Нэнси Гэри - Слишком много подозреваемых
– Я сказала Дадли, что хочу развестись. Он изобразил удивление, будто не догадывался, что нас уже ничто не соединяет. Он умолял меня не покидать его. Он выглядел так жалко.
Беверли прикрыла ладонью глаза, вспоминая ту давнюю сцену.
– Он сидел в своем инвалидном кресле. Мы разговаривали в библиотеке, здесь, где мы с вами сейчас. Он был такой исхудавший, бледный. Он плакал… спрашивал, зачем мне уходить, когда он и так скоро умрет. Он сказал, что не вынесет того, что последним значительным событием его жизни станет развод.
Я хотела уступить и остаться, но он был так жалок, что все во мне восстало наперекор… Я не могла пожертвовать собой, своей жизнью ради него… – Беверли вдруг приподнялась и посмотрела на Фрэнсис почти отрезвевшими глазами. – Мне не следовало бы вам рассказывать все это… Мы обе устали. И, вероятно, я чересчур перебрала сегодня…
Фрэнсис ничего не сказала, но и не выказала желания уйти. Женщины несколько минут провели в молчании.
– Что за дьявольщина? – вскипела вдруг Беверли. – Я не знаю вас, вы – меня. Чем же вы меня задели, что я так распустила язык? Ну так слушайте дальше. У Дадли был страховой полис. И на крупную сумму. Когда все его увещевания не сработали, он пригрозил, что перепишет завещание в пользу Дейдры, если я оставлю его. Я не рассчитывала, что Дадли додумается до такого аргумента. Ведь деньги маячили очень большие. Вероятно, после развода я могла бы все равно отсудить большую их часть, но мысль о том, что я буду нищенствовать, пока будет тянуться процесс, меня ужаснула.
Я согласилась остаться. Он ночевал в комнате для гостей. Мы спали по-прежнему раздельно, но считались супругами. Я не очень гордилась тем, что пошла у него на поводу. Девять суток спустя он пристегнул себя накрепко к своему креслу и скатился прямиком в бассейн…
Фрэнсис с содроганием представила себе эту ужасную картину.
– Я сожалею… – Но любые слова здесь были лишними.
– Я нашла его утром. Его поступок… вернее, его решимость и сила воли… подействовали на меня сильнее, чем что-то другое. Он был так слаб, с трудом принимал пищу и все-таки смог так крепко привязать себя. Тяжесть кресла утянула его на дно.
– Когда это произошло?
– Два года одиннадцать месяцев и двенадцать дней тому назад. Я еще могу сказать, сколько часов и минут… если вы скажете, сколько сейчас времени.
Пьяная женщина была абсолютно точна в одном…
– Вы обсуждали с Ричардом и Клио его кончину?
– Большинство знакомых мне сочувствовали. В их представлении я была несчастной женой, посвятившей себя заботам о смертельно больном муже и потерявшей его в результате страшного самоубийства. Но Клио и Ричард знали истину. Дадли, очевидно, рассказал Ричарду о моем желании развестись и о нашем соглашении… Что я останусь ради страховки. Об этом он намекнул мне в прощальном письме… если так можно назвать эту бумажку…
Подонок! – Беверли яростно тряхнула головой. – Его самоубийство означало, что его страховой полис пропал. Я не только не получила трех миллионов, но вообще пшик из-за его неуплаты по страховке. Он там наверняка, на том свете, до сих пор хохочет надо мною. Шуточку он напоследок отмочил изрядную.
Получив изрядный запас энергии, Беверли вскочила с места, прошлепала к шкафчику в углу комнаты и достала из нижнего ящика листок. На обратном пути она небрежно швырнула его Фрэнсис на колени, а сама проследовала к столику с напитками.
«Моей жене!
Наши попытки наладить совместную жизнь ни к чему не приводят. Ты думаешь и говоришь одно, я думаю и говорю другое. Между нами подушка, в которой гаснут наши слова. Надеюсь, что, когда ты обнаружишь меня там, где я буду, ты хоть что-то поймешь, и это останется с тобой навсегда. А со мной, вплоть до самой смерти, останется то, что ты сказала мне при нашей последней беседе. Никто, кроме Ричарда, не знает о том, что произошло между нами. Он обещал держать это в секрете не из уважения к тебе, а из уважения ко мне. Я люблю свою дочь и рассчитываю, что в будущем вы с ней найдете общий язык. Она замечательная, и я горжусь ею. Передай ей мою любовь и восхищение ее жизненными успехами. Хотел бы, да не могу того же сказать тебе. Мы провели вместе неплохие годы, но они давно позади».
Фрэнсис несколько раз перечитала предсмертную записку Дадли. Ей не приходилось никогда раньше держать в руках подобный документ. Она удивлялась, почему Беверли не уничтожила его, а позволяла, чтобы он, как кошмар, нависал на нею постоянно все эти просчитанные ею дни, месяцы и годы.
– Вы показывали когда-нибудь письмо моему отцу или Клио?
Беверли отрицательно покачала головой.
– Зачем? Какие слова я могла от них услышать? Они и так знали мою мрачную тайну. Они возненавидели меня после той трагедии, и я не вправе за это их винить. Я была не в состоянии объяснить им, что в нашей истории с Дадли замешаны две стороны. Так всегда бывает. Но люди склонны искать везде белое или черное, кого-то стыдить, а кого-то считать правым. В любом браке, длящемся много лет, есть хорошее и плохое, бывают светлые периоды, бывают темные. Клио и Ричард восприняли Дадли как святого мученика, а меня как расчетливую, корыстную, бездушную дрянь, покинувшую мужа, когда ему как раз и нужен был рядом близкий человек.
– Но раз вы с ними не говорили, как же вы узнали об их отношении к вам?
– Сначала я ощутила холодок. Обычно меня приглашали на все приемы, даже если Дадли по болезни не мог сопровождать меня. Не возникало никаких вопросов. Я была другом дома. До его смерти они специально приглашали какого-нибудь мужчину без спутницы, чтобы он составлял мне пару за столом. Мне эта дерьмовая вежливость была ни к чему, но все же внимание мне оказывалось. А затем… затем Клио обрубила все наши контакты.
Если я приглашала их к себе, то они отказывались каждый раз под каким-либо формальным предлогом. А после того, как Ричарда постиг удар, все еще более усугубилось. Клио принялась говорить всем и каждому, что я убила Дадли, не в прямом смысле, конечно, но ускорила его кончину, превратив своим поведением последние месяцы его земного существования в сущий ад, что это я ответственна за его гибель. Не знаю, приводила ли она в доказательство историю со страховкой, но, вероятнее всего, да. И в результате меня стали приглашать все реже. Только на самые большие приемы, куда приглашали абсолютно всех. А это означало, что хозяева не хотят тебя видеть, а просто выполняют светские обязательства.
Однажды, прошлым летом, я затеяла званый ужин, на сорок персон. Отпечатала и разослала приглашения, заказала в прокате скатерти, приборы, наняла прислугу, все честь по чести, как полагается. Один только человек, вернее, одна пара подтвердила, что явятся. Все остальные ответили отказом. А я послала приглашения по почте за шесть недель. Это чуть не вогнало меня в гроб. Второго такого унижения я бы не пережила.
