Анна Малышева - Нежное дыхание смерти
– Я не понимаю, – как-то деревянно ответила Лера. – У тебя ведь все есть. Деньги, клуб. Работа. Все, что хочешь.
Ты пойми, что меня правда любят только за деньги, – тихо сказала Лариса. – Вот эта маленькая девочка – зачем она сюда пришла? Ветельников ее мне не подсовывал, значит, денег она от него не получила. От меня тоже не хотела. Но она чего-то хотела и скоро сказала бы – чего. И я бы сделала то, зачем она сюда пришла. Понимаешь? Но она пришла сюда не ради меня. Чего бы она тут ни искала, это была не я! И ты права. Я стала старой дурой. У меня нет семьи, нет ничего. Нет никого на свете.
Лера откашлялась и немного погодя спросила, как бы извиняясь:
– Лара… А как же я?
– Ты? – Лариса вздохнула. Пол в комнате заскрипел – видимо, одна из женщин расхаживала по кабинету из угла в угол. – Ты? Ты же знаешь…
Они замолчали, и Даша поняла, что долго у двери она не выдержит. Ее постоянно мучило чувство, что Лера или Лариса откроют дверь или просто захотят удостовериться, заперта она или нет. Девушка мечтала спрятаться, но куда – не знала. В то же время ей хотелось дослушать их разговор. А больше всего на свете она желала оказаться вне клуба и как можно дальше от него.
«Раз они все знают, мне тут больше нечего делать. Кроме того, и я все узнала. Все, то есть ничего. Все и было ничем. Никто не несет ответственности. Джакометти не должен был убивать его. И клубу не было нужды разбираться с Аркадием в судебном порядке, потому что статуи все-таки пришли из Венеции… Столько, сколько надо. Почти такие, как надо. А какие они должны были быть – не знал никто. Это знаю только я. И еще это знает Игорь Вадимович, которого сейчас нигде нет. А может быть, есть?»
Она уже начала обдумывать, как ей покинуть клуб, чтобы не попасть никому на глаза, как в кабинете раздался усталый голос Ларисы. Видимо, та окончательно превозмогла свою истерику и теперь говорила сдержанно, почти сурово:
– Ты была у его жены?
– Да, – ответила Лера. Ее голос звучал глухо, видимо, она стояла у дальней стены. Даша замерла, прислушиваясь и боясь даже переступить с ноги на ногу. При каждом движении паркетный пол потрескивал. – Я была у нее, но ее не оказалось дома.
– Надо было дождаться… – Лариса помолчала. – Почему я должна думать обо всем? Это я поручила тебе. Нельзя было так просто уходить оттуда. Время не ждет. В клубе творится полная чертовщина. Ладно. Обещай мне, что завтра ты ее дождешься.
– Хорошо, я буду караулить у ее дома, сколько скажешь. А сейчас пойдем туда.
Даша припала ухом к двери и услышала, как в замке кабинета повернулся ключ. Ее заперли.
***Комиссар Арицци мирно курил и любовался, как в воде играют солнечные зайчики. Вода плескалась прямо за окном – при желании ее можно было зачерпнуть рукой, перегнувшись через подоконник. Неделю назад он перевелся в другое отделение полиции и теперь блаженствовал – его дом оказался совсем рядом, и он мог ходить туда обедать.
Это сослужило ему хорошую службу – Фульвию все чаще можно было застать дома. Сегодня он видел, как она играла с малышом. Мелочь, обычное дело! Но ему было приятно это видеть, приятно смотреть на смеющуюся Фульвию, на ее рыжие волосы, которые дергал малыш. За последний месяц она посвежела, стала немного полнее и как будто спокойнее.
Арицци все это очень нравилось, но он не мог понять причины такой перемены в жене. «В сущности, зачем искать причину?» – лениво думал комиссар, стряхивая пепел за окно. Он с интересом смотрел, как пепел, падая в воду, темнеет и превращается в маленький черный комочек.
«В сущности, зачем все портить? Раз все наладилось, значит, для того были причины. Глупо тревожить женщину, если она успокоилась. Да к тому же ей может не понравиться, что я интересуюсь такими вещами. Все в порядке, а это главное! Если так продержится еще неделю, приглашу ее мать в гости. Пусть лучше она ездит к нам, чем Фульвия к ней».
Блаженные мечты Арицци прервал телефонный звонок. Он взял трубку и несколько раздраженно сказал:
– Алло! – Комиссар не любил, когда его беспокоили незадолго до конца дежурства. Это всегда грозило задержкой, а задерживаться он не хотел, особенно в последнее время. Миновала та пора, когда служебный кабинет казался ему уютнее, чем собственный дом. Теперь он все чаще мечтал об отставке или о более спокойной профессии.
Ему звонил Нино. После перевода Арицци он никак не мог успокоиться, звонил каждый день, словно для него разлука с комиссаром была невыносимой. Арицци же звонки бывшего сослуживца раздражали, вызывая неприятные воспоминания об инциденте с Фульвией.
– Комиссар? – Нино, казалось, переполняли родственные чувства. – Ты не занят?
– Да как тебе сказать, дружок, – пробормотал тот. – Я тут раздумывал, не стоит ли мне попросить у начальства повышения и перевода для тебя. Ты гниешь заживо в Венеции. Этот город не для твоего размаха. Что ты мне звонишь?
– Ох, комиссар… – Нино вздохнул. – Спасибо, что ты думал обо мне, да только это невозможно. Мне дали такого волка!
– Что ты говоришь? – оживился Арицци. Ему было чрезвычайно интересно услышать от Нино отзыв о его новом начальнике.
Этого комиссара, который пришел на место Арицци, звали Таджио Андзотто. Нрав у него был крутой, самолюбие непомерное, а лицо – зверское. Видимо, предки его добывали себе пропитание, встречая в темных переулках незадачливых кавалеров, выходящих из игорных домов с карманами, полными золота.
Но Таджио Андзотто делал себе карьеру иначе. Он прославился тем, что нещадно муштровал подчиненных, невыносимо долго и тщательно разбирал каждое дело, даже самое незначительное, и пользовался любой возможностью, чтобы выказать свою личную храбрость.
Арицци, задумав перевестись в другой район, долго выбирал и выбрал его. Андзотто же с восторгом согласился перевестись на это место. Он давно мечтал показать себя в центре.
Арицци же переехал в более спокойный квартал. На новом месте его больше всего грела мысль о том, что Нино сейчас вертится, как на раскаленной сковороде. Он исполнил свое намерение и отомстил Нино, как мог.
«Убивать его было бы глупо! – пожимал он плечами, каждый раз кладя трубку после разговора с ним. – А оскорбить – мелко. Андзотто будет моим ангелом смерти. Нино либо уедет из Венеции, либо утопится в канале, и выберет самый вонючий. Такой же, как его совесть».
Пока Арицци злорадствовал, Нино смиренно жаловался:
– Это ужасно, комиссар, этот человек ненормальный! Он сделал мне выговор за непришитую пуговицу. Боже мой, когда мне ее пришивать, если я целый день мотался по его глупым поручениям!
– Как, Нино, ты носишь форму?! – изумился комиссар. – С каких же пор?
