Евгений Аллард - Призраки прошлого
Она нахмурилась, пригубила сока и спросила:
— Это не съёмки были? Точно?
— Не знаю. Камер, софитов или техперсонала я не видел. Но рожи у них были загримированы под что-то жуткое, в грязных, замусоленных костюмах. Ну как для фильмов о зомби делают. Но это явно не зомби были, слишком проворные. Что за чертовщина здесь происходит? — задумчиво добавил я.
— Не знаю, Олег. Место тут, честно говоря, странное. Лучше бы ты не ходил один. Ты плохо ориентируешься, а я знаю, куда можно, а куда нельзя проходить. Сейчас Мельгунов уедет, и мы опять начнём снимать. Приготовься. Господи, как он мне надоел! — вырвалось у неё с тихим стоном. — Носятся с ним, как с писаной торбой.
— Мегазвезда европейского уровня, — продемонстрировал я осведомлённость.
— Олег, прошу тебя! — воскликнула с болью в голосе Милана. — Зажравшийся, зазнавшийся, разжиревший боров! Ведёт себя так, будто все его глубоко достали. Ты знаешь, сколько его съёмочный день стоит?
— Пару тыщ, — предположил я.
Милана зло рассмеялась.
— Одиннадцать тысяч! Он за эту роль получит миллион! Появляется на площадке по большим праздникам. Но за каждый день получает. Репетировать терпеть не может. Сразу в кадр, что сыграть — не важно.
— Его публика любит, особенно женщины. Когда он приехал, бабы лезли со всех сторон, охали, ахали. «Игорь Евгеньевич выглядит потрясающе, у него такая энергетика и магнетизм», — добавил я, передразнивая фанаток.
Милана так тяжело вздохнула, будто у неё сердце разрывалось от тоски. Выпила сок и только потом, собравшись с силами, проговорила:
— Ему женщины до фонаря. Ты видел, с кем он приехал?
— С приятелем, — осторожно сказал я.
— Ага. С приятелем, — ехидно повторила Милана. — Таскает его везде за собой — в каждый фильм, спектакль. Если Ромочка не получит роль, Игорь Евгеньевич работать не будет, — кривляясь, произнесла она. — Мерзкий ублюдок.
— А тебе в эротических сценах сниматься придётся с Игорем Евгеньевичем.
— Хвала небесам — не придётся! — театрально воздев руки, изрекла она.
— Постой. Я видел в сценарии кучу таких сцен. Твоя же героиня уходит к нему по большей любви. Как же так? Или вы уже все сняли?
— Олежек, у него же дублёр есть для таких вещей, — лукаво улыбнувшись, объяснила она. — Мускулистый, в хорошей форме. Мачо. Из стриптиз-клуба. Чтобы Игорь Евгеньевич мог продемонстрировать рельефную линию ягодиц, — с злой иронией добавила она. — Правда, зрители не догадываются, что чужую.
Какое-то время я не мог осознать, что она сказала и лишь через паузу, подобрав упавшую челюсть, пробормотал:
— Как это? Я думал, дублёры только на сложных трюках заменяют актёров. Из самолёта прыгнуть, или из горящей машины выбраться.
— Для него любовная сцена с женщиной посложнее трюк, чем выбраться из горящей машины, — заметила она. — Только, Олег, я тебе ничего не говорила, — вдруг помрачнев, быстро предупредила Милана. — Если журналисты пронюхают, то мне несдобровать.
Один журналист уже точно пронюхал. Подумал я с усмешкой, и хотел сказать милой собеседнице, что сексуальные девиации не по моей части, но решил не светиться.
— А что будет? — спросил я с иронией. — Убьют?
— Неприятности. Очень большие и у меня, и у Димы, — объяснила Милана. — Ты не представляешь, какие влиятельные друзья у Мельгунова. И что они могут сделать.
— Например? Убить? Как Северцева? Я слышал, у него были серьёзные разногласия с Мельгуновым.
— Только профессиональные. Хотя, Гриша, конечно, таких, как Мельгунов терпеть не мог. Гриша был настоящим мужчиной. Сильным, надёжным, — добавила она, её голос дрогнул, я подумал, что мои подозрения о связи Северцева и Миланы не безосновательны. — Но он бы никогда не стал бы трепаться о своих партнёрах в прессе.
— Но они часто ссорились, я слышал. Ругались так, что пыль столбом стояла на площадке.
— Если ты думаешь, что Мельгунов мог убить Гришу, то ошибаешься. Этот слизняк на такие вещи не способен.
— Ну а дружки Мельгунова? Может быть, Северцев чем-то им не угодил?
— Зачем убивать Гришу? Это Мельгунова стоило прикончить! Гриша должен был играть главную роль, а Розенштейн отдал Мельгунову. Видите ли, у него популярность больше. Знал бы, ты, как Мельгунову создают эту популярность. Сколько денег вбухивают, чтобы поддерживать ореол великого гения. Зорко следят, чтобы ни одно критическое замечание не просочилось.
