми свисали почти до коленей. Воячек с трудом его узнал — правая сторона его лица была сплошным оплывшим синяком.
— Подойдите ближе, Бруев, — пригласил его следователь, — станьте вот здесь и посмотрите на этого человека.
Взгляды Воячека и Бруева встретились. Воячек быстро спросил у него:
— Молчать! — заорал следователь.
— Нет, я молчать, как он, не буду и требую занести в протокол, что арестованный Бруев подвергся в охранке избиению.
Протоколист замер, смотрел на следователя, но тот сделал жест рукой, будто отбросил то, что сейчас происходило.
— Отвечайте, Бруев, вы знаете этого человека?
— Кажется, я однажды его видел, — тихо ответил Бруев.
— Где? Где вы его видели? — напористо спросил следователь.
— В Петрограде.
— Где точно?
— В одном доме… в гостях.
— У вашей тетки госпожи Вольской?
— Да.
— Когда это было?
— В прошлом году.
— Вы все тогда были задержаны полицией?
— Да.
— И этот господин тоже?
— Кажется… тогда всех забрали.
— По какому поводу были гости?
— День рождения хозяйки квартиры.
— Этот господин был там под какой фамилией?
— Я его фамилии не знаю.
— Как же это, Бруев? — Следователь так разозлился, что на дряблых его щеках проступил синеватый румянец. — Вы же сказали нам, и это занесено в протокол, который вы подписали, что фамилия этого господина Воячек и что именно он должен был приехать к вам в Москву, чтобы вместе с вами вести подрывную агитацию среди солдат. Вы что, не говорили нам этого?
— Говорил… — еле слышно ответил Бруев. — Но эту фамилию я прочитал только в показанном мне вами студенческом билете. А кто должен приехать, я не знал, мне было сказано тогда по телефону только, что приедет человек с письмом.
— Вот с этим письмом? — Следователь показал распечатанный конверт.
— Да. Но письмо же без адреса, так что оно могло быть и не ко мне.
— Все так и есть, господин следователь, — врезался Воячек. — Ни он, ни я к этому волшебно найденному вами письму не имеем никакого отношения.
— Молчать, вас об этом не спрашивают! — крикнул следователь. — Отвечайте, вы приехали к Бруеву?
— Я приехал в Москву, а этого Бруева я вижу впервые.
— И, значит, Бруев врет, что видел вас у госпожи Вольской?
— Почему обязательно врет? Он может просто ошибаться, как всякий человек в подобной ситуации, а если человека еще и бить, он может сказать…
— Молчать! Молчать! — прокричал следователь…
На этом очная ставка и закончилась. Бруева увели. Следователь взял себя в руки и долго читал что-то в лежавших перед ним бумагах.
— Почему вы не оформили протокол очной ставки? — спокойно спросил Воячек.
— Не торопитесь, всему свой час, — не отрываясь от бумаг, ответил следователь и добавил — В том числе и вашей решетке тоже свой срок…
Воячека отвезли в Бутырскую тюрьму, а следователь направился с докладом к начальнику следственного отдела полковнику Рындину.
— С Бруевым все ясно… — сообщил следователь. — Только по одним его собственным показаниям его в два счета можно отправить в Сибирь. А вот с приезжим из Петрограда Воячеком дело посложнее. Это нелегалыцик крепкий, а у нас хороших улик против него нет.
— Ваше предложение?
— Воспользоваться нашим соглашением с петроградскими коллегами и этапировать его туда.
— Опять генерал Глобачев поднимет шум, что мы спихиваем ему всякий мусор.
— Не поднимет, он сразу поймет, что получил хорошую дичь. И поскольку вылетела та дичь явно из Петрограда, им и карты в руки сделать из этой дичи эффектное жаркое.
— Хорошо, оформляйте этап…
Спустя неделю Воячека в арестантском вагоне отправили в Петроград…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Решено: Дума открывается в среду, десятого февраля, и на ее открытии будет присутствовать царь.
Двумя днями раньше Николай вернулся из Ставки. Все время, проведенное там, вспоминалось ему как один бесконечный, по-зимнему сумеречный день. Войну точно заколодило. Утренние доклады генерала Алексеева тоже казались ему одним бесконечным докладом с повторением одних и тех же, ставших оттого нереальными слов «перестрелка»… «поиски разведчиков»… «артиллерийская дуэль»… «отражали натиск противника»… «понесли небольшие потери»…
В связи с предстоявшим открытием Думы он попросил как-нибудь усилить сводки, печатающиеся в газетах, и тогда в них появились некие туманности вроде: «в Ируксте взорваны пять горнов под пятью немецкими блокхаузами», — что такое эти горны и блокхаузы, не пояснялось, или: «наш воздушный корабль «Второй» сбросил на станцию Монастержиско десять двухпудовых и пять пятипудовых бомб и ящик стрел», — что за станция, где она находится, снова не разъяснялось, впечатление должны производить пуды и таинственные стрелы как некое новое оружие… Да вот на днях, для возбуждения гнева против врага, дали в сводку строку о том, что «под Двинском противник применял бомбы с удушливым газом»; или вдруг такое: «К северу от Боян вызвавшийся на разведку ефрейтор Глущенко (в действительности девица Чернявская) подобрался к проволочным заграждениям противника и, несмотря на тяжелое ранение в ногу с раздроблением кости, выполнил поручение и дополз обратно в наши окопы…»
Николай знал, что все это, как любил он говорить Алексееву, «виньетки вокруг войны», на что тот однажды с осторожным раздражением ответил: «Ваше величество, война не скачки, где финалы в каждом заезде…» Да, уж какие там скачки… В общем, если не выйдет еще со взятием Эрзерума… Но нет, дело там идет вроде хорошо, и Эрзерум, судя по всему, обречен, и Дума сможет получить в подарок эту турецкую крепость, и это заткнет рот критикам войны и Ставки… Одно плохо, что эта победа будет связана с именем великого князя Николая Николаевича — это его фронт… Когда он сказал царице об успешном наступлении на Эрзерум, она нахмурилась и сказала обреченно: «Опять его имя зазвучит громче твоего». Он разозлился, ответил: «Войной, Алиса, все же руковожу я, а не он, и Эрзерум только ее частность, приятная, конечно, а сейчас и крайне выгодная. Наконец, в сообщении об этой победе его имя можно и не называть…»
Но если откровенно, его самого этот Эрзерум тревожит, эта победа на таком далеком и весьма локальном участке фронта подчеркнет мертвое стояние и неудачи на главных фронтах. И конечно же, про этого верзилу Николая будут судачить, что он-то вот воевать умеет. Но это действительно можно пригасить — в сообщении об этой победе можно подчеркнуть активную роль Главной Ставки. И это будет правдой — великий Николай, надо сказать, тот фронт, пользуясь своей причастностью к династии, обеспечил всем сверх надобности. А сколько в архиве Ставки одних только его личных ответов на всякие запросы и требования Николая! Посмотрел недавно — толстенная папка!
