Клыч Кулиев - Чёрный караван
И вот, возвращаясь мысленно к запутанной истории прошлого, я снова и снова задавал себе вопрос: почему наши не вмешались решительно в борьбу за Геок-Тепе? Почему не оказали более широкой поддержки афганцам? Почему? Действуй мы в свое время решительнее, может быть, еще удалось бы заставить русских отойти к Каспийскому морю. Тогда не было бы нынешней смуты в Туркестане, а большевистское поветрие не перешло бы сейчас за Урал… Да, момент был упущен. И надо хотя бы теперь наверстать упущенное. Говорят, история не повторяется. По-моему, так думают только те люди, которые боятся ее повторения. История должна повторяться. Непременно должна! Разве пендинские события нельзя повторить? Среди афганцев немало людей, которые всерьез думают о том, чтобы продвинуть пограничные знаки подальше, к Мерву, и присоединить к Афганистану Пенде. Некоторые из них — лица высокопоставленные, могущие влиять на политику страны. Разве интересы сегодняшнего дня не требуют, чтобы мы поддержали их?
С этими мыслями я и заснул. И если бы не приход Абдуррахмана, который разбудил меня, спал бы довольно долго. Но Абдуррахман знал, что меня ждут срочные дела. Все же он походил по двору часов до десяти вечера и, только убедившись, что я все еще в постели, постучался ко мне в дверь.
Абдуррахман был родом из Индии, носил в кармане индийский паспорт. Но почти всю жизнь провел в Афганистане, занимаясь торговлей. Его караваны регулярно ходили между обеими странами. Из Индии он привозил ткани, сахар, чай, а назад отправлял ковры, каракуль, сушеные фрукты. В последние годы его торговые дела особенно преуспели. С началом войны, а затем революции из России в Среднюю Азию стало поступать меньше товаров, а некоторые совсем исчезли с рынка. Это, конечно, было на руку таким предприимчивым купцам, как Абдуррахман.
Оставив Артура в гостинице, мы с Абдуррахманом поехали к нему домой. Герат уже спал крепким сном, улицы опустели. Быть может, поэтому шум нашего автомобиля разносился как гром, а его яркие фары бросали свет далеко вперед, пробивая густую темень.
Абдуррахман жил в северной части Герата, за старой крепостной стеной, которая со всех сторон опоясывала город. В его широком, обнесенном высоким дувалом[18], густо заросшем деревьями дворе всегда было людно. Сюда непрерывно стекались гости изо всех уголков Афганистана, из района, где проживают туркмены, даже из Бухары и Хивы. Абдуррахман пользовался репутацией не жадного, радушного, гостеприимного коммерсанта. Его гостеприимство даже тревожило кое-кого из афганских сановников, были и такие, которые поглядывали на него с подозрением. Но щедрость помогала Абдуррахману беспрепятственно проникать сквозь самые узкие двери.
Последний раз я видел Абдуррахмана в начале года. Тогда он был не совсем здоров — ездил в Кандагар и вернулся оттуда больным. Но теперь он поправился. Симпатичное, смугловатое лицо его было спокойно. Одет был во все белое: чалма на голове, тонкий халат па плечах, рубашка, шаровары — как чистый горный снег.
Едва мы вошли в дом, появился знаменитый повар Абдуррахмаиа — Ибрагим. По своему обычаю согнувшись чуть ли не вдвое, он почтительно приветствовал меня. Я пожал ему руку и спросил:
— Саламат асти?
— Элхемдылылла!
— Джур асти?
— Элхемдылылла!
— Хуп асти?
— Элхемдылылла!
— Ашкы!
— Ашкы! [19]
Слушая, как мы приветствуем друг друга и взаимно справляемся о здоровье, Абдуррахман смеялся, как ребенок. Мы со стариком поваром всегда так здоровались. По его словам, он всю свою жизнь провел возле очага, дыша его обжигающим жаром. Нещадный зной печей, как видно, высушил его до самых жил: Ибрагим был тощ, чёрен, только белели редкие зубы. Казалось, ухвати его за нос, он сразу богу душу отдаст. Но все равно он был доволен судьбой, при каждом вздохе благодарил всевышнего. Как-то раз я спросил его:
— Что хорошего сделал тебе аллах, что ты так усердно благодаришь его?
Повар ответил с гордостью, как человек, вкусивший много сладостей в жизни:
— Милости аллаха неисчислимы. Он щедр и милостив. До сего дня, слава богу, в куске хлеба я не нуждался. Дай бог всем такую судьбу!
Кусок хлеба… Больше от жизни ничего не нужно! Большинство восточных людей таковы. Поэтому трудно угадать, когда начинается их бессмысленная жизнь и когда она кончается.
