София Кульбицкая - ПОРОЧЕСТЕР или Контрвиртуал
- Это "релакс", - сказала Лена, оборачиваясь ко мне с милой виноватой улыбкой. Вздохнув, я подумал, что для расслабления предпочёл бы хоть радио "Алла", только бы не эту псевдодуховную заунывность, - но из уважения к Лене не стал капризничать. В конце концов, ей работать - значит, и выбор за ней. Сбросив на диван полотенце, не без покряхтывания забрался на массажный стол, улёгся так, как показала мне Лена - руки вдоль тела и лицом в специальное углубление - и приготовился к экзекуции. Если б знал, что ожидает меня в ближайший час - бежал бы от этого страшного стола без оглядки!.. Увы, предсказывать будущее нам с Порочестером не дано.
***
Поначалу всё было хорошо. Лена поглаживала и растирала мою спину, разогревая для процедуры - сначала слегка, потом посильнее. У неё были замечательные руки: тёплые, уверенные, сильные и вместе с тем нежные. Разомлев, я уже начинал думать, что не так уж и прогадал, решив пожертвовать собой ради счастья друга. Но тут Лена, не переставая растирать меня ладонями, спросила:
- А почему Вы решили, что у Вас остеохондроз?.. "Попался!" - пронеслось у меня в голове, и я почувствовал, что краснею - хорошо ещё, что я краснею щеками, а не ушами, как Порочестер, а, стало быть, заметить это Лена никак не могла.
- Врач сказал… - пробурчал я, радуясь, что из углубления мой голос слышен сдавленно и невнятно.
- Врач? - оживилась Лена, приступая к разминающим движениям; из-за того, что ей приходилось прилагать физические усилия, говорила она с лёгким придыханием и покряхтыванием. - Больше верьте этим врачам. Они уж Вам скажут…
- Ну, не знаю, - упрямился я, неизвестно зачем. - Побаливает иногда… "Сам пропадай, а товарища…"
- Спите спокойно, - уверенно посоветовала моя очаровательная следовательница, - это у Вас никакой не остеохондроз, а просто самые обычные мышечные спазмы. Где у Вас болит? Вот здесь?.. Тут она двумя пальцами, вроде бы несильно, ухватила меня за какое-то место около плеча, и внезапно моё тело пронзила до того острая боль, что я, до сих пор не знакомый ни с чем подобным, вскрикнул.
- Ну, так и есть, - обрадовалась Лена. - Я же вижу, у Вас вся спина спазмирована. Оттого-то и болит. Ничего, мы всё это дело снимем в два счёта… "Ничего у меня не болит, я пошутил!" - чуть было не крикнул я, потому что нынешняя точка, в которую Лена слегка ткнула пальцем, оказалась куда болезненнее первой. А Лена явно была настроена серьёзно. Но отступать было некуда.
- А вот здесь как?.. - поинтересовалась она, находя у меня внизу спины такой богатый источник страдания, о каком я за свои сорок с лишним даже не подозревал. На сей раз я успел стиснуть зубы и приготовиться - и выдержал испытание с честью, не издав не единого звука. Но Лена, видимо, всё равно поняла что-то по моей взмокшей шее:
- Вы не стесняйтесь, кричите на здоровье, - поощрила она, - у меня все орут и матерятся. Зато потом сами увидите, как будет хорошо!.. Когда-то у меня была подружка - тоже профессиональная массажистка. И она иногда меня разминала - когда мне случалось что-нибудь "натрудить", "застудить" или "потянуть". Удовольствие сомнительное, спору нет. Но чтоб я от этого кричал - такого что-то не помню. Потому я и решил, что это у Елены такой оригинальный способ шутить. Ещё и подхехекнул ей, дурак:
- Хе-хе. Я зря смеялся. Сперва было ещё ничего, втерпёж - её пальцы только попугивали меня, быстро-быстро отыскивая под кожей спрятанные там желвачки и бугорки. Эта боль была даже отчасти приятной. Но постепенно приятное сошло на нет, и стало просто больно. И не "просто", а очень больно. Точнее, так мне казалось тогда - ибо я ещё не знал, что такое настоящая боль. Удивительно, думал я в те редкие моменты, когда мог думать, - видимо, у меня и впрямь серьёзные проблемы со спиной - а я и не знал. Моя мучительница подтверждала это, подробно комментируя каждый спазм, каждую напряжённую мышцу, которую находила в моем несчастном теле, отчего мне было, казалось, ещё хуже. Но попросить её замолчать я не решался - не мог унизиться перед женщиной, которая мне симпатична. Оказывается, гордость может быть пуще телесного страдания - даже такого сильного. Даже очень сильного. Даже очень-очень… Я был уверен, что это скоро кончится, не может же она долго меня так мучить. Весь в поту и слезах, я скорчивал лицо под столом в оскаленную гармошку, благо никто не мог меня видеть. И странное дело! Какой-то частью сознания я не хотел, чтобы это прекращалось. Хотел и не хотел. Боль делала меня живым и алчущим бытия, как дикий зверь, заставляла существовать здесь и сейчас. В последний проблеск сознательной мысли у меня в голове мелькнуло, что боль - концентрат телесной жизни… Секунду спустя я утратил способность к философским обобщениям. Ибо Лена ткнула мне пальцем куда-то под лопатку, отчего всё моё тело, с макушки до пяток, прошил будто бы электрический разряд такой чудовищной силы, что я не удержался и взвыл. Впоследствии Лена рассказала мне, что это место называется "нож убийцы" - там якобы таится один из самых сложных и коварных спазмов, который так запросто не уберёшь - сперва надо доковыряться до него пальцем, чтобы больно стало где-то в грудине. Но тогда я не знал этих подробностей, да и не до них мне было. Я просто со всей доступной мне ясностью понял, что больше не выдержу, - и, плюнув на гордость, на симпатию, на своё мужское реноме и на соображения медицины, попытался приподняться. Но сильные руки массажистки с присущей им мягкой властностью удержали меня на месте:
- Кууууда?..
