Валерий Вотрин - Логопед
— Нет, как-то не доводилось.
— А вы сходите к нему. Тогда у вас вопросы и отпадут.
И Чебаков встал. Юра поднялся тоже, замялся, не зная, что делать, направился было к выходу, но Чебаков с протестующим возгласом загородил ему дорогу и глазами показал на потайную дверь. От стыда Юра залился краской. Конечно! Какой логопед ходит обычными дверями? Совсем растерялся, ругал он себя, спускаясь в тоннель. Нет, вовсе не так представлял он себе визит в райком.
Одно было приятно — вечером домой его отвезла машина с личным шофером.
На следующее утро Рожнов отправился на встречу с главным речеисправителем. Машину он отпустил у здания коллегии и пошел пешком через весь район. Уже в конце улицы начались бараки. Они были такие старые и прокопченные, словно их топили шпалами. На порогах неподвижно сидели чудовищные бабы. Перед бараками отирались группки вороватого вида, старательно сутулящихся пареньков в черных кепках. При виде логопедской шинели Рожнова они нехотя расступались, но спина отчаянно зудела от их медленных наглых взглядов. В одном месте ему в затылок негромко сказали:
— Цего исесь, цувацок?
Он не обернулся и не ответил. Тогда сзади так же негромко, насмешливо засвистели.
Недобрый, коварный достался ему район.
Речеисправительные курсы помещались в сером здании без вывески, обнесенном высоким глухим забором. На единственных воротах был строгий пропускной пункт. Матерые охранники долго проверяли документы Рожнова, вертели их в руках, вглядывались в фотографию. Недоверчиво косились на шинель. Наконец, пропустили. Он попал в здание.
Насколько был пустынен двор, настолько внутри здания было полно народа. Смирные потерянные люди сидели в коридорах, дожидаясь своей очереди в кабинеты, украшенные маленькими однотипными табличками. На каждой табличке стояла всего одна буква: «Л», «Р», «В», «Ш». Рожнов отметил, что в кабинет с табличкой «Р» очередь была самая длинная. Время от времени в коридоре показывались властные люди в длинных белых халатах, брали кого-нибудь из смирных ожидальцев и куда-то уводили. Бредя за ними, ожидальцы тоскливо оглядывались.
Кабинет главного речеисправителя находился на втором этаже, в конце коридора. Рожнов постучал и, не услышав приглашения, вошел. Перед этим он приосанился, оправил шинель. Цепенюк представлялся ему огромным, лысым, лютым, с громоподобным голосом. Однако в кабинете сидел человек с плоским незапоминающимся лицом, одетый в грязноватый белый халат. Он был похож на ветеринара. Маленькие его глазки с любопытством уставились на Рожнова.
— Иван Тарасович? — немного растерянно осведомился Рожнов.
Человек, поморщившись, кивнул, протянул руку, взял со стола дымящийся стакан с чаем и, не сводя глаз с Рожнова, громко отхлебнул.
Рожнов решил обойтись без вступления.
— Вам, наверно, уже сообщили о моем визите, — продолжил он, присаживаясь у стола.
Цепенюк в ответ утвердительно отхлебнул из стакана.
— Рожнов, Юрий Петрович, — представился Рожнов. Цепенюк без выражения смотрел на него, не отрывая стакана от губ. — Я вот зачем к вам, Иван Тарасович. Чебаков мне тут докладывает, что вы, то есть учреждение ваше, поставило под угрозу районный план призыва кандидатов. Имеются сведения, что никто из направляемых к вам кандидатов курсов не заканчивает, а становится… гм… немтырем. Есть какие-нибудь соображения?
Цепенюк осторожно поставил стакан на стол.
— Это кто говорит? Это партком говорит? — спросил он таким высоким голосом, что Рожнов от неожиданности чуть не подскочил на стуле.
— Партком, — подтвердил он, оправившись от потрясения.
Цепенюк полез в стол, вытащил оттуда какие-то бумаги.
— Вот акты проверок, — произнес он. Нет, такого голоса Рожнов положительно еще не слышал. — Нас регулярно коллегия проверяет. Вы то есть. Последний раз в июле проверка была. Тех самых девяносто семь человек проверили тоже… обоснованность решения по ним… и пришли к соответствующему выводу.
Рожнов придвинул к себе бумаги — то были какие-то написанные корявым почерком протоколы с многочисленными подписями, — поизучал их, ничего в них не понял, отдал обратно Цепенюку.
— И к какому же выводу они пришли? — спросил он.