Пока я обменивался расспросами о житье-бытье с Ибрагимом, Абдуррахман успел переодеться. Это был один из тех мусульман, которые живут, сообразуясь с житейской философией, гласящей: «Никто не видел конца мира». Пять раз в день он молился аллаху, но не чуждался и веселья, при случае пил и коньяк, и виски, не отказывался от встреч с молодыми женщинами и девушками. Ложась спать с именем аллаха на устах, он поутру втихомолку поплевывал на небеса и обдумывал способы, как на земле заполучить в свою сеть рабов божиих.
Я шутливо заметил Абдуррахману:
— Как видно, вовсе не трудно обманывать бога. Переоделся — и делу конец…
— С богом поладить можно, — ответил Абдуррахман задумчиво. — Вот его рабов уговорить — куда сложнее. Только что пришло известие из Кандагара. Задержали двадцать восемь наших верблюдов. Все с грузом оружия, патронов…
— Двадцать восемь верблюдов?
— Да.
— Кто задержал?
— Хаким [20] Кандагара.
За ужином Абдуррахман жаловался мне, что все труднее становится провозить оружие в Бухару и Хиву через Афганистан и что особенно мешает ему правитель Кандагара, — забросив все прочие дела, он только и занимается слежкой за караванами. И если не прибегнуть к помощи Кабула, то ни сам Абдуррахман, ни его коллеги-купцы не смогут выполнить свои обязательства.
Признаться, рассказ Абдуррахмана сильно меня встревожил. Поставки оружия были одним из важнейших дел. Я знал, что куда бы я ни приехал, в Бухару ли или в Хиву, прежде всего возникнет вопрос об оружии. Слишком многое обещано, и надо хотя бы частично выполнить обещание, иначе мои слова утратят всякую ценность.
С большим медным подносом в руках вошел Ибрагим, поставил на стол шашлык, от которого валил пар, и хотел удалиться. Я знаком остановил его, налил ему небольшую рюмку коньяку и сказал:
— Если ты этого не выпьешь, я не стану пробовать твоего шашлыка.
Старик сложил руки на груди.
— «Ан гадах бешикест, ан сагы неманед»[21], — ответил он и, почтительно поклонившись, вышел.
Пообещав еще вернуться к вопросу о доставке оружия, я начал расспрашивать Абдуррахмана о положении в Герате, завел речь об Асадулле-хане. В двенадцатом часу пришел капитан Дейли. Он выглядел очень нарядно, — в новом, с иголочки, белом костюме. Под пиджаком — тонкая шелковая сорочка, серый галстук-бабочка обхватывал толстую шею. Белая шляпа на голове, белые туфли на ногах, в руках изящная трость.
Капитан вошел в комнату, снял шляпу, протянул мне руку и шутливо отрекомендовался:
— Мир-Сеид Гуламали-хан, представитель банка «Британия — Индия».
Что ж, привыкнем и мы теперь к новому имени капитана. Его действительно звали Мир-Сеид. И действительно он был представителем банка «Британия — Индия». Так, по крайней мере, значилось в его паспорте.
Мир-Сеид подошел к Абдуррахману и обратился к нему со словами поэта Фирдоуси:
Ведь царь Фаридун был не духом святым.
Не амброй, не мускусом, — прахом простым.
Он щедростью, правдой достиг высоты.
Будь праведен, щедр — с ним сравнишься и ты [22].
Абдуррахман привстал, слегка склонил голову и ответил тоже с деланной серьезностью:
Сказал Менучехр полководцу в ответ:
«Бог помощь… Бог помощь…»
Тут он запнулся и замолчал. Мир-Сеид, довольный, рассмеялся:
— Вот голова! Двух строк запомнить не может! Эти купцы… Им только бы обманывать клиентов. В этом они мастера!
Капитан сам повторил строки, которые не мог запомнить Абдуррахман:
Сказал Менучехр полководцу в ответ:
«Бог помощь тебе! Твои разумен совет!»
Но тут снова появился Ибрагим и доложил, что приехали гости — туркмены из Тахта-Базара. Абдуррахман наскоро глотнул виски и, попросив извинить его, вышел.
Мы с капитаном остались вдвоем. Он ознакомил меня с обстановкой в Герате. А под конец рассказал, как он распространял привезенные из Мешхеда прокламации:
— Я, признаться, не думал, что из-за этих листовок поднимется в городе такой шум. Хаким, говорят, рвет и мечет. Поднял на ноги все власти, арестовал десятки людей. Об этом говорил и персидский консул: «Если бы большевики двинулись сюда со стороны Кушки, и то не было бы такого переполоха». Сегодня несколько персидских купцов уже пришли к консулу за выездными визами. Некоторые уже укладывают вещи. Жаль, маловато листовок привезли. Надо было побольше сфабриковать.
— Зачем? — Я понял: капитан слишком увлекся, и решил охладить его пыл. — Нам незачем возбуждать местное население. Если нам удалось вывести из себя правителя, если листовки дошли до Асадуллы-хана… Вот и все! Больше в них нет надобности.
