Юрий Калещук - Непрочитанные письма
— Помните, как назывался первый доклад Римского клуба? — спросил Альтшулер.
— «Пределы росту». Издан на тридцати языках. Общий тираж — четыре миллиона экземпляров.
— Собственно говоря, то был поиск путей сбалансированного развития — поиск искренний, драматический, трудный.
— И отмахиваться от него не стоит. Можно, конечно, соблазниться высокомерными обвинениями в идеализме, мимоходом упрекнуть, что автор книги «Человеческие качества» стремится-де «глобализировать трудности преходящего или локального характера» экстраполировав на весь мир проблемы современного капитализма...»
Да он и есть сын своего класса. Теперь уже, к сожалению, был... Однако разные встречаются сыновья. Даже близнецы. Аурелио Печчеи родился в Турине незадолго до первой мировой войны, предки были родом из Венгрии. Темой его дипломной работы на экономическом факультете в Париже был ленинский нэп. Участвовал в Сопротивлении, пережил заключение, после освобождения и окончания войны работал в фирме «Фиат». Ездил по всему миру. Жил, как хотелось. Что же надо было ему еще?.. В конце шестидесятых годов начал скитаться по свету в поисках единомышленников, вместе с которыми надеялся преодолеть «барьер самодовольства, самоуверенности или фатализма». Так был создан Римский клуб, международная неправительственная организация, объединившая думающих людей, озабоченных поисками выходов из тупиковых ситуации цивилизованного мира. Было их вначале сто человек, но работали они так самоотверженно и интенсивно, что уже вскоре некоторые их разработки легли в основу документов, принятых ООН. В 1980 году «Прогресс» издал книгу Аурелио Печчеи «Человеческие качества» на русском языке. Тираж ее был, по-видимому, микроскопически мал — не знаю, сколько человек прочитало ее в Нижневартовске, однако и во всех своих поездках я встречал не так уж много людей, кому эта книга была известна. Да и я узнал о ней, в общем, случайно — меня познакомил с нею Юрий Карякин, философ, литературовед, драматург и просто один из умнейших людей среди тех, кого я знаю. Книга горька, печальна, но нет в ней расслабленности и уныния, планета наша мала, конечна — и не только в исчезающем времени, а в сиюминутном пространстве, мир тревожен, хрупок, но это означает, что каждый из нас должен понять, ощутить, осознать свои обязательства перед всей планетой: «Развивать в человеке чувство глобальной ответственности — самая главная задача времени, которое уже работает не на нас...»
— Меня поразила, помню, трансформация гамлетовского вопроса, — сказал я.
— Быть или иметь?
— Да. Альтернатива как будто проста: иметь все что можно вообразить, или быть полезным людям... Еще там говорилось о том, что любые успехи в области техники или экономики останутся мертвы, если успеха не добьется человек внутри себя самого.
Потому-то, наверное, подумал я, меня так задела история с Макарцевым и Иголкиным. Конечно, Путилову, удалось сделать многое, достичь ощутимых производственных результатов, однако от них надобно сминусовать урон, причиненный людям, человеку, его душе: не пора ли вообще занести человека в «Красную книгу»?
— Не простой это вопрос, — сказал Альтшулер. — Быть, иметь. Да любому хочется и быть, и иметь. Но даже иметь — это зависит не только от воображения, хотя и оно должно чем-то питаться. А быть... Что может дать человеку наш город, для того, чтобы он мог быть? Что — кроме безусловного права на труд?! Самотлор уже пошел на спад, а город еще так и не поднялся, и до него теперь никому нет дела — наступил черед -новых городов и поселков. Мы не раз обращались в инстанции: пора продумать структуру занятий города до 2000 года. Говорят, пока рано. А, по-моему, уже поздно.
— Да об этом я с вашим мэром говорил. Тоже спрашивал про 2000 год. А он мне: «Какой 2000-й! Мы три часа с сегодняшним состоянием здравоохранения в городе разбирались — и не смогли разобраться...»
