Элисон Уэйр - Опасное наследство
— Мой отец… что с ним случилось? Я бы хотела знать.
Графиня взяла невестку за руку:
— Ну хорошо. Битва была кровавая, как сказал Уильям. Хотя и продолжалась всего два часа. Генрих Тюдор не участвовал в схватке — он стоял позади под своим штандартом. Этот лукавый пройдоха лорд Стенли выжидал со своим войском, на чью сторону склонится победа. Покойный король Ричард сражался яростно, но ни Стенли, ни Нортумберленд не пришли к нему на помощь. А вот Норфолк сражался за него и был убит. Под конец Ричард из последних сил предпринял отчаянную атаку, намереваясь пробиться к Генриху Тюдору, и это ему почти удалось, но тут его атаковал Стенли со своими людьми. Уильям сказал, что твой отец сражался, как подобает настоящему мужчине, и, упав с криком «Измена!», мужественно погиб под натиском врагов.
Графиня перекрестилась, и Кейт последовала ее примеру. Значит, отец погиб доблестной смертью, сражаясь до последнего. Но какая это, вероятно, была страшная смерть, когда на него набросились вражеские солдаты. Девушка усилием воли запретила себе думать об этом.
— А что случилось с ним… потом? — запинаясь, проговорила она.
— Когда Уильям добрался до Босворта, тело твоего отца уже увезли в Лестер. Говорят, что оно в течение трех дней будет выставлено на обозрение во францисканской церкви, а потом братья, конечно, похоронят Ричарда с подобающими ему почестями.
Анна выбирала слова с явной осторожностью, и Кейт подозревала, что свекровь многое недоговаривает. Кто будет выказывать уважение к телу побежденного короля, объявленного узурпатором и тираном? Она больше ничего не хотела знать — боялась, что знание это окажется ей не по силам. Кейт трудно было смириться и с тем, что ее отец, последний король из рода Плантагенетов, на ком заканчивается славный ряд блестящих монархов, правивших страной на протяжении трех с лишним столетий, не будет лежать в королевской усыпальнице, не удостоится полагающихся ему похорон.
— Когда-нибудь я обязательно посещу место, где он упокоится, — сказала она. — А пока я буду молиться о его душе. Он был моим отцом, и я любила его. — Кейт прикусила губу. — Миледи, я должна спросить вас: вы верите, что он был тираном, как об этом говорят люди, и что он приказал убить племянников?
Графиня задумалась. Казалось, этот вопрос застал ее врасплох, и у Кейт снова возникло впечатление, что Анна подыскивает правильные слова.
— Тиран — это тот, кто правит, не считаясь с законом, — начала она. — Я слышала, что Ричард в бытность свою регентом совершил несколько сомнительных поступков. Повсюду болтают, будто бы он приказал убить принцев, и теперь, конечно, трудно будет найти кого-нибудь, кто утверждал бы обратное. Историю всегда пишут победители. Если откровенно, дочь моя, я не знаю всей правды, но надеюсь, что я достаточно справедлива и умна, чтобы не принимать на веру то, что я слышу. Пожалуй, это все, что я могу сказать, но я не претендую ни на какую определенность.
Кейт поняла: сказанное графиней близко к тому, что думает и она сама, хотя она надеялась и молилась о том, чтобы ее отец оказался невиновным, и обязательно нашла бы доказательства этому. Но искать их теперь было негде.
Кейт не могла вечно оставаться в своей комнате. Когда слезы высохли, она чувствовала только гнев, а за ним пришло негодование. Почему она должна прятаться, если не сделала ничего дурного? Ей нечего стыдиться. Поэтому она надела то же черное платье, которое носила в память о королеве Анне, вымыла лицо, причесалась, надела черную вуаль и, собрав всю свою смелость, вышла к ужину в галерею, ведущую в гостиную.
В помещении было множество людей — в сапогах со шпорами и плащах. Все они, прежде верные сторонники короля Ричарда, пришли, как узнала Кейт впоследствии, чтобы продемонстрировать свое единство в преданности Тюдору — она никак не могла заставить себя думать о нем как о короле Генрихе. Уильям приказал пажу принести всем выпивку. Когда он увидел Кейт, его лицо буквально перекосилось от ярости.
— Это еще что за новости? С какой стати ты так вырядилась? — со злостью проговорил он.
Гнев вспыхнул в ней. Скорбь ее была слишком сильна, чтобы выбирать слова.
— Я надела траур по своему отцу, покойному королю, — отважно заявила Кейт.
Мужчины смущенно смотрели на нее, и в глазах их она видела страх: они бы явно предпочли держаться от дочери короля Ричарда подальше.
— Не хватало еще носить траур по тирану, — бушевал Уильям. — Иди в свою комнату, женщина, надень что-нибудь нарядное и возвращайся, чтобы выпить со мной и этими джентльменами за здоровье нового короля.
— Мой отец не был тираном! — парировала она. — А если даже и был, то вы не отказывались служить этому тирану и принимать от него щедрые дары.
В два прыжка Уильям пересек комнату и, прежде чем она успела поднять руку, чтобы защититься, отвесил жене пощечину.
— Ты никак с ума сошла! — прорычал он. — Ты что, хочешь меня погубить?
— Ваш муж верно говорит, — вставил пожилой джентльмен, стоявший у камина. — Король Генрих числит свое правление начиная со дня перед Босвортом, а потому все, кто сражался на стороне Ричарда, считаются изменниками. Некоторых уже наказали. Другие бежали, и кто кинет в них камень? Я слышал, что когда милорда Линкольна поймают, его тоже призовут к ответу.
При этих словах сердце Кейт упало. Значит, Джон сражался за ее отца при Босворте. Он был предан ему до конца, в отличие от этого трусливого олуха — ее мужа. Но где Джон теперь? Если его ищут, значит, он где-то скрывается. Помогают ли ему прятаться какие-нибудь добрые люди, или он уже бежал во Францию? Она вознесла Господу безмолвную молитву, чтобы ее возлюбленный остался жив и здоров. Даст Бог, скоро о нем поступят хорошие новости!
— Даже у этого нового короля должно быть сердце, — храбро заявила Кейт, чувствуя, как горит ее щека. — Даже он, наверное, не откажет дочери в праве оплакать отца. И если бы вдруг Тюдор появился здесь сейчас, я бы сказала ему это прямо в лицо.
— Я тебя и на милю к нему не подпущу, — поклялся Уильям. — Неужели ты думаешь, что он будет разговаривать с внебрачным отродьем своего врага? — Грубые, безжалостные слова больно жалили Кейт, но она не собиралась показывать это мужу.
— Я ухожу, милорд, но возвращаться не собираюсь, — сказала она. — Поскольку вас оскорбляет мой вид в трауре, я буду находиться у себя в комнате. Доброго вечера, господа. — И вышла из гостиной.
Когда Кейт вернулась к себе, силы оставили ее, и все ее чувства — скорбь, боль и гнев — вылились в душераздирающий плач. На сей раз она справилась с этим сама, выплакавшись в подушку, и никто ее не утешал. Только позднее, в обычный час, появилась Мэтти, которая нашла госпожу спящей без сил и подивилась тому, какая страшная гримаса неизбывной боли застыла на ее молодом прекрасном лице.
Катерина
Август 1561 года, лондонский Тауэр
Громадная устрашающая твердыня лондонского Тауэра появляется впереди, а в моем чреве шевелится младенец. Вероятно, он чувствует мой ужас. Несчастный, ничего не подозревающий ягненочек — он и не представляет себе, какое беспокойство я ощущаю. Что бедняжка сделал такого, чтобы заслужить заключение? Ничего! Он абсолютно невинен.
Я неловко ерзаю на сиденье. Лодка, которая перевезла меня в Сити, гладко скользит по черной воде, но я не могу долго сидеть без движения — мешает живот. Ввиду моего положения меня посадили на подушки, но ни одного доброго слова от своих конвоиров я не услышала. Я оскорбила ее величество, а потому более не заслуживаю нормального, уважительного, человеческого отношения. Так обстояли дела с того момента, как лорд Роберт Дадли донес о моем преступлении королеве.
После этого я не видела Елизавету, но вполне могу представить себе, какой взрыв последовал после откровений лорда Роберта. Ко мне пришла госпожа Эстли, которая холодно сообщила, что я не должна показываться на глаза королеве и выходить из своей комнаты, и я, дрожа от страха, подчинилась. Не прошло и часа, как в дверь громко постучали и появился капитан королевской стражи с ордером на мой арест. Он повел меня, дрожащую, к коляске, и с вооруженным сопровождением я доехала до Лондона. Я не люблю вспоминать об этом коротком путешествии и о безмолвной враждебности моих тюремщиков. Колчестер, Челмсфорд, Брентвуд — ужас охватил меня, и все эти городки смешались воедино, а когда мы доехали до Тилбери, я поняла, куда мы направляемся.
Теперь башни и стены громадной крепости уже ближе.
Я вижу пушку на пристани, дворцовые ворота в Байворд-Тауэре. Мы направляемся чуть дальше — к Сент-Томасу, под воротами которого прошло столько несчастных обреченных, чтобы никогда не вернуться из-за этих стен.
Я не могу войти в Тауэр, просто не могу! Для меня это место дышит ужасом, и добровольно я бы никогда сюда не зашла, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Здесь, на плахе, семь с половиной лет назад умерла моя дорогая сестра Джейн — ей было всего семнадцать. Бедняжке отрубили голову, хотя ее преступление было не таким уж страшным! И тут я с ужасом понимаю, что и сама могу оказаться на плахе.
