Атаджан Таган - Чужой
Пройдя чуть дальше Сейитнасыра, Блоквил увидел залитые водой дороги, непроходимые заросли камыша в низинах тянулись до самого горизонта, и это навело его на мысль, что иранцев ждет что-то совершенно невероятное. Потому что три месяца назад, когда они проходили здесь, в эти местах не было ни капли воды, все вокруг пересохло от засухи. Известно, что с наступлением осени воды не становится больше, напротив. Блоквил сам был свидетелем, что за все лето с неба ни упало ни капли. При таком остром дефиците воды с чего бы все низины были затоплены?
Вдали были видны насыпи земли, выброшенной из вновь вырытых канав. И это тоже не к добру. Этих гряд было так много, что невозможно сосчитать. Чувствовалось, что это очередная ловушка, устроенная Говшут ханом, который, как считал Блоквил, “обладал быстрым умом и умением находить выход из самых безвыходных положений” Ведь, чтобы вырыть столько канав и залить водой такое огромное пространство, необходимо не только много рабочей силы, но и много времени. И если бы не острая необходимость, вряд ли кто-то стал тратить силы на такую объемную работу, да еще в военное время.
По обе стороны дороги тянулись сплошные заросли позолоченных осенью камышей. В надежде, что затопленная часть дороги скоро кончится, войско медленно двигалось вперед. Вдруг из чащи с обеих сторон дороги стали доноситься ужасающие крики. По предположению Блоквила, с каждой стороны из зарослей выскочило не менее трех тысяч туркменских всадников. Они с криками вылетели на дорогу и, прежде чем персы поняли, что к чему, началась схватка.
Часть туркмен вступила в сабельный бой, а другая начала окружать артиллеристов, с трудом тащивших арбы с пушками. Там обошлось без особого боя. Блоквил только и увидел, как туркмены, погоняя мулов, повернули арбы с пушками в обратную сторону.
Мингбаши делали всме возможное, чтобы удержать своих сербазов. Но начавшаяся паника охватила и солдат основных частей, и они тоже обратились в бегство.
Шахсевентный мингбаши пришпорил коня и догнал одного из удирающих нукеров и обрушил на его голову свой меч. Всадник вылетел из седла, а конь повернул назад.
— Такая участь ждет каждого, кто решил бежать! — громогласно выкрикнул мингбаши.
Его политика подействовала на гаджаров.
… Сабельный бой длился не более получаса. Туркменам, заранее все продумавшим, сопутствовала удача. Гаджарам, попавшим в трясину солончака, бежать было некуда. Туркмены же двигались только вперед, подталкивая врага к этой соленой хляби.
Охраняющие Хамзу Мирзу сербазы сражались отважно, стараясь не подпустить к главнокомандующему туркмен. Все больше туркменских парней вылетали из седел рядом с принцем. Хоть они и стояли в болоте, все же отборные воины принца давали врагу достойный отпор. С трудом преодолевая каждый смертельно опасный шаг, сербазы все же двигались в сторону Мерва.
Блоквил, даже не пытаясь стрелять во врага, изо всех сил подгонял свою лошадь. Но та, как ни старалась, не могла идти быстро, потому что копыта ее увязали в соленой жиже.
Заболоченные камыши неожиданно кончились, и появилась тоненькая надежда на спасение, но тут снова все испортилось. Конь Блоквила поднялся на высокую насыпь и оказался на краю наполненной водой канавы. Блоквил растерянно посмотрел по сторонам. Вокруг царила полная неразбериха, сербазы бежали кто куда. Воодушевленные их несопротивлением, туркмены гнали сербазов.
Бросив взгляд на запад, Блоквил увидел, что все иранские пушки захвачены противником. Их уводили под усиленной охраной человек в пятьсот. “Если все пушки, призванные поддерживать боевой дух армии, оказались в руках туркмен, игру можно считать оконченной”, - даже в такой сложной обстановке Блоквил попытался дать оценку происходящему.
Сзади их нагоняли два туркмена с саблями. А впереди был ров с водой. И впереди была смерть, но настигающая сзади смерть была еще страшней. Не было ни малейшего шанса уйти от погони. Зато, если повезет, впереди может оказаться спасение. Блоквил выбрал второе и погнал коня вниз. Конь оказался на самой середине грязного рва. И как ни бился он, как ни старался, выбраться на противоположную сторону ему не удалось.
Наверху появились туркмены с кинжалами. Две смерти слились воедино. Теперь от них никуда не уйти. Блоквил выхватил пистолет. Но это был всего лишь жест отчаяния, он ведь понимал, что побывавший в воде пистолет не будет стрелять.
Спустившаяся сверху кисть черной руки схватила Блоквила за шиворот. Одна смерть вырывала его из цепких когтей другой смерти. Поэтому он и не подумал сопротивляться.
Второй туркмен, не придавая никакого значения задержанию Блоквила, махнул рукой в сторону:
— Пушки отдалились! — и улыбнулся. Таким образом он сообщал своему товарищу, что все иранские пушки захвачены и перешли к туркменам, которые добились своей цели. А раз враг обезоружен, значит, и бразды войны переходят к противнику. (33 пушки, добытые у гаджаров в войне 1860 года, по приказщу Говшут хана были установлены в Мерве на берегу Мургаба. Эти пушки хранились до 30-х годов XX века, символизируя беспримерный героизм туркмен. Куда они потом подевались, автору неизвестно).
Туркмены не ожидали такой удачной охоты: не хватало цепей, кандалов. К вечеру нас связали за ноги, как кур, по двое-трое и оставили.
Жорж БЛОКВИЛ.Блоквилу не оставалось ничего иного, как покориться судьбе. Его не били, не истязали, а чуть ли не на руках усадили сзади на коня какого-то туркмена. От движения коня нос Блоквила постоянно касался затылка сидящего впереди туркмена, голова которого была повязана платков. От острого запаха пота, исходящего от шеи всадника, француза затошнило. Поскольку руки его были крепко связаны за спиной, он мог только повернуть лицо в сторону, отодвинуться же не было никакой возможности. Да и от взмыленного коня также исходил тяжелый запах.
Вся одежда Блоквила была вымазана в грязи. Грязная жижа, проникшая через голеница сапог вовнутрь, создавала ощущение, что он все еще стоит в соленой трясине. Все, что происходило с ним, он воспринимал, словно во сне, но и то, что творилось вокруг, мало чем отличалось от сна.
Он видел, что одни бежали, а другие гнали. Побросав увязших в болоте коней, сербазы и сами не ведали, куда они бегут. Главное — они старались убежать от смерти, спастись любым путем.
Блоквил сделал вывод, что это Бог наказал гаджаров. Войско, превосходящее противника и по силе, и по численности, даже и не думало сопротивляться.
Туркмены, уволокшие желтые пушки, уже скрылись из виду. Француз сравнил армию, отдавшую свои пушки, со змеей с перебитым хребтом. Теперь эту змею, как бы ни ядовита она была, можно уничтожить даже простой чабанской палкой. Змея теперь не в состоянии ни удрать, ни ужалить. А хитроумные туркмены даже к мертвой змее не подойдут со стороны ее жала, это Блоквил знал наверняка. К тому же и персы-командиры, отдавшие врагу все свои пушки, на которые возлагалось столько надежд, упали духом настолько, что все их помыслы теперь были не о войне, а о собственном спасении.
Пребывая в шкуре пленного вот уже полчаса, Блоквил увидел среди нескольких выбравшихся из болота сербазов и Гара сертипа. Тот изо всех сил погонял своего коня. И эта небольшая группа всадников, даже не помышлявшая об отпоре врагу, также держала курс на Мерв. “Ну раз уже сами полководцы обратились в бегство, значит, дело швах!” — Блоквил дал решительную и окончательную оценку положению дел.
То, что она не расходится с действительностью, стало ясно после того, как они выбрались из заболоченной местности, преодолев препятствия из зарослей камыша. Попавших в плен сербазов, человек шестьдесят-семьдесят, гнали отдельной группой. Они и не думали сопротивляться, словно заранее смирились со своей судьбой, не пытались сбежать и укрыться в кустах. Но это и понятно. Потеря пушек, на которые делалась основная ставка, бегство командиров ради спасения собственной шкуры поставили для гаджаров пораженческую точку в начатом с такой помпезностью великом Мервском походе.
И вот опять Сейитнасыр — охотничьи угодья иранцев. Чуть дальше село Мержен, на севере — имение Солтаныз. Знакомые Блоквилу места, знакомые названия. Все труды француза-картографа, все его старания узнать и запомнить незнакомые названия, оказались напрасны. Он даже не смог вспомнить, в какой канаве, в каком болоте выронил рабочие инструменты, с которыми не расставался никогда. Все, что осталось в его памяти — знакомые места, по которым его вели сейчас. Но когда он шел этими дорогами в сторону Мерва, он был свободным человеком. Теперь же его ведут как пленного.
Блоквил задумался о слове “пленный”. По его оценке, плен — пострашнее смерти. Завтрашний день пленного зависит от того, как распорядится судьба, что пошлет Господь Бог. Если судьба не улыбнется, пленение может толкнуть человека на бесчестье и малодушие. “Не-ет, что бы там ни было написано у меня на роду, трусости быть не может. Смерть ведь избавляет человека не только от белого света. Сегодняшняя смерть освобождает человека от поступков, которые он мог бы совершить завтра. Замена завтрашнего позора на сегодняшнюю смерть — это честь, которую она может оказать тебе”. Подумать-то подумал, но в своем нынешнем положении он при всем желании не смог бы умереть. Он ведь пленник, и руки у него связаны за спиной. И это лишало его возможности свести счеты с жизнью, если бы такая необходимость возникла. По собственной воле сейчас он мог только дышать. Все остальные его действия зависели от воли другого человека. Так что сейчас в плену находится не только сам Блоквил, но и его смерть. И она была в руках туркмен.