— Решения по делам кандидатов вынесены правомерно, — заговорил Цепенюк, словно зачитывая протокол. — Речь всех девяноста семи кандидатов не соответствовала принятым нормам. Кандидаты были приняты на курсы, к ним применены известные речеисправительные методики. Сложность данных методик проявилась в первые же недели курсов. Кандидаты испытывали психологические и физические трудности с выполнением некоторых упражнений. Сказывалась выработанная в домашней и уличной среде долголетняя привычка произносить слова неправильно. Многие кандидаты просто не верили в то, что слово надлежит произносить иначе. Их приходилось переубеждать. Это обычная практика в речеисправительных учреждениях — терпеливо и настоятельно переубеждать, демонстрируя наглядные образцы. Необходимо подчеркнуть, что данные образцы не были должным образом восприняты речевым и мыслительным аппаратом кандидатов, что привело к психологическим срывам, умственным шатаниям, постепенному замыканию в себе. В результате мы были вынуждены признать, что кандидаты психологически не готовы к речевой перековке, им необходим отдых. После обследования кандидаты были направлены на лечение.
Рожнов пораженно смотрел на Цепенюка.
— Что, все девяносто семь человек были направлены на лечение? — выдавил он.
— Было принято решение направить на лечение всех замкнувшихся кандидатов, — произнес Цепенюк в ответ.
— Неужели всех? Но там почти сотня человек!
— В нашей практике встречались и более тяжелые случаи. К примеру, два года назад на лечение был направлены сто пятьдесят один человек. Впоследствии двадцать девять из них успешно прошли курсы.
Эта статистика ошеломила Рожнова.
— И вы считаете, что курсы успешно справляются с поставленной задачей? — воскликнул он.
Цепенюк, не дрогнув, ответил:
— В складывающейся ситуации курсы вполне отвечают поставленным перед ними целям.
— Иван Тарасович, — сказал Рожнов, помолчав, — а вы не думали, что это люди? Более того — кадры, призванные Партией?
Цепенюк победно молчал. Кажется, приведенные им цифры воодушевили его так, что ничьих доводов он был просто не в состоянии воспринимать.
— Гм, — сказал Рожнов, видя это. — Ну что ж. Вы мне покажете владения ваши?
Он поднялся. Цепенюк, не вставая, смотрел на него.
— Осмотреть хотите? — спросил он, словно не понимая Рожнова.
— Осмотреть. Осмотр, — подтвердил Рожнов.
— А комиссия? — спросил Цепенюк. Он не вставал.
Рожнов каким-то образом догадался, в чем дело.
— Я — комиссия, — успокаивающим тоном произнес он.
— А протокол составите? — дознавался Цепенюк.
— Протокол будет составлен надлежащим образом, — внушительно сказал Рожнов.
Цепенюк со вздохом поднялся, полез в шкаф, достал связку ключей.
— Ну, пройдемте, — произнес он.
На что нужны были ему эти ключи, Рожнов потом так и не понял. Дверей, запертых на замок, им не встретилось. Они вышли из кабинета, прошли по коридору, поднялись по лестнице на третий этаж и вошли в другой кабинет, где сидел лысый чернобородый человек в очках и тоже пил чай.
— Алексей Никитич, — обратился к нему Цепенюк, — к нам вот комиссия из коллегии. Найдется у вас минутка?
Бородатый укоризненно посмотрел на Рожнова, со вздохом поднялся, достал из шкафа непременную связку ключей и повел гостей по коридору. В конце его толкнул незапертую дверь, и они оказались в большом зале, разделенном невысокими перегородками на несколько помещений. Там стояли столы, стулья, за столами сидели речеисправители в белых халатах, а перед ними горбились измученные люди в похожих на больничные голубовато-серых робах. Негромкие размеренные звуки носились по залу:
— Р-р-р… Ш-шина, ш-шина… Агррраррий, агррарррий… Л-л-лыжи, л-л-лыжи…
Из нескольких углов слышалось упорное щелканье языком, какое-то цоканье, другие плохо различимые звуки. Кто-то, заикаясь, повторял:
— Ч-человек ест ч-чебурек. Ч-чебурек ч-черствый… Д-доктор, я п-правильно п-произношу?
Бородатый Алексей Никитич, не обращая ни на кого внимания, провел их в дальний угол, где на длинной скамье сидели несколько человек в тех же сероватых робах. Лица у этих людей были примерно того же цвета. Сидели они, полузакрыв глаза, и похоже было, что в этом мире их мало что волнует.
— Вот, — глухо произнес Алексей Никитич, ни к кому особенно не обращаясь, — наши отличники. Показали прекрасные результаты. Скоро будут выписаны, получат дипломы и заступят на должности.
Сидящие не обратили на него никакого внимания. Некоторые едва заметно покачивались, словно медитировали.