Председатель исполкома Нижневартовского горсовета Иван Андреевич Ященко, перелистывая толстую замусоленную записную книжку, в которой, кажется, имелись данные по всем статьям — от добычи нефти по любой скважине до числа мест в детских садах, от количества посаженных в городе деревьев до динамики роста квартирных краж, говорил мне: «По производственным показателям, по приросту добычи нефти самой лучшей была десятая пятилетка. И что же получил город за эту пятилетку? Вместо запланированных миллиона двухсот двадцати пяти тысяч квадратов жилья было построено всего семьсот семьдесят девять тысяч квадратов, почти на четыреста пятьдесят тысяч меньше. Вот эти четыре с половиной сотни тысяч квадратов — жилье, между прочим, для всех, кто еще и сегодня продолжает жить в балках... Вместо жилья мы получили тогда такие слова: «То, что было сделано, то, что делается в этом суровом крае, — это настоящий подвиг. И тем сотням тысяч людей, которые его совершают. Родина отдает дань восхищения и глубокого уважения...» А сейчас и слова звучат другие. Теперь мы сами во всем виноваты. Только мы. Я не могу понять, почему благосостояние города, его гражданина совершенно не зависит от трудового вклада? Промышленная продукция Нижневартовска составляет три миллиарда шестьсот миллионов рублей в год. Что имеет с этого город? С нефти — шиш. Только с водки. Сейчас — и только с водки?! Не верите? Это еще что. Ведомственная экспертиза, как мы ни настаиваем, как ни бьем во все колокола, все время норовит — «в целях удешевления строительства», значит, как бы радея о государственной выгоде — выкинуть из титульных списков объекты соцкультбыта. Про то, что у нас кинотеатра нет, теперь вся страна знает. Весь мир! А сколько раз я Ермашу звонил, спрашивал, интересовался: «Филипп Тимофеевич, вы много повидали, все знаете. Так скажите: есть ли где-нибудь в Африке город с двухсоттысячным населением, где нет кинотеатра?» А Ермаш мне: «Денег нету, пусть нефтяники строят...» Построят они — у них без того столько уже первоочередных объектов, что даже сами нефтяники не знают толком, какой из них в самом деле первоочередной...»
— Когда мы наконец поймем, — сказал Альтшулер, — что рост должен быть всесторонне сбалансирован — экономически, демографически, экологически, нравственно?
— Но в этом случае, мне кажется, хватает материала — отрицательного, я имею в виду, материала — для того чтобы выстроить грамотную модель. Почему же молчит наука? Почему для нее одинаково неподъемны и частные задачи — вроде научно обоснованной технологии бурения на какой-нибудь Талинке, и оптимизация всей отрасли, и надежные методы повышения нефтеотдачи пластов, и продуманная социальная структура новых районов освоения?
— Вам не попадалась в руки книжка «Экономическая география США»? — вопросом на вопрос ответил Альтшулер.
— Нет.
— Учиться-то нам никто не заказывал... Листал я эту книжку, географии там немного, а что касается экономики... Американцы делят свои отрасли промышленности на три группы — ретроградные, рядовые и пионерные. И вот каков там процент капиталовложений в науку от общей суммы капвложений в отрасль: в ретроградных отраслях — от одного до пяти, в рядовых — от пяти до пятнадцати, в пионерных — от пятнадцати и выше. У нас же в течение многих лет от общих капвложений в отрасль науке отстегивалось аж ноль целых две десятых процента) Это исчезающе мало в наших с вами единицах выражения. Но зачем было тратиться? И безо всякой науки добыча с каждым годом нарастала... А теперь от нас ждут немедленных рекомендаций — как оптимизировать отрасль. Наивно и несостоятельно ожидать, что мы решим эту проблему в два-три года. Но нам и такой-то срок не дают — сегодня) сейчас) вчера) А мы пока не способны даже грамотно поставить задачу, предположим, перед машиностроителями — какая техника нам нужна...
— Знаете, Сергей Анатольевич, у меня почему-то нет уверенности, что и те, как вы выразились, «исчезающие малые» суммы вкладов на науку использовались с толком.
— Резонное сомнение.
— Нередко эти средства тратились и сейчас тратятся на охранительно-ведомственные разработки, на темы, представляющие интерес лишь для соискателей научного звания...
— ...и просто распылялись. Вы можете себе представить, чем занимается наш институт?
— Чем?
— Всем.
— То есть?
— Всем. В институте тридцать восемь лабораторий — тридцать восемь направлений поиска. И семь десятков сотрудников.
— Но....
— Да. Следовало бы выделить три, пять направлений, заниматься ими всерьез, до конца, от идеи до пусконаладочных работ. Но для этого необходимы принципиально иные управленческие, организационные методы, качественные перемены. Надо, наконец, научиться думать...
Я засмеялся.
— Вы что? — спросил Альтшулер.
— Да так. Просто в этой поездке мне все время кажется, что пришла, наступила пора «позднего картезианства».
— Cogito ergo sum?
— Ага. Наверное, необходимость думать — это жесткое условие нашего сегодняшнего существования. Иначе... Когда мы не думаем о природе — мы перечеркиваем свое будущее, тем самым делая шаг к несуществованию. Когда не думаем о нормальных социально-бытовых условиях для людей — искажаем существование сегодняшнее. Когда ваши замечательные новые начальники начинают замечательно рассуждать, что никто до них не работал и не умел работать, но они — черт побери! — научат или заставят работать всех — мы сжигаем свое прошлое. Но что есть человек без своего будущего, без своего настоящего, без своего прошлого?
