Пенелопа Лайвли - Чтоб не распалось время
— Ну, вот и все, — весело заключила экскурсовод. — Спальни не представляют большого интереса.
Два-три экскурсанта выглядели разочарованно. За дверью рос небольшой, обнесенный стеною сад.
— Этот травяной сад был разбит во времена Елизаветы I, — пояснила экскурсовод. — Он немного запущен. Мы все никак не соберемся его прополоть.
И верно, некогда аккуратные контуры клумб и дорожек забила буйная растительность.
— Здесь должно быть все, — добавила она. — Все английские травы. Душица, тимьян, базилик и все остальное. Извините, мне пора брать следующую группу.
Мария с Мартином побрели по саду, отщипывая листья, пахнущие резко, сладко или ароматно — каждый на свой лад, прямо каталог запахов. Но названий они не знали.
— Тимьян, — узнал вдруг Мартин. — Это тимьян. Я уверен, он на скалах растет.
Он потер листья в ладонях и приложил руки к носу, с жадностью вдыхая запах.
— Здорово…
Не может быть, чтобы эти растения дожили до нас со времен Елизаветы I, подумала Мария, не помню точно, когда она правила, но это не те же самые растения. Растения так долго не живут. Наверное, это их пра-пра-пра-правнуки. Семена семян и их семена. Она слегка коснулась засохшей головки цветка на большом кустистом растении, и пушок семян чертополоха слетел на траву и дорожку. Еще семена.
— Ты когда-нибудь думал, как это — быть другим человеком, — неожиданно спросила Мария.
— Не-а. С собой хлопот не оберешься. Пойдем выпьем чайку.
Мария погрустнела. Не буду ему больше рассказывать о девочке, которая жила в нашем доме и собирала окаменелости, обиделась она. А жаль: когда поделишься чем-то интересным, становится еще интереснее.
— Пойдем, — ответила она.
Под тентом, где продавали чай, к ним присоединилась семья Мартина — младшие дети были густо вымазаны замороженными фруктами, а старшие шумно требовали еду, питье, деньги или все вместе.
— В четыре начинается рыцарский турнир, — предупредила миссис Люкас. — Посмотрим его — и домой. Мартин, займи нам, пожалуйста, места и пригляди минутку за Джеймсом, мне нужно в дамскую комнату. Тебе не надо, Мария?
Мария решила, что, пожалуй, надо. Дамская комната (неприятные ведра за парусиновыми занавесками) оказалась в саду при кухне. Выйдя из-за капустных грядок, миссис Люкас воскликнула:
— Так вот она, эта церковь! Весь день ее искали, все прочесали. Заглянем?
Они прошли через садовую калитку и оттуда — в церковный двор. Миссис Люкас затоптала на дорожке сигарету, пересадила ребенка с одного бедра на другое и вошла в церковь. Мария — за ней.
Церковь как церковь, подумала Мария, хотя миссис Люкас, кажется, заинтересовалась витражами и медной отделкой пола… Мария занервничала — ей не хотелось опаздывать на рыцарский турнир.
Миссис Люкас остановилась перед большим каменным надгробием в стене.
— Боже, какой ужас!
Леди из белого мрамора в одеянии со множеством складок сидела, откинувшись, на мраморной кушетке, а на коленях у нее лежал мальчик лет десяти в ночной рубашонке. Выражение лица у него было просто ангельское, глаза закрыты, и на лбу вился локон мраморных волос. Подойдя ближе, Мария увидела, что леди плачет мраморными слезами. Вокруг нее теснились пухлые херувимы и тоже плакали.
— От скорбящей матери. Вечная память, — прочитала миссис Люкас. — Какой кошмарный памятник!
Она отошла в сторону и начала разглядывать купель.
— А мне нравится, — возразила Мария, но так тихо, что никто бы не услышал.
У нее навернулись слезы, но не горькие — так обычно плачешь от грустной книги. Ей самой иногда хотелось умереть рано. В минуты крайнего негодования на родителей она лелеяла мысль о том, как они будут рыдать над трогательно-маленьким (но невероятно прекрасным) памятником на огромном кладбище и сожалеть о том, что были с ней так жестоки.
