Сюзанна Брокман - Переломный момент
Всегда.
Но теперь прошлое между ними не стояло. Между ними не было ничего.
Только Макс. И он не пригвождал ее собой, а ставил на якорь, дарил безопасность.
– Джина, – выдохнул он, когда она напряглась под ним, желая прижаться к нему еще крепче, еще плотнее. – Ты…
«Не спрашивай, все ли со мной в порядке. Прошу, не спрашивай…»
– Боже, – выдохнул он, и слово словно вырвалось из глотки. – Мне так хорошо. Я не могу… нет…
Его внезапная разрядка подарила Джине невероятный прилив возбуждения, и она быстро и бурно кончила в вихре ослепляющего удовольствия, ставшего еще более насыщенным из-за знания, что Макс переживает то же самое.
– Я люблю тебя, – ахнула она в такт биению сердца, а Макс просто держал ее, все еще прижимая к себе, пока они пытались перевести дух. Джина не помнила, говорила ли ему раньше эти слова.
– Черт! Простите! – донесся голос Джоунса.
О боже! Джина повернулась к дверному проему между кухней и коридором – там даже не было двери, которую при необходимости побыть наедине можно было бы закрыть.
Макс сразу же принялся прикрывать ее наготу халатом и своим телом.
Но Джоунс не стоял в дверях.
По крайней мере, больше не стоял.
– Я не смотрю! – крикнул он из коридора. – Извините, просто… вы нам действительно нужны наверху.
Голос по-прежнему монотонно повторял то же самое сообщение в мегафон. Забавно, что спустя некоторое время Джина перестала его слышать.
– Хотя, Иисусе, Багат, я лучше воспользуюсь этой ниткой, чтобы наложить тебе швы, если ты собираешься… Что?
Молли что-то неразборчиво забормотала, и послышался звук удаляющихся шагов.
Совершенно униженная, Джина начала смеяться.
– Боже мой, – сказала она, – неужели мы и вправду только что это сделали?
И, черт возьми, без презерватива. Совершенно не в обычной манере Макса.
Возможно, он лгал, говоря, что не думает об их неизбежной смерти. Предохранение от беременности не имеет значения, если им осталось жить всего несколько дней – или часов.
Натягивая жуткие зеленые шорты, Макс всем своим виноватым видом просил прощения. Он открыл рот, но Джина его остановила.
– Не смей говорить, как тебе жаль, – предупредила она, – потому что мне не жаль. Да, все случилось совсем… невовремя, и нам, наверное, стоило бы…
– Я тоже тебя люблю, – перебил ее Макс. – Это можно сказать? И да, ты права, я, кажется, собирался добавить, что мне жаль, что…
– Да, это можно, – вклинилась Джина, – но вторую половину слушать я не стану. Ля-ля- ля…
– …Что это случилось вот так, а не где-то – не знаю, в более романтичном или по крайней мере уединенном…
– Шутишь? – спросила Джина. – Секс на кухонном столе – одна из главных романтических фантазий женщин всех времен и народов, как и риск быть застигнутыми на горячем Фредом и Этель[36]. Конечно же, в фантазиях риск должен оставаться всего лишь риском. Боже мой. – Она снова засмеялась.
Макс тоже захохотал, но, проверив повязку, поморщился.
Дерьмо, Джина на самом деле забыла о его последнем ранении.
– Я не причинила тебе боли? – встревожено спросила она.
– И близко нет. – Макс поцеловал ее, одновременно выхватывая из вороха одежды одну из рубашек Эмилио. – Я не стану тебя ждать, ладно?
Джина кивнула. Ей определенно нужно было привести себя в порядок. Потрясающе, что Макс не дергается по поводу отсутствия контрацепции – посткоитальный шок и чувство сожаления пока его не накрыли.
– Я быстро. Мне нужно только…
– Джина! – раздался сверху крик. Молли. – Мне очень жаль, но нам на самом деле нужен Макс. Прямо сейчас!
Макс снова поцеловал ее и пошел к выходу. Но обернулся, прежде чем покинуть кухню.
– Ах да, – добавил он, – я собирался сказать еще кое-что. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
И с этими словами ушел.
* * *
Невероятно.
Абсолютно невероятно. Молли была в ярости.
– Кому бы ни пришла в голову идея использовать в этих целях ребенка – этот человек заслуживает виселицы!
Всех жителей соседних домов уже эвакуировали. Многие из них стояли за шеренгой солдат, наблюдая за идущей к концу драмой.
Или не идущей, потому что обстановка не менялась уже несколько часов. Но теперь один из англоговорящих солдат завладел мегафоном и принялся призывать Джоунса сдаться.
Другой солдат выхватил ребенка – младенца месяцев восьми – из рук матери.
Закрываясь тельцем малыша как щитом, он пересек площадь, двигаясь к осажденному дому.
Ребенок кричал и тянулся к матери, которая тоже голосила, сдерживаемая несколькими пожилыми женщинами.
В других обстоятельствах было бы забавно смотреть, как сразу же разбежались гражданские. В одну секунду они здесь, а в следующую их уже нет. За исключением отчаявшейся молодой матери и двух ее спутниц все зрители исчезли в длинных послеполуденных тенях.
Но в использовании младенца в качестве живого щита не было ничего даже отдаленно смешного.
Один из солдат подошел к рыдающей матери. Поднял пистолет. Женщина упала на колени – если не затихнув совсем, то по крайней мере подуспокоившись.
– Не стрелять! – сказал солдат с мегафоном по-английски и повторил приказ на диалекте, который Молли худо-бедно поняла. Он отличался от языка острова Парвати, где она провела несколько лет, но достаточно походил на него, чтобы узнать сходные слова.
– Что происходит? – поинтересовался Макс, заходя в комнату. Он на ходу застегивал рубашку, и помимо слегка неловкого взгляда на Молли и попытки быстро пригладить волосы его внимание было целиком сосредоточено на разворачивающейся ситуации.
– Они несут нам что-то вроде радиопередатчика, – сообщил Джоунс, протягивая ему бинокль.
Окно было тонированным – снаружи выглядело зеркальным. Осажденные видели происходящее на улице, а внутрь никто заглянуть не мог. Но Джоунс все равно предупредил Молли, что на другом конце площади вполне может оказаться снайпер с прицелом достаточно высокотехнологичным, чтобы просветить такое стекло. Макс, видимо, думал о том же. Он немного отступил в сторону, глядя сквозь зарешеченное окно.
– Радиопередатчик? – недоверчиво переспросил Макс.
– Ага, – кивнул Джоунс. – Но не тешь себя надеждами. Думаю, это будет одноканальная рация. Наш переводчик, наверное, не знал нужного слова.
– М-м-м, – выразил признательность Макс, наводя бинокль на военных, столпившихся на дальнем краю площади. – Они думают, что находятся вне пределов нашей досягаемости. Они не должны знать, что у нас здесь имеется серьезное оружие.