— Ну, возможно, между Северцевым и Мельгуновым произошла очередная ссора и …
— Олег, почему тебя это так интересует? — перебила меня Милана с явной подозрительностью.
— Любопытно же. Это я нашёл тело Северцева в пещере.
— Какая разница теперь? Гришу уже не вернёшь, — бросила Милана с горечью. — Кто его убил, уже совершенно не важно.
Милана ведёт себя странно, с одной стороны явно переживает из-за смерти Северцева, а с другой пытается защитить убийцу. Мужа?
— Прости, что сую нос не в своё дело, — быстро проговорил я, и, чтобы сменить тему, добавил, нежно погладив Милану по руке: — Кстати, я без дублёра могу линию ягодиц продемонстрировать. Собственную.
— Наивный ты, Олежек, — проговорила с усмешкой Милана, но руку не убрала. — Такие сцены — это тебе не как в жизни. Залез на бабу, получил удовольствие. Это тяжёлая работа.
— Я согласен на самую тяжёлую работу! — воскликнул я с пафосом. — А чтобы лучше её сделать, хочу прорепетировать. Для правдоподобности.
— Олег, хватит, наконец! Думаешь, актрисы — все поголовно шлюхи? Прыгают из постели в постель. Да?
— Нет, не думаю.
— Скажи честно, я для тебя очередная галочка в твоём блокнотике побед?
— Милана, я никогда ничего не обещаю. Кроме того, что со мной можно неплохо провести время. И совершенно не скрываю этого.
— Да пошёл ты! — буркнула она и отвернулась к окну.
Милана почему-то имеет на меня виды? А как же угрозы её мужа?
— Прости меня, — сказал я серьёзно. — Я ничего плохого не хотел сказать, неудачно пошутил, — вновь погладив её по руке, пробормотал я.
Она повернулась ко мне, в её глазах я заметил глубокую печаль, на самом дне, невыносимо тяжёлую. Милана одинока и несчастна, со всей своей популярностью, знаменитым мужем-режиссёром. Все есть, деньги, слава, нет только счастья. Милана подняла глаза выше, я обернулся и увидел Лифшица. Он шёл к нам, расплывшись в счастливой, глупой улыбке.
— Мельгунов уехал? — поинтересовалась Милана, как ни в чем, ни бывало, хотя, казалось, секунду назад готова была разрыдаться от отчаянья. Железное самообладание.
— Да! — подтвердил радостно Лифшиц.
— Что-то слишком быстро, — проворчал я. — Неужели все снять успели?
— Ничего не успели. Стали репетировать, а Мельгунов сбежал, — объяснил Лифшиц.
Я изумлённо уставился на него.
— Как это сбежал? Может он просто в сортир ушёл, — предположил я.
— Да нет. Сказал, что болит голова, он не в форме и сбежал.
Я представил физиономию Верхоланцева и чуть не расхохотался. Мы вернулись на съёмочную площадку. Техники переставляли осветительные приборы, отражатели, устанавливали камеру. Я не заметил Верхоланцева, наверно, он решил повеситься или застрелиться. Я вскочил на сцену, сел за чёрный рояль. Открыв крышку, наиграл пару нот.
— И что играть умеешь? — спросила Милана недоверчиво.
Она оказалась рядом, облокотившись на крышку, снисходительно изучала меня. Я провёл быстро по клавишам и стал наигрывать бодрый мотивчик. Конечно, получалось у меня плохо, но в глазах Миланы зажёгся интерес.
— И долго учился? — поинтересовалась она.
— Четыре года в музыкальной школе по классу фортепиано. Мама считала, что интеллигентный человек обязан уметь играть на рояле, — ответил я с притворной гордостью.
— Спой что-нибудь, — вдруг сказала она.
Я бросил взгляд на её лукавую улыбку, виски ударили в голову. Пробежался по клавишам и начал петь блатняк из репертуара Аркадия Северного:
Мама, я лётчика люблю.
Мама, я за лётчика пойду!
Он летает выше крыши,
Получает больше тыщи.
Мама, я лётчика люблю!
Мама я жулика люблю
Мама, я за жулика пойду
Жулик будет воровать
А я буду продавать
Мама я жулика люблю.
Милана звонко рассмеялась, показав во всей красе очаровательные ямочки и белые, идеальной формы зубки.
— Потрясающе! — отсмеявшись, сказал она. — Надо вставить в наш фильм. Как ты считаешь? Ну а серьёзное что-нибудь.
— Пожалуйста, — сказал я. — Не стреляйте в пианиста. Он играет, как может, — предупредил я.
Я хотел бы пройти сто дорог,
Но прошёл пятьдесят.
Я хотел переплыть пять морей, —
Переплыл лишь одно,
Я хотел отыскать берег тот,
Где задумчивый сад,
А вода не пускала
И только тянула на дно.
Милана нахмурилась, и через паузу спросила:
