Валентина Мельникова - Мой ласковый и нежный мент
– Знала! – с трудом произнесла Людмила. Ворот, перекрученный в руках Надымова, стянул горло, и она опять задыхалась, теперь уже не от жажды. – Злишься, что не твоей подстилкой стала?
– Слишком большая честь для тебя в моих подстилках состоять! – скривился Надымов. – Но кое-что могу тебе предложить. Например, местечко в портовом притоне в одной очень азиатской стране.
А там, знаешь, одни только обезьяны! Желтые, узкоглазые обезьяны! Представляешь, по веткам те, что поменьше, прыгают, а в бордель те, что побольше, захаживают. И белых баб они дорого ценят!
– Заткнись, Надымов! – произнесла Людмила устало. – Ты до этого борделя доберись сначала!
– А что? И доберусь, да еще и заработаю на тебе энное количество долларов. Там подобный сервис очень даже хорошо оплачивается.
– Смотри, геморрой не заработай от натуги! И губу подтяни, а то раскатал до невозможности! – Людмила окинула его насмешливым взглядом. – Ты у нас мастер деньги зарабатывать на всем, что движется и не движется.
– Язви, язви, только это тебе и остается! – Надымов посмотрел на часы. – По моим подсчетам, где-то через час Алик вернется с лошадьми. И тогда прости, дорогая! Придется тебя на некоторое время превратить в недвижимость, чтобы не дергалась!
Людмила промолчала. Никчемная перепалка лишила ее последних сил, и, устало вздохнув, она закрыла глаза.
Надымов тоже замолчал, завозился рядом, и вдруг что-то металлическое ткнулось ей в губы. Она открыла глаза. Кружка! Кружка, полная холодной родниковой воды! И она не выдержала. Стала пить, жадно, торопливо, не замечая, что вода льется по подбородку, стекает на грудь.
– Эх, Людка. Людка! – тоскливо сказал Надымов и отшвырнул пустую кружку в сторону. – И чего тебе стоило хотя бы раз в мою сторону ласково посмотреть, может, и не сидели б тут сейчас.
Я из тебя королеву бы сделал… – Он упал головой ей на грудь, обхватил за плечи, зашептал торопливо:
– Сейчас поймешь, чего лишилась. Я ведь быстро... быстро…
Людмила почувствовала, так торопливые пальцы шарят по ее груди, пытаются расстегнуть куртку, изогнулась, стараясь сбросить его с себя, но Надымов ухватился за веревку, стягивающую ее запястья, и прижал к земле.
– Что, под ментом, небось, так же крутилась? – Он дотянулся губами до ее шеи и прикусил зубами нежную кожу. – Давай, крутись, покричать даже можешь! – Он рванул «молнию» на ее брюках. – Очень меня это возбуждает! Жаль, со Светкой не довелось тебе встретиться! Она б тебе рассказала, как я ее в первый раз в подсобке на одно дело посадил! Плакала поначалу, даже за нож хваталась! А потом понравилось, ох, как ей понравилось, Людочка! Бывало, сама просила, умоляла…
– Скотина! – простонала Людмила, все еще стараясь освободиться. – Грязная и подлая скотина!
Жадная рука скользнула между ног, и Надымов расхохотался:
– Нашла, что беречь! Я уж думал, у тебя тут золотом вымощено…
В этот момент Людмиле каким-то чудом удалось вывернуться из-под него, но не тут-то было. Мучитель ухватил ее одной рукой за волосы, а другой отвесил сильнейшую затрещину. И тогда, не выдержав, Людмила закричала, вложив в этот крик весь свой гнев и все свое отчаяние.
* * *– Нет, в хате их точно нет! – прошептал Банзай почти в самое ухо Денису. – Видно, в лагерь свой ушли.
– А ты что, знаешь, где их лагерь? – удивился Денис и, приподнявшись на локтях, обвел взглядом двор и домик пасечника. Тихо и мирно было кругом.
Ни подозрительных перемещений, ни шума, ни шороха, ни единой живой души, лишь рыжий кот, сидя на перилах крыльца, усердно намывал гостей.
– А что ж не знать! – почесал дед в затылке. – Это ж тайга, а не город. Я в городе частенько плутаю, а в тайге – оно все на виду, чего сам не углядишь, то сороки непременно на хвосте принесут.
– Что ж в отдел не сообщил? Знал ведь, что Надымов который месяц уже в розыске.
– Ага, сообщи вам, – ехидно ухмыльнулся дед, – а вы его опять отпустите. И с кого он или дружки его окаянные с первого шкуру спустят? – Дед поправил повязку на лбу и поднялся на ноги. – Я хоть и старый, а пожить еще хочется.
Денис поднялся следом, заткнул пистолет за брючный ремень и принялся отряхивать колени от клочьев старого бурьяна. Потом исподлобья посмотрел на Банзая:
– Говоришь, пожить хочется? А что ж тогда за ружье взялся? Или жареный петух в макушку клюнул?
– Петух не петух, – пожал дед плечами, – но шибко я рассердился на Игоря Ярославовича и этого Алика. Он раньше на базе экспедитором работал, и я сам видел, как он голубям головы рукой отрывал. На потеху начальству… И меня по ребрам он отходил, не иначе. До сих пор ни вздохнуть, ни выдохнуть.
Денис вновь посмотрел в сторону дома, потуже натянул пеструю камуфляжную кепку:
– Ладно, все понятно! Идешь со мной?
Дед замялся, отвел глаза в сторону:
– Прости, Денис Максимович! Нельзя мне пасеку надолго оставлять! Медведь тут объявился неподалеку. Совсем близко к ульям подходит…
– Ясно, – протянул Денис насмешливо и переспросил:
– Медведь, говоришь? Ну-ну… – Он покачал головой. Потом оглянулся, словно примериваясь, в каком направлении идти дальше, спросил:
– По карте показать сумеешь, где лагерь надымовский находится?
– А че показывать, – пожал плечами дед, – иди к Колдуну – там он где-то прячется, а больше сказать не могу, я в те края не ходок.
– Ну что ж, прощай пока. – Барсуков кивнул и шагнул на тропу, ведущую в глубь тайги. Дед долго смотрел ему вслед и, даже когда милиционер скрылся в перелеске, все стоял у калитки, сморкался, что-то сердито бормотал и огорченно разводил руками.
Тропа была сырой и топкой. Уже через несколько шагов Денис вымок по колена. Он прекрасно понимал, что поступок его безрассуден. С одним пистолетом против автомата и двух обрезов ничего не поделаешь. Единственная надежда – на внезапность нападения. Но и на это он тоже не слишком рассчитывал. Четыре месяца Надымов живет настороже, все его чувства обострены до предела – вряд ли получится захватить его врасплох. Но вместе с тем Денис понимал, что нет у него времени на раздумья, так как каждая секунда промедления грозила Людмиле гибелью. Он представлял, каково ей сейчас в лапах бандитов, озлобленных нападением волка и ее побегом.
Тропа вильнула и ушла в сторону, подтвердив опасения Дениса, что в здравом уме к Колдуну никто не ходит. Особенно в это время года, когда перевал не до конца избавился от подтаявших зимних запасов и нависает над долиной гирляндой готовых вот-вот рухнуть снежных карнизов.
Теперь он шел без тропы и вымок уже по пояс, так как одну из речушек пришлось форсировать вброд.
Огромные россыпи камней то и дело преграждали путь. Барсуков миновал уже не менее десятка курумов, но количество их не уменьшалось, как и расстояние до перевала, который по-прежнему маячил на горизонте, прикрывшись рваной пеленой облаков.