Миссис Люкас уже выходила из церкви, и Мария оторвалась от мраморной леди и пошла за ней. Они зашагали к полю за конюшнями, откуда доносились возбужденные голоса, и оказались на рыцарском турнире. Из переднего ряда им замахал Мартин. Мария встала возле него, а миссис Люкас отправилась на поиски остальных членов семьи. Рыцарский турнир 1975 года не сильно напоминал средневековый. Копья заменили деревянными палками, окрашенными серебряной краской, и когда рыцари сходились, то вместо горячего звона оружия раздавались лишь глухие удары. Доспехи тоже выглядели на редкость картонно и театрально, сводя на нет героические усилия придать вымпелам и знаменам как можно более убедительный вид, чтобы зрелище получилось хотя бы красочным. К тому же некоторые лошадки и пони, которых затащили на тяжелую работу, изжевали сбруи и подпортили эффект. А вот сам турнир разворачивался весьма драматично, так как рыцарям приходилось одолевать не только противников, но и кротовые кочки. Несколько рыцарей свалились с коней, и настроение публики сразу поднялось; один раз даже потребовалась медицинская помощь; было сломано два копья, пара лошадей отвязалась, и из толпы непрестанно раздавались ободряющие выкрики, пока наконец не объявили двух участников, набравших максимальное количество очков, — они и должны были сойтись в решающем поединке.
— Как ты думаешь, он завоюет Даму Сердца? — спросила Мария. — В старые времена за это сражались.
— Теперь уже нет, — ответил Мартин. — Скорее всего, ему дадут бутылку виски. На что ему Дама?
Соперники заняли позиции на разных концах поля. Они должны были съезжаться, набирая скорость, как два поезда, идущие навстречу друг другу по одной колее (не считая объезда кротовых кочек), и тот, кому первому удастся нанести удар копьем (а такой удар при любом раскладе выбивал противника из седла), выйдет победителем. Несколько схваток закончилось безрезультатно: либо рыцари промахивались, либо непослушные лошади уносили их в сторону — толпа была разочарована.
— Ставлю на красного, — сказал Мартин. — В прошлый раз его лошадь шла по прямой. Ну, Джеймс, прекрати елозить.
— Хочу к маме.
— Тогда иди и ищи ее.
— Меня тошнит.
— Ну и иди к маме.
— Я ее не найду. Ты поищи.
— Сейчас тебе.
Джеймс заревел. Вдалеке рыцари начали уверенное наступление рысью, переходящей в легкий галоп. Довольная публика уселась смотреть.
— Хочу к маме…
— Да заткнись же ты, — сквозь зубы процедил Мартин. — Смотри, Джеймс, смотри на лошадок.
Рыцари уже находились в двадцати-тридцати ярдах друг от друга и сближались строго по прямой с копьями наперевес. Схватка обещала быть интересной. Ой, пожалуйста, молилась Мария, пусть никто не поранится, особенно лошади, даже если кто-то и упадет, пусть он не ушибется, потому что…
— Вон мама! — вскрикнул Джеймс, показывая пальцем.
На другом конце поля действительно стояла миссис Люкас — их разделяла арена и заградительные веревки.
— Тсс, — зашипел Мартин. — Фэнс! Вот это да!
Обе лошади шли ровным галопом.
— Мама! — крикнул Джеймс и ринулся вперед.
Четырехлетние дети, если захотят, могут двигаться гораздо быстрее, чем можно предположить. Джеймс поднырнул под веревку, и, прежде чем Мария с Мартином успели опомниться, он уже стоял посреди поля, примерно там, где должны были сойтись всадники.
— О Боже… ребенок! — воскликнул кто-то рядом.
Мартин закричал и нырнул под веревку вслед за Джеймсом, а Мария зажмурилась, и под закрытыми веками поплыли картины — такие же страшные, как те, что она, конечно же, увидела бы, открыв глаза. Так она и стояла, зажмурившись, и слушала звуки смятения и топот копыт, и у нее засосало под ложечкой. Нет, это неправда, подумала она. Это сон, кошмар, и я скоро проснусь.
Она открыла глаза.
Посреди поля толклись люди, а поодаль на лошади сидел всадник и натягивал поводья; у столба между двумя веревками стояла другая лошадь. Еще она увидела Мартина. И его мать, бегущую с того конца поля. И Джеймса — он держал кого-то за руку и с удивлением глядел на всю эту суету.
Лишь несколько часов спустя, когда они возвращались домой после многих восклицаний, обвинений, прощений, переигрывания заключительной схватки и вручения победителю (по очкам, так как никто никого не сбил и не свалился сам) права выступать в финальных соревнованиях рыцарей, то, что произошло, вернее, то, что не произошло, навалилось на Марию всей тяжестью.
Ей показалось, будто все не по правде. Будто они не возвращаются домой после приятного дня и не думают о том, что бы съесть на ужин и что сегодня вечером по телеку. Все было почти ужасно. Но так как на самом деле ничего не случилось, больше и не думаешь о том, что они могли бы сейчас делать вместо того, чтобы возвращаться домой, стиснутые в машине, как сельди в бочке, и галдеть в один голос.
Она посмотрела на Джеймса — он спокойно глядел в окно, его лицо было измазано розовыми замороженными фруктами, пухлый животик вылезал из пояса джинсов — и на Мартина, поглощенного спором с сестрой; прямо как во сне. Этот день мог закончиться совсем по-другому.
