Казимеж Брандыс - Граждане
— Будет у нас поселок-коробка, рядом с мусорными свалками. Увидите, во что он выродится у нас на глазах. Все, что теряет естественную возможность роста, непременно вянет. Как и человек.
— И раз уж речь зашла о людях, — перебивал его Кузьнар, — так я вам вот что скажу: те, кто строил Новую Прагу, тоже завянут! Мы им рисовали всякие чудеса, а теперь — бац! — оказалась липа! Они нам больше верить не будут!
Напоследок выступал инженер Шелинг и толково разъяснял детали проекта, ссылаясь на многочисленные примеры укрепления почвы и установки фундаментов на сваях. — Правда, в таком масштабе это до сих пор не практиковалось, — говорил он брюзгливо, следя глазами за кольцами дыма, поднимавшегося от его папиросы высоко над столом. — Но ведь мы живем в стране, где каждый день звучат великие слова о преодолении трудностей, где каждый начальник отдела сумеет сказать целую речь о покорении природы человеком. Наш проект, господа, вполне реален. И отклонение его только доказывало бы, что мы находимся на этапе покорения человека бюрократией, против чего я как человек решительно протестую.
Шелинг продолжал бы в том же духе, если бы Кузьнар не принимался толкать его ногой под столом. Тогда инженер умолкал, а присутствующие с удивлением отмечали про себя, что волосы его в двух местах над лбом торчат совершенно как рожки у чорта.
С этих совещаний Кузьнар и его товарищи выходили пришибленные, охрипшие. Им не отказывали категорически — нет, решение откладывали на неопределенное время, приводя всякие неубедительные доводы: намекали на сокращение бюджета и необходимость перебросить рабочие бригады на строительство в центре города, бормотали что-то о нехватке материалов и рабочих рук. На совещании в тресте кто-то заметил, что представленный проект отдает утопией. — «Утопия»! — шипел потом Шелинг в автомобиле. — Ну, конечно, эти чиновники «утопят» проект — я же вас предупреждал, что так будет.
— Какая-то стена недоверия! — мрачно подхватил Тобиш.
— Какая там стена! Тесто! — возмущался инженер. А Кузьнар сидел, сгорбившись, рядом с шофером и молчал.
День тот был дождливый, на остановках стояли промокшие люди. Кузьнар смотрел сквозь залитое дождем стекло на толпившихся у автобусов раздраженных, спешивших куда-то людей и говорил шоферу:
— Затормозите, Курнатко, подождем, пока все усядутся. — Пассажиры втискивались в автобус с шумом и пререканиями, и автобус всегда двигался с места раньше, чем следовало. «Не построю я для вас домов, — думал Кузьнар, и сердце у него сжималось. — Обманули вас и газеты, и радио! Липой все оказалось, псякрев!»
Доехав до стройки, он с трудом вылезал из машины и шел впереди остальных к конторе, стараясь не смотреть на заброшенные котлованы. А придя в контору, звонил Русину. Ему отвечали, что Русина нет в министерстве. Он в бессильной ярости с ругательством швырял трубку и почему-то в такие минуты вспоминал всегда, что великан Челис убежал со стройки и бесследно пропал. Эта мысль была мучительна, как упреки совести, и он не мог от нее отделаться. Каждый день спрашивал Илжека: — Что, не вернулся?
— Нет, — отвечал Илжек грустно. — Он уже, наверное, не вернется, товарищ директор.
Собака Пабианского Нора подбегала с обломком кирпича в зубах, виляя хвостом. «Затравили человека, как пса, а я это проморгал», — угнетенно говорил себе Кузьнар. Выжика и обоих Шкарлацких он прогнал со стройки. Илжек подружился теперь с Вельбореком и каждую неделю брал книги в клубной библиотеке.
— Все оттого, товарищ директор, что Челис был неграмотный, — говорил он уныло. — Ушел, должно быть, опять в деревню коров пасти. Города он теперь боится.
На одном совещании в главке (продолжалось оно несколько часов) были сказаны слова, ужаснувшие Кузьнара. Один из директоров, сухонький старичок с голым черепом, блестевшим, как полированная кость, высказался весьма скептически о месте Новой Праги в общем плане столицы. Говорил он гладко и деловито:
— Независимо от тех или иных встретившихся трудностей, надо прежде всего решить, есть ли действительно насущная необходимость развернуть строительство нового поселка в таком широком масштабе и не имеем ли мы дело с явлением, типичным на данном этапе, — превышением плана. Это надо обсудить, товарищи. Пусть сырой участок, о котором идет речь, послужит сигналом тревоги! Мы должны сказать: «Стоп! Давайте пересмотрим план!» Не находите ли вы, что поселок-гигант с театрами, стадионами и так далее в настоящих условиях нам, по меньшей мере, не по средствам? Обуздаем же размах воображения, господа, иначе в жизнь нашу может вторгнуться безответственная и вредная фантастика! Я кончил.
— Понимаешь, Кароль? — со стоном повторил Кузьнар. — «Обуздать во-обра-жение!» Знаешь, что это значит? Если послушать этого лысого, — тогда прощай! Сворачивай все! Не фундаменты класть, а картошку на этом месте сажать. Да, говорить он умеет получше меня… И, думаешь, не было таких, что ему поддакивали? Подпевалы всегда найдутся. Но ты, Кароль, должен нам помочь. Помнишь, что ты говорил осенью, вот здесь, у этого самого стола, когда в первый раз план мне показывал? Помнишь? Ох, и пробирал же ты меня тогда!
Русин, не замечая его молящих и жадных взглядов и словно не слыша всего, что говорил Кузьнар, в задумчивости перебирал бумаги. Наконец он отвел прядь волос, свесившуюся ему на лоб, и буркнул, что это — дело сложное.
— Я уже о нем кое-что и от других слышал, — продолжал он, не глядя на Кузьнара. — Но, по правде говоря, не составил себе четкого представления. Надо повременить, обдумать все. Узнаем мнение специалистов. А тебе вынь да положь! Так у нас не делается.
Кузьнар смотрел на него в удивлении, раскрыв рот, наклонясь вперед, словно для того, чтобы лучше слышать.
— Этот лысый, как ты его называешь, — видный специалист, я его знаю. Напрасно ты так отмахиваешься от его соображений. Я не говорю, что он целиком прав, — нет, этого я не говорю! Но ты, Михал, готов действовать наобум, очертя голову. Так не годится. Надо послушать, что люди скажут, да. Конечно, проект у вас интересный, смелый… Я ведь его вовсе не хочу зарезать…
— Нет, ты его не зарежешь… — каким-то чужим голосом повторил Кузьнар. — Ты не зарежешь…
Русин насупился и с беспокойством глянул на него.
— Но ты же сам признаешь, что в таком масштабе до сих пор свай не применяли, — по крайней мере, у нас в Польше. Это делалось только частично, местами — вот как при постройке Дома слова… Сам понимаешь, дело сложное. Так вот я и говорю: надо основательно в нем разобраться. Придется тебе, уж извини, запастись терпением… Что? Что?
— А то, — крикнул Кузьнар, трясущимися руками собирая со стола свои бумаги и пряча их в портфель. — То, что нам с тобой не о чем больше толковать! Ждать! Ждать! А я ждал? Когда ты тут напомнил мне, что я — член партии, когда рассказывал сказки про механические прачечные для рабочих и социалистические дворцы — разве я заставил себя ждать? Не помнишь, а? Вы в своих кабинетах забывчивы стали! А я это все время помнил, ох, как помнил, Кароль! И вот награда! Опять, как в старой Польше перед войной, я — каменщик на подёнке. Невыгодно строить дальше — и катись, парень, откуда пришел, ты не нужен. Спасибо, товарищ Русин, низко кланяюсь!
— Ну, ну, не скандаль, — буркнул Русин с беспокойством. — Орешь так, что люди на улице услышат.
— И пусть слышат! — кипятился Кузьнар. — Не мне будет стыдно!
Русин украдкой посматривал на него, но не сердито, а пытливо, с большим интересом.
— Вот как тебя, значит, захватила эта стройка! — сказал он словно про себя. — А сначала ведь пришлось наседать…
— И хорошо, что насел. Теперь я тебя, как тогда ты меня, на правильное дело толкаю. А ты что? Ногу нам подставляешь и отскакиваешь в сторону? Вот то-то мне и обидно!
— Обидно, обидно! — Русин поморщился. — Вы думаете, что если человек сидит в кабинете за столом, так он уж и бюрократ, и можно его ругать. Небось, видишь во мне бюрократа, признайся?
— Ну, может, еще не совсем, — ворчливо отозвался Кузьнар, — но до этого недалеко.
Он покосился на Русина и торопливо опустил глаза. «Что-то он сегодня слишком добрый, — подумал он с тревогой. — Должно быть, хочет глубже всадить нож».
Он задышал хрипло и шумно и схватился за сердце, чтобы хоть этим разжалобить Русина. Но Русин лишь потер нос ладонью и начал что-то записывать в блокнот. Он качал головой и покашливал, словно забыв о присутствии Кузьнара, а тот напряженно следил исподлобья за каждым его движением.
С улицы донесся протяжный гудок, сигнал пожарной машины. Русин встал и подошел к окну.
— Пожар где-то, — сказал он вполголоса. — Но небольшой, видимо. Только одна машина проехала. — Он усмехнулся. — А когда-то все тотчас бежали смотреть. И такое зарево полыхало, ого! У нас на Таргувке больше всего пожаров бывало весной.