- Хватит с меня! - взмолился я. - Не могу больше!!!
- Нет, дорогой мой, так нельзя, - с сочувствием, но твёрдо объяснила Елена. - Ведь это всё твои собственные спазмы, твоё напряжение, ты всю эту гадость в себе носишь. Нельзя с такими ужасами жить, а то много болячек на них нарастёт. Терпи… Чувствуя, как слёзы стекают по моему лицу в уже мокрую простыню, я заскулил, как застрявшая в двери собака. Раз сломавшись, я уже не мог законопатить этот шлюз: звуки один другого немелодичнее исходили из меня, казалось, помимо моей воли. И с каждым своим воплем я всё больше и больше терял уважение к себе, пока вконец не превратился в растерзанную тряпку. А раз так, мне было уже всё равно - я готов был сдать последние бастионы, лишь бы прекратить этот кошмар. В какой-то момент, ухитрившись-таки ловко вывернуться из-под её рук, я присел на столе и, утирая лицо, покаянно сказал:
- Леночка, я тебе лгал. У меня ничего никогда не болело, мы с Мистером Порочестером просто хотели с тобой познакомиться…
- Я так и поняла, - кивнула моя мучительница. - Но одно другому не мешает. Если у тебя пока не болит - это ещё хуже. Значит, заболит потом, когда будет уже поздно. Ты же видишь, сколько всего у тебя там… Я с тоской сообразил, что пощады не будет. Сколько оставалось времени мучиться? Я боялся спросить. Вдруг бы оказалось, что ещё минут пять-десять, а так у меня каждый миг была надежда, что истязание вот сейчас кончится; этой надеждой я и держался ещё на белом свете.
- Ацидофилинушка, - падал я всё ниже и ниже, - может, хоть не так сильно? Пожалей меня, я ведь уже не юнец…
- Я привыкла всё делать хорошооооо, - напевно произнесла Елена. - Ты нам с Порочестером так помог, дружочек, теперь и я тебе помогу. Хочешь ты того или нет… И она вновь заставила меня улечься на стол лицом книзу. Тут меня ждало очередное унижение - её ловкие пальцы сперва залезли под резинку, приспустили, а затем и вовсе стащили с меня красивые бордовые плавки - последний оплот моей гордости. И кто бы мог подумать, что именно под ними таятся самые страшные зубастые хорёчки?.. Моя подружка никогда не массировала мне задницу, считая это чем-то неприличным. Да я и сам так считал. Но теперь мне стало не до приличий. Я больше не мог сдерживаться. Я вопил, выл, орал, не беспокоясь о том, что подумает обо мне Порочестер, который, вероятно, уже извёлся от страха в соседней комнате. В краткие проблески блаженного отдыха, когда Елена давала мне перевести дух, в моё сознание вновь и вновь вторгался заунывный "релакс", до омерзения чуждый русскому уху. Но, оказывается, это был ещё не предел страдания и позора. Оказывается (как она объяснила мне по ходу дела), какую-то мышцу, чтобы обезвредить, нельзя было ухватить никак иначе, как засунув мне большой палец в самое неприличное место. Что она и сделала тут же одной рукой, другой жёстко придавливая меня к столу, ибо я предпринял очередную - снова, увы, неудавшуюся - попытку с него соскочить. Я уже не знал, что мучительнее - боль или унижение. Наверное, всё-таки боль, потому что очень скоро об унижении я почти забыл, и только слышал, словно откуда-то издалека, собственный вой, краем сознания понимая, как важно не дёрнуться, чтобы она мне не повредила чего-нибудь. Главное, ведь я видел только что её руки - нормальные женские ручки, маленькие, трогательные - кто ж мог знать, что они способны творить такое… А Елене, казалось, всё было нипочём. - Что, родимый, больнёхонько? - сочувственно спрашивала она, и в какой-то момент мне показалось, что в этой сочувственности есть нотка садистского удовольствия. Сразу вслед за этой мыслью я испытал такое страшное ощущение укола в оголённый нерв, что, кажется, на миг потерял сознание. Но это было уже и всё. Боли больше не было, и Елена снова поглаживала меня, успокаивая моё истерзанное тело. Никакого удовольствия от этого я уже не чувствовал, тем более что не верил ей до конца и всё опасался какого-нибудь подвоха. Зато очень приятно было то, что в комнате воцарилась блаженная тишина. Чёртов релакс, наконец, заткнулся - видно, он был рассчитан как раз на время сеанса. Я лежал, весь мокрый, и наслаждался этой тишиной, а, если б меня никто не трогал, было б и того лучше. Несмотря на это, шевелиться не хотелось, и я б, наверное, лежал так вечно (даже к раздражающим кожу поглаживаниям я начал постепенно привыкать), если б она не спросила:
